Охрана лагеря состояла из негритянских солдат,вооруженных винтовками со штыками, напоминавшими длинные тяжелые ножи. Вместе с охранниками жили бывшие фельтенцы, на которых была возложена хозяйственная работа: на кухне, складах, в канцелярии.
Лагерем управляли два русских офицера, хорошо говорившие по-французски, в помощь им были даны семь фельдфебелей, которые фактически распоряжались всей жизнью лагеря. Они следили за своевременным подъемом людей, за ходом работ, за поведением солдат в бараках.
Начальник лагеря капитан Терехин и его помощник поручик Стромский редко показывались на работе, но каждый их приход обязательно заканчивался наказанием кого-либо из солдат. Оба они беспробудно пьянствовали.
Однажды утром, в августе 1919 года, ля-куртинцы, окончив завтрак, шли на работу в сопровождении охраны и нескольких фельдфебелей. Около офицерского барака солдаты увидели легковой автомобиль, который, судя по густо осевшей на нем пыли, прошел немалое расстояние. Посторонние посетители в лагере бывали очень редко. Поэтому появление кого-либо постороннего всякий раз вызывало среди ля-куртинцев разговоры и догадки. Находясь в Африке около двух лет, они за это время не получили ни одного письма, не прочли ни одной, хотя бы старой газеты. Лагерь был совершенно изолирован от остального мира.
В полдень, когда солдаты вернулись в бараки на обед и увидели, что машина все еще стоит на прежнем месте, любопытство разгорелось. Каждый хотел узнать, кто и зачем приехал на машине. Некоторые не выдержали и заговорили с охраной, стараясь получить от нее какие-либо сведения. В это время в бараке не было фельдфебеля и охранник-негр, предварительно осмотревшись кругом, тихо сообщил, что прибыли два офицера из России, но он не знает зачем.
До самого вечера на работе только и говорили о приезде офицеров. Большинство было уверено, что они всех солдат отправят домой.
– Что же иначе они будут здесь делать? – рассуждали куртинцы. – Не может же быть, чтобы мы всю жизнь провели в Африке, ведь знает же наше правительство, что мы заброшены сюда ни за что, ни про что. Вся наша вина лишь в том, что мы отказались итти на фронт, а хотели ехать домой.
Вечером после ужина капитан Терехин, поручик Стромский и приехавшие офицеры прошли по нескольким баракам. В одном из них задержались, и Терехин велел созвать солдат из других бараков на беседу.
– Братцы, – сказал капитан.- К нам приехали из России два представителя, они посланы нашим правительством для обследования положения русских в Африке и для того, чтобы нас информировать о положении в России. Говорить будет капитан Прощенко.
– Братцы! – начал Прощенко. – Я недавно приехал из России. Правительство поручило мне обследовать ваше положение, а вместе с тем выявить более честных и добросовестных из вас, которые будут достойны отправки на родину в первую очередь. Кроме этого на мне лежит обязанность выявить среди вас и недостойных, то есть таких, которые совершенно не будут отправлены в Россию, а останутся в Африке навечно. Из разговора с капитаном Терехиным я уже примерно знаю, кто из вас является достойным и кто недостойным, но я решил лично в этом убедиться.
– В России сейчас два лагеря,-продолжал Прощенко.- В одном под руководством генерала Деникина собрался весь честный русский народ, который желает мира и счастья нашей несчастной родине. В другом лагере засели большевики. В настоящее время вооруженный народ наступает на большевиков со всех сторон: с юга, севера, запада, востока, и недалек тот час, когда большевики будут окончательно уничтожены. Так вот, – заключил Прощенко, – теперь вам, я думаю, вполне понятно, какое положение в России. На этом мы Сегодня закончим, а с завтрашнего дня начнем отбирать наиболее достойных для отправки на родину в первую очередь.
– Господин капитан, а землю помещичью Деникин мужикам отдал? – спросил один солдат.
– Отдал, всю отдал.
– А большевики тоже отдали землю мужикам? – спросил другой.
– Нет, большевики крестьянам землю не дали, они ее всю себе забрали.
– А кто же тогда засевает землю?
– Никто не засевает, большевики никому не дают сеять, вот земля и лежит незасеянная. Поэтому и свирепствует голод по всей Совдепии.
– А что это за Совдепия, господин капитан? – спросил солдат Комаров, бывший член полкового комитета в ля- Куртине, не раз активно выступавший на солдатских собраниях против Временного правительства.
– Совдепия? – переспросил капитан. -Это сов… это союз всех дикарей и головорезов.
– А по-моему это неверно, – сказал Комаров, – такого союза никогда и нигде не существовало. Я думаю, что Совдепия – это скорей похоже на Совет депутатов, а не на союз всех дикарей и…
– Ну, братцы, до свидания, – перебил его Прощенко,- завтра еще поговорим, а теперь уже поздно, спать пора.
Офицеры и фельдфебели поспешили уйти.
– Я и вперед чувствовал, что это приехали не нашего брата защищать, а такие же брандахлысты, как и те, которых нам в ля-Куртин Керенский присылал,-говорил Комаров. -Держи ухо востро, братва, иначе сгнием здесь, как падаль. Будьте уверены, они приехали веревки из нас вить да зубы заговаривать.
Разошлись ля-куртинцы по баракам недовольные.
На следующий день в обычный час все вышли на работу. Фельдфебели никого не ругали, не кричали, не били. Часов в одиннадцать к месту работ явились офицеры. Посмотрев, как работают ля-куртинцы, они, не сказав ни слова, удалились.
Прошло еще три дня. Приехавшие ни разу больше ля- куртинцев не собирали, на работу к ним не приходили, бараки не посещали. Некоторые солдаты уже стали посмеиваться над капитаном Прощенко и его проверкой достойных и недостойных.
На пятый день утром, когда ля-куртинцы выстроились на работу, присутствовавший здесь фельдфебель скомандовал «смирно!» и начал по списку выкликать фамилии. Вызванных отвели в сторону и объявили им об отправке в Россию. Всего было отобрано двести шестьдесят человек.
Собрав своп пожитки, пообедав и горячо распростившись с остающимися в лагере товарищами, счастливцы выстроились около бараков в ожидании команды.
К стоявшему в первой шеренге солдату Михаилу Крюкову подошел его товарищ Комаров, который не был намечен к отправке.
– Счастливый путь, Миша, – сказал он, крепко сжимая руку товарища,-желаю тебе благополучно добраться до дома иг если потребуется, покрепче бить буржуев. Черкни там несколько слов моим родным в Тулу.
– Первым долгом исполню твою просьбу, – обещал Крюков.
Товарищи обнялись и расцеловались.
Отправляемых не конвоировали, офицеры были уверены, что никто не сбежит. Команду провожал лишь один фельдфебель, который должен был ехать с ней в Россию.
Фельдфебель взобрался на верховую лошадь и, скомандовав «шагом марш», повел за собой по горячему песку двести шестьдесят оборванных и измученных солдат.
*
Из разных мест Северной Африки в порт Алжир собралось около тысячи ля-куртинцев, и из них был сформирован батальон.
Дорогой в Россию с ля-куртинцами обращались хорошо, кормили сносно, никаких обязанностей солдаты не несли. Сделав остановку в Константинополе, пароход направился в Черное море и вскоре причалил к одесскому порту.
Солдаты ожидали какой-то особенной встречи, которую они, как им казалось, заслужили своим трехлетним отсутствием. На ничего подобного не случилось: их приезд в Россию и вступление на родную землю прошли никем не замеченными. Встретивший их офицер не счел нужным даже поздороваться. Он подошел к фельдфебелю и дал ему несколько распоряжений. Тот выстроил батальон и повел в город в казармы.
Ля-куртинцев сводили в баню, выдали им чистое белье, военные брюки, летние гимнастерки и тяжелые ботинки английского образца. В тот же вечер ля-куртинцы из разговоров с местными солдатами узнали многое о действительном положении в России.
Среди солдат гарнизона были насильно мобилизованные, а также захваченные в плен красноармейцы, под страхом расстрела или повешения вынужденные вступить в белогвардейские части. Они с нетерпением ждали отправки на фронт, где надеялись перейти на сторону красных. Умевший прикидываться ничего не понимающим чудаком Михаил Крюков узнал новостей больше всех. С одним бывшим красноармейцем, тульским рабочим Кондрашевым, он очень подружился. Они ежедневно беседовали, вырабатывая план побега. Крюков ввел ля-куртинцев в курс дела, и все они с нетерпением стали ждать отправки на фронт, откуда было решено бежать к красным при малейшей возможности.
Наконец долгожданный день настал. Ля-куртинцев разбили по взводам, влили в разные части и отправили на фронт.
За время пребывания в Одессе, а также в пути на фронт, на железнодорожных станциях, ля-куртинцы видели, как белогвардейцы расправлялись с народом. На одной станции, где ^эшелон остановился на обед, ля-куртинцы были свидетелями, как один офицер бил нагайкой старика-крестьянина за то, что тот вошел в зал первого класса. Крестьянин упал на колени п просил помиловать его. Но офицер продолжал бить его по лицу. Старик закрыл руками глаза и упал ничком на землю. Тогда озверевший офицер начал нагайкой наносить удары по обнаженной шее старика, которую иссек в кровавые рубцы.
