С Барбарой у меня отношения странные. Оба мы давно не дети и, следовательно, мало верим в дружбу взрослых мужчины и женщины. Особенно если они свободны и лишены предрассудков, к тому же один из них вышибала, а вторая бывшая жрица любви. Тем не менее небывалое бывает. Я сразу пресек между нами все поползновения этого характера, и Барбара, человек умный и практичный, приняла правила игры такими, какие они есть. Мы прекрасно себя чувствуем в сформировавшихся отношениях — взаимное уважение, помноженное на взаимную благодарность. Мне тоже есть за что быть ей благодарным. Много раз я замечал, как в компании авторитетных албанцев Барбара под разными предлогами намекала им, что Макса прикрывает Бесмир. Причем делала это настолько тонко и ненавязчиво, что я только диву давался. Она же по моей просьбе, когда ездила в Ренебург на встречу с Бесмиром, поставила его в известность о том, как я выгляжу, чтобы не вышло прокола.
— Изменник, — с театральной страстью прохрипела Барбара, высвобождаясь из моих рук.
Я с удовольствием подыграл ей — статус женщины их профессии существенно возрастает, если у нее есть постоянный друг. Девчонки ее перестали хихикать и смотрели на нас с интересом.
— Так ты же пропала неизвестно куда…
— Машину разбила и колено заодно.
Барбара кивнула мне, и я понял, что нам есть о чем поговорить.
Мы отошли в сторону. Странно было видеть сильную необузданную Барбару, опирающуюся на костыли.
— Макс, будут перемены. Вернулся из Братиславы бывший шеф «Ангара», Ян, помнишь? Вернулся с деньгами. Мы с ним складываемся и хотим купить «Ангар».
— Ого! Тебе парикмахерской мало?
— Мало. Я женщина с запросами.
— Слушай, у танцхауса теперь долги — после прошлой запланированной бойни люди перестали ходить, и так уже четвертый месяц.
— Да знаю. Я, Макс, всегда все знаю. Я тебе даже больше скажу, «Ангар» еще не расплатился с Бесмиром за тот случай, когда он придавил албанскую диаспору, и до сих пор должен ему сорок штук. Цыгана, который заказал Роланда, месяц назад посадили на три с половиной года. Бесмир вроде бы ни при чем, но кто может знать точно…
— Ну и? Покупая танцхаус, ты возьмешь на себя все долги.
— Ой, Макс, я похожа на дуру?
— Не понимаю, почему Роланд, зная, что танцхаус даже в худшее время делает по полторы тысячи евро чистой прибыли за вечер, до сих пор не расплатился с Бесмиром. Он же был в курсе, с кем имеет дело.
— Макс, ты действительно… охранник!
— От нехорошей женщины слышу.
— Регионал–ляйтер — пешка, он работает на хозяина танцхауса. А хозяину, миллионеру, который, кстати, живет в Швейцарии, начхать, как он крутится между бандитами и законом. Не справится — миллионер его уволит, и все. Что, по–твоему, Роланд ему скажет по поводу этих денег? Бандитам отдал? Ха! Хозяин–швейцарец полагает, что в Германии, если поискать, найдутся нацисты, а вот бандитов точно нет. Роланд не только работу потеряет, но и сядет наверняка. И получит не три с половиной года, а побольше, уж поверь. Если я стану хозяйкой, с Бесмиром и его армией расплачусь легко. Да и другие вопросы порешаю быстро — у меня и деньги, и своя армия есть… хи–хи. Вон, смотри, медсестры у меня какие, одними сиськами насмерть закидают…
— Бесстыжая ты все‑таки, Барбара. Нехорошо.
— Ох, Макс, опять ты в моего папу играешь. В своем Люблине они занимались тем же самым за копейки, черт знает в каких условиях, и каждый польский уродец мог с ними сделать что захочет. А здесь они через пару лет освоятся, подучат язык, кто замуж за старика с баблом выскочит, а кто и работу нормальную найдет. Живут, между прочим, в моем доме. Я в свое время и мечтать не могла о таких условиях. Стояла как манекен в витрине. А эти балованные. Да и не держу ведь я никого насильно. В Польше очередь стоит, еще и не всякую возьму. Смотри, какие у меня девочки, найди‑ка таких в Германии. Хочешь? В «мерсах» удобно, кстати…
— Барбара, закрой рот уже. Не могу тебя слушать.
— Хи–хи, Максименхен, мой девственник, мучиться осталось недолго, это я тебе как профессионал обещаю… Мррр… Ну, ладно, теперь серьезно: если мы с Роландом сойдемся в бабках, как ты думаешь, кто будет шефом охраны в моем танцхаусе? Подумай, на то ты и вышибала, чтобы думать… Хи–хи, пока, любовь моя!
И Барбара, многозначительно глянув на меня, поковыляла к своему «мерсу». Вот, блин, зверюга…
Поживем — увидим. Барбара, хоть и правильный человек, но склонна к некоторым демонстративным эффектам и выпендрежу. Пока это только слова. И все же…
Ну, Барбара, я буду очень дорогой шеф охраны.
* * *Итак, я ушел из «Ангара». Наконец‑то могу высвечивать свой телефон и выходить из подвозящей меня машины непосредственно у подъезда, а не за пару километров от дома.
Только теперь, месяц спустя, я почувствовал, какая тяжелая ноша упала с моих плеч вместе с обязанностями шефа охраны и в каком напряжении я был все эти два года…
Армия Бесмира существует до сих пор, но что‑то мне подсказывает, что это ненадолго. Слишком сильна конкуренция. Подросло новое поколение албанцев, молодых и голодных до халявного куска.
Дядя его смещен с должности, к власти в Косово приходит другой клан. Бесмир тут же стал неинтересен германским спецслужбам, и они перестали его прикрывать. Он срочно уехал в Чехословакию. Оставил заместителя, но кто этот человек, чем силен, не знает пока никто. Барбара ездила к Бесмиру, говорит, что дела его идут не лучшим образом. Три дискотеки уже отказались от его крыши — год назад это было немыслимо.
Словом, времена царствования Бесмира проходят.
Но долго еще будут помнить владельцы германских дискотек, как тряслись у них колени, когда возле входа останавливался шикарный лимузин и из него в сопровождении пятерых телохранителей не спеша выходил высокий, грузный, коротко стриженный человек со шрамом на щеке и золотым гербом Албании на груди. И веяло восторженно–испуганным шепотом от дверей внутрь танцхауса: «Бесмир… Сам Бесмир приехал…»
* * *Практически одновременно с моим уходом в танцхаусе начались бои. Самые настоящие бои с вызовом полиции, угрозами и сносом кассы. Весь Монберг мигом узнал, что Макс больше не охраняет вход «Ангара». И все гопники, все подонки города снова потянулись на штурм. А куда им еще идти, если вокруг на полсотни километров ни одной дискотеки, а им тоже надо и пива попить, и девок поснимать? Оголодали за два года моего правления.
Заезжал ненадолго в «Ангар». Керим был грустный, говорил тихим голосом. Знак шефа охраны оказался ему явно велик. М–да… Я не злорадный. Нет, правда, враг, попавший в беду, уже не вызывает во мне темных чувств.
Даже те, кто был занесен мною в список благонадежных албанцев и турок, теперь устраивают такой тарарам, что Керим думает о смене профессии. Албанец Ассаим, уже отсидевший за ограбление банка и не то что не обижавший никого внутри, но даже голоса не повышавший, на следующий же день после моего ухода обматерил кассиршу, выкинул нового охранника на улицу, а Кериму пообещал оторвать башку.
Второй же охранник, афганец по прозвищу Чик–Чак, приятель Керима, после пережитого жесткача попросту отказывается работать. Они‑то небось посмеивались надо мной. Пользуясь близостью к новому шефу, захватили на халяву спокойную дискотеку. Лясы точить да мускулами играть перед девками, вот и вся работа. А Макса — в утиль, чтобы не мешался.
Видели бы они тогда свои нынешние лица. Стоят передо мной, в глаза не смотрят и гундосят, проклиная турок, албанцев, боснийцев, хорватов и весь этот хренов Монберг. Не удержавшись, я расхохотался прямо в лицо Кериму, который переминался с ноги на ногу, как нашкодивший школьник. Так‑то, вот тебе копание под меня, вот тебе детсадовские придирки, вот тебе пустое хвастовство. Вот тебе присваивание чужих славных дел. За что боролся, на то и напоролся.
Ганс хватается за голову: эти двое тюрштееров каждый раз со страху запускают толпы гопоты, которая почти два года не пыталась и нос сюда сунуть, а теперь бьет посуду и посылает персонал.
Одного жаль, искренне жаль. Та система, которую я создал и наладил, рухнула в наглых, но неумелых руках Керима, пришедшего на все готовенькое и кичившегося моими заслугами: «Все говорят, что раньше в „Ангаре“война шла, а я пришел — никакой войны, все стало спокойно». Все надо начинать сызнова. Но иначе и быть не могло. Я предупреждал шефа Керима, а он не поверил, видимо, считал, что я цену себе набиваю. Ну–ну…
Хлебни теперь по полной, как я хлебал. На чужом авторитете далеко не уедешь. Придется зарабатывать свой, а за это, Керим, платить надо. Не в моей крутости было дело. Я и драться‑то хорошо не умею. Но у меня есть твердые принципы, и любой гопник, любой бандюган в Монберге знал, что если я сказал «нет», значит «нет», и без вариантов. А кому охота из‑за закрытого входа в танцхаус биться насмерть, да еще и со стодесятикилограммовым дядькой? Хотя находились желающие, находились… Но последствия только повышали мой статус в глазах местной гопоты.
