В Белград тогда прилетал Виктор Степанович Черномырдин как полномочный представитель России. Встречался с Милошевичем, пытался как-то договориться с натовцами о прекращении бомбардировок. С той же целью Евгений Максимович Примаков ездил в Берлин и в другие европейские столицы. Но усилия политических деятелей не принесли желаемого результата. Видимо, время для дипломатического разрешения ситуации было безнадёжно упущено.
Не удалось остановить агрессию и путём военного сопротивления. Хотя были моменты, когда Югославская народная армия доказывала свой высокий боевой потенциал, и тогда сербы испытывали подлинный подъём духа и патриотических настроений.
Самый яркий эпизод был связан с тем, что югославам удалось сбить вражеский самолёт-невидимку. Это невероятно трудно, и событие расценили как свидетельство того, что натовцев можно победить. Сбили, кстати, ракетой российского производства, как сказал мне один из генералов.
Самолёт-невидимка упал в болото, недалеко от Белграда. Мы видели, как местные крестьяне на своих мини-тракторах пытались вытащить поверженную машину на сушу. Им хотелось сделать это ещё до прибытия военных, чтобы первыми разглядеть это чудо военной авиационной техники. Конечно, им это не удалось, самолёт извлекли из трясины военные тягачи.
Мы с оператором тогда пошли в цепочке военных искать лётчика, который успел катапультироваться. Нашли его кресло, шлем. Но сам пилот исчез. Потом появилась информация, что он включил специальный прибор, подал сигнал бедствия и его забрала группа спасения на вертолетах, прилетевшая с территории то ли Хорватии, то ли Венгрии.
До сих пор у меня дома хранится частичка этого самолёта — кусок чёрной пористой массы, маслянистый на ощупь, похожий на пластик. Это вещественное напоминание о югославской трагедии.
А тогда радость белградцев была так велика, что по городу несколько дней ездила машина с установленным на крыше макетом сбитого самолёта-невидимки. При виде её люди кричали: «Мы сбили невидимку!»
Но радость была недолгой. Не получилось тогда у югославов ни отразить агрессию, ни спасти свою страну. Что было дальше, теперь хорошо известно.
От Союзной Югославии оторвали буквально «с мясом» автономный край Косово. Миротворческая операция, проводимая там силами НАТО, способствовала только дальнейшему разделению страны, но никак не её объединению.
А начиналось всё в весеннем Белграде — сначала были митинги оппозиции, потом яростные споры вокруг Косово, где уже лилась кровь. И, наконец, атака самолётов североатлантической военной коалиции, боль и слёзы мирных людей, разрушение столицы процветающей когда-то страны. А в это время страны западной демократии наперегонки признавали легитимность нового государства, созданного, по существу, боевиками и террористами.
Многое мог бы я ещё рассказать о Югославии, о своей работе там. Но в заключение этого разговора хотелось бы обратить внимание вот на что. Проходят годы, но югославский сценарий разыгрывается вновь и вновь, причём воспроизводится он с поразительной точностью, буквально один в один. Самый свежий тому пример — события на Украине в 2014–2015 годах. Меняются лишь названия стран, а методы и подходы организаторов всех этих событий остаются неизменными. Об этом следовало бы помнить всем, кто кричит о независимости, незалежности, самостийности и тому подобное. Под такими лозунгами легче всего втянуть народы в кровавую междоусобную бойню и в итоге подчинить их, сделать предельно зависимыми от тех же кукловодов.
Уроки Югославии — горькие, трагические, страшные. Будут ли они усвоены? Это зависит от разума и доброй воли не только политиков, лидеров государств, но и каждого человека. А мне и ребятам, работавшим со мной в одной команде, не дано забыть Балканы.
Когда меня спрашивают о журналистской работе, то сразу предполагают, что услышат рассказ о дальних странах, об удивительных событиях и таких же удивительных людях, с которыми доводилось встречаться. Всё это, конечно, в нашей работе есть. Но едва ли не самое сильное впечатление на меня произвели судьбы наших соотечественников, россиян, а чаще — советских людей, рождённых в СССР и волею судьбы заброшенных в водоворот современной истории. Из этого водоворота выйти живыми удалось далеко не всем, а те, кто сохранил жизнь, часто не надеясь на это, стали относиться ко всему в мире совсем по-другому. И, общаясь с ними, начинаешь понимать, в каком хрупком и уязвимом мире на самом деле мы живём. Кажется, что всё прочно и стабильно, но так сегодня, а что будет, когда настанет завтра, знает только Бог.
Во время своих командировок — и дальних, и близких — я часто вспоминал слова Эрнеста Хемингуэя, великого писателя, многие годы отдавшего журналистике и прошедшего через все большие войны своего времени. Я имею в виду знаменитую фразу: «Никогда не спрашивай — по ком звонит колокол? Он звонит по тебе».
Эту фразу я бы произнёс по-своему: «Не спрашивайте — где в мире идёт война? Война всегда рядом с нами».
Сейчас я хочу рассказать о двух фильмах, которые снимались в одно и то же время и вышли в эфир с разницей всего в один год. «Цхинвальский лабиринт» — в 2004 году, «Русский афганец» — в 2005-м. Как легко заметить, в обоих названиях содержится несовместимое противоречие, ощущение какой-то запутанности, даже налёт безысходности. Нет, разумеется, я очень хочу верить, что все проблемы моих героев — и отдельных людей, и целых народов — получат позитивное решение, что везде и во всём восторжествуют разум и справедливость. Но трагедия каждого — это часть той боли, которую несёт в себе весь род людской. Может быть, это покажется кому-то излишне пафосным. Но только не тем, кто прикоснулся к судьбам, опалённым войной.
Герой фильма «Русский афганец» — солдат Советской армии, попавший в плен к моджахедам и застрявший на чужбине на долгие годы. Он сроднился с неласковой чужбиной и обрёл там вторую Родину. Его возвращение в Россию всё же стало возможным. Но принесло ли оно счастье этому человеку? Вопрос открытый. Так же как и для сотен советских пленных, чьи следы затерялись в песках и камнях Афганистана.
Герои фильма «Цхинвальский лабиринт» — люди, живущие в Южной Осетии, на своей родной земле, которую у них захотели отобрать, сделать Родину чужбиной. Они не собираются сдаваться, но найти выход из лабиринта, выстроенного политиками, очень непросто. И воевать им приходится со своими вчерашними соседями, друзьями и даже родственниками.
Фильм «Цхинвальский лабиринт» — единственный, который я снял не за границей, а на территории бывшего Советского Союза. Ровно через 13 лет после того, как наша когда-то великая страна перестала существовать. На щедрой и гостеприимной кавказской земле, теперь превратившейся в поле боя. Невозможно было охватить разумом, как это народы, веками жившие рядом, — народы, кстати, одной и той же веры — христианской, вдруг стали непримиримыми врагами. Грузинские и осетинские сёла в этих краях всегда стояли рядом, люди были друзьями, возникало множество смешанных осетинско-грузинских семей. И вдруг словно кто-то жестокий и коварный провёл линию фронта по дворам соседей, по сердцам прежних друзей… И самое страшное в том, что происходящее стало не злой прихотью каких-то сил ада, а результатом чьей-то политики, пропаганды. Короче, человеческой воли.
Разумеется, сами напрашиваются аналогии с ситуацией на Балканах. Но там — разные культуры, разные религии, в конечном счёте — разные народы. В Южной Осетии народы хотя и разные, но исторически очень близкие. Их разделение, как тогда принято было говорить, на «грузинскую» и «осетинскую» стороны, выглядело нелепым и надуманным. Но оно стало печальной и страшной реальностью. Такой же, как события 2014–2015 годов на Украине — вот где много прямых параллелей, сценарий практически тот же самый.
Меня иногда спрашивают — почему я выбрал для фильма такое странное название? Да потому что вместе со всеми встречавшимися мне участниками южноосетинской трагедии я старался найти путь, который бы позволил выйти из войны, из беды, из круга ненависти. Эта ненависть росла по мере того, как всё больше становилось жертв и разрушений. Каждый по-своему видел корень проблемы и предлагал вариант её решения. И никто так и не нашёл выхода из цхинвальского лабиринта. Я тоже.
Этот раздел своей книги я назвал «Война рядом с нами». В Цхинвале война была не просто рядом, а среди нас, внутри каждого из её участников и даже таких сторонних наблюдателей, как мы, старавшихся быть объективными (далеко не всегда это удавалось).
Цхинвал — Москва — Тбилиси — Цхинвал
Все мои истории, заканчивающиеся созданием фильмов, начинались очень похоже друг на друга. Теперь, оглядываясь назад, я это хорошо понимаю. Общего в них было то, что не происходило вроде бы ничего особенного — просто приходилось делать свою работу журналиста.
