Так мы шли по улицам Петрограда до самого госпиталя, где ожидал нас заслуженный отдых после всех перенесенных мучений.
Утром шестого июля в палату вошел, – вернее, вбежал человек, вооруженный с ног до головы. Он обратился к нам с небольшой речью:
– Товарищи, левые эсеры подняли контрреволюционное восстание. Они убили в Москве германского посла Мирбаха. Этим убийством они хотят спровоцировать новую войну между Германией и Советской Россией. Они хотят свергнуть рабоче- крестьянскую власть, которая, забрав у капиталистов фабрики и заводы, а у помещиков – землю, передала все это рабочим и крестьянам. Если среди вас есть желающие участвовать в подавлении контрреволюции, прошу за мной, – всем будет выдано оружие…
Не успел пришедший закончить речь, как его окружили люди, выкрикивая свои фамилии.
Через несколько минут из госпиталя выходил отряд в сто пятьдесят человек. Под командой пришедшего он направился в арсенал за винтовками и патронами. Получив оружие, бывшие ля-куртинцы влились в отряды рабочих, которые участвовали в подавлении попыток контрреволюционеров поднять восстание также в Петрограде. Кроме того ля-куртинцы были использованы для гарнизонной службы: выполняли поручения по охране важнейших военных и промышленных объектов в городе.
*
Вскоре мы были вызваны к коменданту Петрограда. Он выдал каждому из нас два килограмма хлеба, полкилограмма селедки, пятьдесят рублей, литер на право проезда домой.
Большая часть ля-куртинцев, в том числе и я, поехала в Москву. Здесь мы были встречены на вокзале человеком в военной форме. Он был вооружен кавказской, в серебряной оправе, шашкой и длинным маузером в деревянной кобуре.
– Кто из вас члены ля-куртинских солдатских комитетов?- спросил военный.
Макаров вышел вперед.
– Я был членом комитета первой роты второго особого полка и членом полкового комитета.
– Вот и хорошо, – заметил военный. – Как ваша фамилия?
– Макаров.
– А кто еще комитетчики, товарищ Макаров?
Тот указал на троих: Оченина, Власова и меня.
Записав фамилии всех четверых, военный пригласил нас пойти за ним и, обратившись к остальным ля-куртинцам, сказал:
– До свидания, товарищи, идите, кому куда нужно.
Мы четверо недоумевали.
– А нас куда? – спросил Макаров военного.
Тот улыбнулся.
– Не беспокойтесь, товарищи, – ответил он, – вы не во Франции… Все будет в порядке…
Военный усадил нас в легковую автомашину, стоявшую у вокзала, сел рядом с шофером и приказал ехать. Всю дорогу он не проронил ни слова. Мы также молчали, не понимая, куда и зачем нас везут.
Наконец машина остановилась. Мы вышли на большой двор, окруженный высокой каменной стеной. В тот момент никто из нас и не подозревал, что мы находимся в Кремле.
Военный шел впереди. Не успели мы осмотреться, как очутились в старинном, пасмурном на вид, каменном здании. Проходили через светлые и темные коридоры, миновали несколько больших комнат, где стучали пишущие машинки, звонили телефоны и громко разговаривали сидевшие за столами люди.
Подойдя к закрытой двери, у которой стояли двое вооруженных винтовками красногвардейцев, военный остановился и, попросив нас обождать, скрылся за дверью. Он скоро вернулся и пригласил войти.
В комнате, в которую мы вошли, было пятеро военных. В следующей увидели большой письменный стол, заваленный газетами, книгами и бумагами. На столе стояли телефоны, возле него было несколько кресел, у стены диван.
Мы остановились посредине комнаты. Сидевший за столом человек быстрым движением отложил в сторону газету, которую он только что читал, низко нагнувшись над нею, и поднял голову.
Я невольно вздрогнул, взглянув на него. Мгновенно мне представился громадный портрет, который мы видели на Финляндском вокзале в Петрограде.
– Ленин! – прошептал я, и сердце мое радостно забилось.
С улыбкой сказав: «Здравствуйте, товарищи», Владимир Ильич предложил нам сесть.
– Ну, расскажите, как вы доехали, – произнес Ленин после неловкого нашего молчания.
Я был настолько взволнован, что мысли мои перепутались, я не мог проговорить ни одного слова. Макаров смотрел на Владимира Ильича широко открытыми глазами.
– Расскажите, как все произошло в ля-Куртине, как вам удалось выбраться из Франции, – сказал Ленин.
Первым пришел в себя Макаров. В кратких словах он рассказал о ля-куртинских событиях и о дальнейших наших мытарствах. Владимир Ильич слушал с большим вниманием, иногда что-то записывая в блокнот.
Во время рассказа Макарова мы также осмелели и, почувствовав себя свободно, дополняли повествование товарища.
Когда мы рассказали обо всем, Владимир Ильич спросил:
– Вы все были зачислены в первую категорию после ля- куртинского расстрела?
– Да, все четверо – первокатегорники, – ответили мы, удивленные тем, что Владимир Ильич знает о разбивке ля- куртинцев на три категории после событий в лагере.
Закончив делать пометки в блокноте, Ленин сказал:
– Ну, вот вы и на родине. Сегодня поедете в деревню. Что вы там намерены делать?
– Сами еще не знаем.
– Это плохо, – заметил Владимир Ильич и вслед за тем стал говорить о больших трудностях, которые еще придется пережить рабочим и крестьянам. Враг еще очень силен и с ним предстоит длительная, тяжелая борьба. Но победа будет обеспечена, потому что беднейшее крестьянство идет рука об руку с рабочим классом.
В заключение беседы Владимир Ильич пожелал нам так же успешно вести борьбу за интересы рабочего класса и деревенской бедноты, как мы боролись в ля-Куртине со ставленниками Временного правительства.
Прощаясь, Владимир Ильич крепко пожал нам руки.
Выйдя из Кремля, я думал: «Вот он какой – самый главный, любимый вождь рабочих и крестьян!» Мне было стыдно оттого, что раньше я ничего не знал о нем. Мне захотелось снова появиться в ля-Куртине и крикнуть всем товарищам:
– Вперед, за Ленина! За пролетарскую революцию! .
При одной мысли об этом радостные слезы покатились по моим щекам. Я понял, что мы, ля-куртинцы, находясь за тысячи верст от родины, окруженные врагами, не зная истинного положения в России, боролись за интересы народа. Я понял, что ля-куртинцы показывали французским рабочим, крестьянам и солдатам пример, как нужно бороться против буржуазии, за дело Ленина, за диктатуру пролетариата, за свободную, светлую и радостную жизнь.
Но печальная история ля-куртинцев еще не кончилась.
1919 год. Гражданская война разгоралась. В поисках живой силы белые генералы вспомнили о русских солдатах, разбросанных по разным местам Франции и ее африканским колониям.
Французское командование несказанно обрадовалось представившемуся случаю избавиться от революционно настроенных русских войск. Оно немедленно дало согласие на переброску их в Россию, причем расходы интервенты взяли на свой счет. От белогвардейских генералов требовалось лишь одно: выслать в Африку своих представителей, которые должны уговорить солдат добровольно пойти на фронт против Красной армии.
*
Условия жизни ссыльных в Африке с каждым днем ухудшались. Как французские, так и русские офицеры жестоко обращались с солдатами, издевались над ними. Ежедневные избиения, плохое питание, тяжелые каторжные работы – все это усиливало гнет, испытываемый русскими солдатами, переполняло чашу их терпения. Участились побеги в Испанское Марокко и в другие места. Солдаты бежали группами и в одиночку. Однако испанское правительство возвращало беглецов во Французское Марокко. Возвращенных сурово наказывали, применяя «чортово колесо», «доску отдыха», «бассейн смерти».
Офицеры придерживались худших традиций царской армии и пороли розгами, сажали в карцер, а иногда даже лишали арестованных хлеба, выдавая им вместо него соленую рыбу. Воды нехватало, и некоторые солдаты, наевшись рыбы, сходили с ума от жажды.
Бывали случаи, когда солдаты, чтобы спасти свою жизнь, женились на туземных девушках, и те укрывали их от озверевших преследователей. Тогда вместе с пойманным беглецом наказанию подвергались также лица, которые его приютили. Некоторым солдатам все же удалось пробраться в Алжир и Оран и .попасть на корабли, шедшие в Европу или Америку.
Лагерь № 3 был расположен в пустынной части Африки, в двухстах пятидесяти километрах от порта Оран. Люди здесь были размещены в однотипных, плохо оборудованных сорока бараках, в каждом бараке находилось по пятидесяти человек.
Охрана лагеря состояла из негритянских солдат,вооруженных винтовками со штыками, напоминавшими длинные тяжелые ножи. Вместе с охранниками жили бывшие фельтенцы, на которых была возложена хозяйственная работа: на кухне, складах, в канцелярии.
