Молитва за врага – столь тяжко. Прощение убийц – так невообразимо. Спасение ближнего – столь обременительно.
Непопулярные вещи, но и православие – не леденец на палочке, не только лишь куличи на Пасху. Ибо «не можете служить Богу и маммоне». Ибо «пойди, продай имение твоё и раздай нищим». Ибо «если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки её».
«Малое стадо» – так нарёк христиан Господь. Не многие готовы разделить путь.
А что, если Судный час завтра? И разверзнутся небеса, и Господь будет судить? Кто верит в это? Так, чтобы до конца? Так, чтобы до покаяния?
Ведь то, что происходит сейчас, – не война между Россией и Украиной, Востоком и Западом, ДНР и Киевом, ополченцами и карателями. Нет, это наша личная битва. Наш судный час, здесь и сейчас. Когда какою мерою будем мерить, такою и нас будут мерить.
Говорим, судим – достаточно, а вот творим мало. Благого же творим – ещё меньше.
Да, на этой войне нет победителей. Но может быть очищение. Может быть место добротолюбию, состраданию и милосердию. Стоит лишь захотеть. Надо лишь захотеть.
Умыться кровью
О марше пленных украинских солдат в Донецке
27.08.2014
Украина отметила День Независимости. Отметила, потому что не могла не отметить. Вот только праздничный салют в Киеве был нелеп и чудовищен, ведь в это время в Донбассе рвались бомбы и гибли люди.
Там День Независимости отмечали по-своему – провели захваченных украинских солдат (или карателей, как их называют в Народных Республиках) по центральным улицам города. После чего залили места, по которым они шли, водой – смыли позор. Наблюдатели на обочинах аплодировали и кричали проклятия…
Украина возмутилась таким обращением. Украина задалась вопросом: как жить с такими людьми дальше, в одном государстве? Украина сказала, что так нельзя, что так бесчеловечно.
А вместе с ней возмутились другие: европейское сообщество, американские правозащитники, либеральная часть России, ревнители западных ценностей, гуманисты. И Дмитрий Быков из чрева своего необъятного возопил: «Как же так? Так нельзя!» Его особо ранило то, что украинцы обращались подобным образом с украинцами.
Быков прав. Так нельзя. И это действительно бесчеловечно, когда людей, точно скот, ведут по улицам под позорное гиканье и улюлюканье, под оскорбления и проклятия, под скандирования «фашисты» и «твари», а после смывают за ними позор водой, как делали это во время Великой Отечественной войны, когда по Москве гнали нацистов. И с этим нельзя примириться. А уж тем более восхититься.
Но и обстреливать свои города тоже нельзя. Разрушать инфраструктуру. Уничтожать тысячи мирного населения. Создавать, а после не признавать гуманитарную катастрофу. Всего этого делать нельзя.
Даже тогда, когда ты совершил вооружённый захват власти, декларировав определённые цели и лозунги, при этом внушив себе и единомышленникам, что их разделяло всё население страны. Когда же несогласные справедливо заявили своё возмущение, как, к слову, и двадцать, и десять лет назад, решить жечь их заживо, переезжать танками и уничтожать как недочеловеков. В таком случае жди беды.
Название ей – «война». И на ней становится можно всё. Потому что самый жуткий ад здесь, на земле, в наших поступках и душах.
Два моих деда сражались на войне. Среди моих близких есть люди, которые прошли Афганистан и две чеченских. И когда начиналось всё то, что одни назвали «единением украинского народа», а вторые «фашистским безумием», многие из них повторяли одно и то же: «Лишь бы не было войны…»
Но Украина выбрала иной путь. Она согласились на войну. Приняла её. А значит, развязала злу руки.
На войне люди, превращённые в животных, – норма. На войне пренебрежение человеческой личностью, жизнью – тоже норма. Потому – и здесь кроется самый чудовищный, самый мерзкий грех – на войне всё можно. Нет Бога, значит, всё дозволено.
Или чего вы хотели, скорбящие по украинским военным? Чтобы их накормили и отправили домой? И благодарственные им пропели? После всего того, что было? После убитых, искалеченных, изуродованных жителей Донбасса?
Вот вы уже пышете ненавистью и жаждой отмщения, глядя на донбасскую дикость. Вы пылаете гневом и вы ненавидите врага.
А теперь представьте – сделайте хоть одно усилие, дабы наконец понять другую сторону, – что каждый день вы прячетесь в подвалах, хороните близких, видите убитых детей и женщин. Каждый день вы пребываете в аду. Да некоторые из вас растерзали бы тех, кто шёл там, на донецком параде!
Потому что ненависть везде одинакова. Она не благородна. И не мила. Не избирательна. Она не делит на правых и виноватых. Она жрёт людей без разбору, чавк-чавк. Ей хорошо. А людям – невыносимо.
И я не оправдываю тех, кто скандировал проклятия, упиваясь болью и унижением других, нет. Я лишь говорю о том, что у них есть причины. Там вели тех, кого отправили убивать. Или они захотели этого сами. И они убивали.
Вот и вся правда. Украина, Россия, вам жить с ней. И мне, и вам. Каждому. Линия раздела проходит через человеческие сердца.
Олег Кашин в своей припечатывающей заметке о жутком парадном действе в Донецке пишет: «Я был бы очень рад увидеть комментатора, который сегодня называет средневековьем прогон пленных украинцев по Донецку, а в мае оплакивал бы людей, сгоревших в одесском Доме профсоюзов». Олег, я здесь, ты можешь видеть меня. Потому что только в этом спасение – в том, чтобы понять: добро и зло не зависят от того, в какие цвета они раскрашены. Понять – это значит остановить глупую бойню, в которой мы все проигравшие.
Но я и вы знаем, что это идеалистический подход. Так, скорее всего, не будет. И потому мы выбираем другой путь.
Пару месяцев назад, когда моя подруга спорила в социальных сетях со своей знакомой о произошедшем в Одессе, она написала, что с людьми так нельзя, а та в ответ заявила, что если враги, то можно. И тогда я, вмешавшись, сказал: «Оставь этот спор. Они поймут только тогда, когда умоются кровью…»
Пришло время. И они умылись. Мы все умылись. А они вышли на улицы и закричали: «Не убивайте наших детей! Не забирайте их на смерть!» Они молили, рыдая, но молчали, когда там, в Донбассе, били людей, таких же, как и они…
Жизнь забирает своё. И никому не остаться в стороне наблюдателем. Это главное, чему должна научить нас эта война. Не поймёшь – жизнь умоет тебя кровью. Потому что боль заставляет ненавидеть. Но боль может научить понимать, разделять боль другого. Вопрос в том, что мы выбираем.
Судя по тому, что происходит сейчас, мы выбираем не лучший путь. Умыться кровью, чтобы понять, чтобы окститься. Вот наш путь. И наш выбор.
Той осенью я почти не был дома. Телеэфиры, встречи, на которые меня начали приглашать в начале года, стали не просто регулярными, а слишком частыми.
Я вспоминаю об этом, потому что самолёты, гостиницы, аэропорты, отрывочный сон по два-три часа создавали ощущение некоей потусторонности происходящего, давая возможность наблюдать за ним как бы со стороны. Чувства мои порой напоминали те, что испытывал герой «Бойцовского клуба», находившийся в пограничном состоянии между сном и явью. Но происходящее не казалось ирреальным, туманным – наоборот, оно выкристаллизовывалось с максимальной ясностью, и восприятие точно переместилось за некий предел, после которого важным казался лишь поиск пусть субъективной, но истины.
Впервые я столь плотно, столь разнообразно побывал в городах России: Владивосток, Ставрополь, Ярославль, Краснодар и других – как правило, оказываясь там либо с персональными лекциями, либо в качестве участника того или иного мероприятия. Большая часть из них посвящалась событиям в Украине.
И я видел: люди настолько погрузились в российско-украинскую распрю, в донбасскую бойню, при этом фактически находясь вне её, что начали воспринимать любые другие события исключительно сквозь данную призму. При этом большая их часть не видела ни Евромайдана, ни Донбасса, ни Крыма. Они были там раньше, до событий, или не присутствовали вообще. Поэтому руководствовались только картинкой, созданной СМИ, а также пересказами других людей, по сути, являвшимися вариациями на тему одного и того же клише – такой себе «испорченный телефон».
Это смотрелось трагикомично. Когда человек, скажем так, излишне пророссийских взглядов начинал рассказывать мне о Киеве, по которому огнедышащими толпами маршируют фашисты, скандирующие «москаляку на гиляку», врывающиеся в дома, чтобы насиловать русских женщин, убивать русских мужчин, забирать русских детей. Я пытался ему возражать:
– Нет, ну что вы, такого нет, я ведь только оттуда…
Он смотрел злобно, словно перед ним недочеловек какой, и заявлял:
