Через два дня королевские привилеи из барабашевского сундука летели за пазухой Ивана Богуна на Запорожскую Сечь ждать своего близкого часа. Впоследствии казацкий летописец запишет со слов одного из участников чигиринского обеда: «На праздничном обеде Хмельницкий у подвыпившего Барабаша выведал, где у него лежат сокровенные привилеи и приватное королевское письмо. Потом Барабаша нарочно так упоил, что он в доме Хмельницкого без памяти уснул. Хмельницкий взял у спящего шапку, пояс и перстень и с верным своим нарочным ночью же отправил их к его же в Черкассы с тем, чтобы показав вещи Барабаша, взять у его жены бумаги. Жена Барабаша этого обмана не ведая, все привилеи отдала нарочному Хмельницкого, который ему их и привез».
Иван Барабаш, вернувшись из Чигирина домой узнал о потерянных привилеях и хотел поднять шум, чтобы вернуть столь ценные грамоты. Хмельницкий передал ему, что товарищество интересуется, какова судьба шести тысяч венецианских талеров, выданных королем Ивану на войско. Есаул рассвирепел, раскричался, расстроился, испугался и сделал единственное, что оставил для него Богдан – забыл о происшествии, даже не сообщив о передаче грамот в Варшаву. Вот как славно погуляли у сотника в Чигирине – на все королевские привилеи!
Времени до разгрома Запорожской Сечи оставалось все меньше и меньше, и в конце июня 1647 года Хмельницкий поехал в Варшаву с жалобами в суд на Чаплинского, сенат, к канцлеру и королю. Встречи с Оссолинским и Владиславом IV, прикрытые шляхетским делом, должны были дать четкий ответ о будущей судьбе украинского казачества, хотя гениальный Богдан заранее мог записать слово в слово их будущую беседу. Зажав сердце в кулак, Хмельницкий будет прикрывать разгромом Субботова Украинскую революцию до последнего возможного момента, мороча голову даже великому коронному гетману Николаю Потоцкому, идя на его разгром в Желтых Водах и Корсуни в апреле 1648 года: «Пан Чаплинский, которому приглянулся мой собственный, унаследованный от отца хутор под Чигирином в Субботове, выпросил у пана Конецпольского разрешение осадить его, в котором у меня было четыре рыбных пруда, мельницы, нивы, сенокосы, на которые я имею привилей Его Королевской милости. Он разгромил собранный за несколько лет хлеб, которого на гумне было четыреста коп. Высеянное на поле зерно все пропало, ибо посевы были вытоптаны скотиной, лошадьми, овцами. Так меня насильно выгнали отовсюду. Этот же пан Чаплинский оскорбил меня, приказав своей челяди побить моего сына, еще малого хлопца, так, что он еле живой остался».
Нет никакой революции, а только шляхетско-казацкий рокош, привычное дело. Надо наказать обидчиков или погасить убытки обиженного и возмущение закончится само собой.
Бессмысленно искать правду там, где ее никогда не было. Хмельницкий знал, что ответит ему на жалобу Варшава, но летом 1648 года у него была совсем другая цель. Регулярное войско Потоцкого, усиленное личными хоругвями Конецпольского и Вишневецкого не должно пойти в атаку на Запорожскую Сечь до тех пор, пока казацкие полки сами не вонзятся в оккупационную армию. Без народного восстания казаков разобьют в очередной, но уже последний для них раз, а народ поднимется только за три месяца, и быстрее сделать это не сможет никто. Чигиринскому сотнику было нужно восставшее время и он создавал его из плотного, набухшего смертью воздуха 1647 года в Чигирине и Варшаве, в Бахчисарае и Львове, где он заказал оружие победы, в безвоздушном сенате и правительстве Речи Посполитой. Он все успеет, этот украинский гений, даже там и тогда, где и когда это невозможно никогда. Горе тебе, разрывающаяся от жадного человеконенавистничества Польская Корона, когда в атаку на тебя идет Богдан Великий и его непобедимые рыцари.
Нобили считали, что украинские шляхтичи, а уж тем более казаки не должны иметь земли и поместья в Речи Посполитой. Гоноровые паны злорадно хохотали над жалобами о своих несусветных бесчинствах, не желая понимать, что вот-вот будут давиться этим злым смехом, застрявшим вместе с выбитыми зубами в пропитых глотках. Шляхетский суд вынес вердикт, что дарственные документы Хмельницких на Субботов, оформленные без заверения в королевских и сенатских канцеляриях, не записаны в земских книгах и не имеют юридической силы. Комиссия сената объявила, что корсунский и чигиринский староста Александр Конецпольский должен выдать Хмельницкому новые документы на Субботов, которым необходимо пройти государственное оформление. За разгром поместья сотник может получить с Чаплинского пятьдесят золотых дукатов, если подстароста захочет их дать. Маленького сына Хмельницкого мордовал не лично Чаплинский, а кто-то из загоновой шляхты и для его наказания нет доказательств. Возможно, десятилетний мальчик сам себя высек, а его мать парализовало от старости и нездорового образа жизни. Даниел Чаплинский женится на бывшей воспитаннице Хмельницких Елене, от которой никаких жалоб не поступало. Дело о нападении на Субботов было закрыто.
Хмельницкий тайно встретился с великим коренным канцлером и королем, которые подтвердили, что остановить карательный поход Потоцкого и Вишневецкого на Запорожскую Сечь может только сенат. Владислав IV объявил чигиринскому сотнику:
– Ты воин и должен противопоставить силе силу. Пора бы вам, казакам, вспомнить, что вы рыцари и у вас есть сабли. Что вам мешает постоять за себя?
Король Речи Посполитой приглашал украинское казачество восстать против ограничивающего его власть сената. Он провоцировал мятеж, в котором неизбежно должны были ослабнуть и казаки, и магнаты, а значит, королевская власть усилится. Неприятели обратятся к нему за разрешением кровавого спора, а там видно будет, на чью сторону встанет монарх Владислав IV, не знавший, что жить ему осталось меньше года. Оссолинский пообещал в августе приехать в Киев, чтобы унять Потоцкого от похода отсутствием в казне денежных средств на содержание войска в немирное время, и Хмельницкий вернулся в Чигирин.
Сотника и его казаков Конецпольский тут же отправил в дальний степной дозор, навязав ему свою надворную команду. Во время короткой сшибки с татарами шляхтич Дашевский напал на Хмельницкого сзади и чуть не отрубил ему голову. Почуявший атаку сзади боевой казацкий конь вскинулся, и шляхетский удар не получился. Дашевский тут же извинился, говоря, что перепутал значного казака с татарином, которого не было и не могло быть рядом и в помине, а Хмельницкий сказал побратимам:
– Только потому моя голова не слетела, что я был в железной мисюрке, которую пан разрубил на ширину ладони так, что только два кольца шлема задержали саблю!
По Украине разнеслись грозные Хмельницкие слова:
– Вы, панове, умеете бить только сзади. Имею в руке саблю, еще не умерла казацкая мать!
Для очередной провокации Конецпольский вызвал сотника к себе, но тот не поехал, сумев с товарищами отбиться от очередного налета слуг коронного хорунжего, требовавшего его приезда в Корсунь, «чтобы присутствовать на банкете старосты».
Приезд Оссолинского в Киев остановил череду покушений на Богдана, которому король и великий коренный канцлер предложили принять булаву гетмана реестрового войска. Хмельницкий, понимая, что вступает в открытый смертельный конфликт не только с магнатами, но и с терявшими власть двумя казацкими есаулами, попросил гостя из Варшавы немного подождать, пока он не получит одобрения всего товарищества на войсковой раде. В Чигирин на совет начали съезжаться реестровые сотники и запорожские рыцари и в сенат сразу же полетели товарищеские доносы о том, что неистовый Богдан вот-вот начнет всеобщее казацкое восстание. В августе 1647 года обстановка у Днепра обострялась с каждым днем, и двадцать тысяч жолнеров оккупационного войска польской Короны у Киева и Черкасс под командованием великого коронного гетмана Николая Потоцкого и польного гетмана Мартина Калиновского были приведены в полную боевую готовность.
Из-за опасения реестровых волнений и возможного крымского налета хана, недовольного невыплатой дани, карательный поход регулярной армии на Запорожскую Сечь, на который не было выделено денег из казны, был отложен, а шесть тысяч солдат Вишневецкого и две тысячи жолнеров Конецпольского без полков Потоцкого могли воевать только с мирным населением, но совсем не с запорожцами. В столице Речи Посполитой готовилось обвинение сотника реестрового казачьего войска Хмельницкого в государственной измене, а отчаянный и висевший на волоске от смерти Богдан, холодно и спокойно готовил «совещание в роще», призванное решить судьбу Украины.
С самого утра золотисто-теплого сентябрьского дня опушка красивой и ухоженной рощи у околицы пограничного Чигирина была украшена колоритными запорожскими рыцарями и сотниками реестрового войска, по зову Богдана Хмельницкого съехавшимися со всей украинской страны. В воздухе густыми ломтями висел пахучий дым от сотни казацких трубок и уже не один час шел раздумчивый разговор единомышленников и соратников не только о судьбе всего гибнущего казачества, но и о никакой доле пятимиллионного днепровского народа. Все витязи понимали, что счет исторического украинского времени идет на считанные месяцы, которых осталось совсем немного. Рыцари были единодушны и яростны, и их знаменитые прославленные сабли уже пытались выглянуть из изукрашенных ножен. Над теплой и щебечущей рощей стоял железный гул: «Пора взяться за оружие. Разобьем алчный Ляхистан или умрем друг за друга. Поляки считают нас хуже собак – пусть и сам узнают такую честь. Вернем родине золотую свободу!» Сотня лучших и умнейших героев ждали хмельницкого слова и Богдан начал свою неторопливо-выверенную речь:
