Как только лодка полностью погрузилась, я отдал приказания: «Виден корабль!»; «Торпедные аппараты изготовить к стрельбе!»; «Водителям торпед приготовиться к выпуску!» Это было в 23 часа 08 мин. После погружения мы повернули несколько влево, и контур корабля оказался прямо по носу. Я продолжал следить за целью в перископ, время от времени оглядывая горизонт, но ничего другого не было видно. Постепенно противник приближался. Лодка к этому времени была готова дать залп шестью торпедами. Противник продолжал следовать курсом, который вел его прямо на нас. А может быть, это был эскадренный миноносец, который уже обнаружил нас и собирается произвести атаку? Трудно будет попасть в него торпедой, если корабль не изменит курса.
Я пережил несколько тревожных секунд, думая, что идущий корабль является эскадренным миноносцем. Во мраке рубки не виден цвет лица находящихся в ней людей, и если и чувствуется волнение командира, то определить это можно по его голосу. Мы не могли точно определить расстояние до противника, так как не знали еще класса корабля. Не могли мы пока что и слышать с помощью шумопеленгаторов шум его винтов. Круглый темный контур постепенно превращался в треугольник. В 23 часа 09 мин. я подал команду: «Стрелять будем залпом из шести торпед!» В то же самое время был отдан приказ водителю торпеды № 6 занять свое место, а водителю торпеды № 5 — приготовиться.
Корабль противника постепенно увеличивался в размерах. Если он и далее не изменит курса, то пройдет прямо над нами. Все еще трудно было определить дистанцию, так как мы не могли видеть высоту его мачт. Для того, чтобы выпустить торпеды и попасть в цель, нужно знать дистанцию, курс и скорость цели. Вычисления должен сделать командир, стоящий у перископа. Когда целью является торговое судно, курс и скорость можно определить, следуя у него по корме. Дистанцию в этом случае можно определить с помощью радиолокационной станции. Однако при этом противник, обнаружив лодку, может изменить курс еще до проведения залпа. Если класс корабля установлен, его скорость можно, конечно, определить шумопеленгатором по числу оборотов машины. В подобных расчетах можно было наделать много ошибок, и для того чтобы попасть в цель, следовало сводить их к минимуму, а сам залп произвести веерообразно. Поскольку менялись курс и скорость, время залпа надо было определить заранее, ночью это сделать особенно трудно, но в условиях достаточного лунного освещения это облегчалось.
Цель начала вырисовываться яснее, можно было предположить, что перед нами крупный военный корабль противника, видна была большая мачта. Класс корабля теперь стал ясен. Можно было определить высоту мачты — она составляла 27 м. Это был либо линейный корабль, либо тяжелый крейсер. Дистанция до цели сократилась до 3650 м. Для залпа были намечены дистанция 1830 м и курсовой угол правого борта 45°. Гидроакустик доложил, что противник идет с большой скоростью. Вначале я поверил этому, но визуальное наблюдение показало, что ход корабля был не слишком велик, и при расчете я принял скорость равной 20 узлам. Я был настолько занят расчетами атаки обычными торпедами, что даже не отдал приказ о подготовке к выпуску человеко-торпед, хотя их водители просили меня об этом, я решил использовать их лишь в том случае, если атака обычными торпедами потерпит неудачу.
Луна была у нас по корме, и корабль противника теперь уже был хорошо виден. Ясно вырисовывались две кормовые башни и решетчатая мачта. Я принял его за линейный корабль типа «Айдахо». Экипаж лодки с нетерпением ожидал приказа о торпедном залпе. В лодке стояла мертвая тишина. В таких случаях «глазами» лодки являются перископ командира, а «ушами» — шумопеленгаторы. Кроме командира, никто не мог знать, что делалось наверху. Люди с напряжением ждали следующего приказа. Водители человеко-торпед спрашивали меня: «Что с противником?»; «Где он?»; «Почему нас не выпускаете?»
Благоприятный момент для залпа приближался. Я изменил величину курсового угла до 60° и дистанцию до 1370 м и начал сближение для залпа. Наконец громким голосом скомандовал: «Аппараты товсь!» — «Залп!» Торпеды выстреливались с интервалом в две секунды. Из торпедного отсека доложили: «Все торпеды вышли, все в порядке!» Шесть торпед, подобно вееру, понеслись навстречу вражескому кораблю. Я быстро взглянул в перископ, но ничего подозрительного не было видно. Направив лодку на параллельный с противником курс, мы с нетерпением стали ждать взрывов. Каждая минута казалась вечностью. Наконец у носовой, а затем у кормовой артиллерийской башни правого борта корабля поднялись два столба воды, вслед за которыми последовали вспышки ярко-красного пламени. Затем у башни № 2 поднялся еще один столб воды. Взрывы, казалось, окутали корабль. «Попадание!», «Попадание!» — кричал я всякий раз, как торпеда поражала цель. Команда пустилась от радости в пляс.
Корабль противника потерял ход, но еще находился на плаву. Я поднял дневной перископ и дал возможность личному составу, находившемуся в рубке, посмотреть на происходящее на поверхности. Вскоре до нас дошел звук взрыва, сила которого была гораздо больше силы взрывов торпед. Затем донеслись звуки трех последовательных взрывов, а за ними еще шести. Команда лодки, не поняв в чем дело, закричала: «Атака глубинными бомбами!» Я быстро успокоил людей, сказав, что это были взрывы на торпедированном нами корабле и что поблизости не было других кораблей противника.
Наблюдая в перископ, я видел несколько вспышек на борту корабля, однако он, казалось, еще не собирался тонуть, поэтому я приготовился дать по нему второй залп. От водителей торпед послышались просьбы: «Поскольку корабль не тонет, пошлите нас!» Противник, конечно, представлял для них легкую цель, даже несмотря на темноту. А что если корабль потонет еще до того, как они достигнут цели? Однажды выпущенные, они уходили уже навсегда, поэтому не хотелось рисковать, жаль было губить их напрасно. Взвесив факты, я решил не выпускать на этот раз человеко-торпеды. Спешить было не к чему, но вскоре я получил доклад, что противник использует гидролокацию. Без сомнения, он пытался определить дистанцию до нашей лодки. Понимая, что противник может нас обнаружить, я решил уйти на глубину, для того чтобы произвести перезарядку торпедных аппаратов для второго залпа. Опустив перископ, я приказал вести дальнейшее наблюдение за противником при помощи шумопеленгатора и гидролокатора. Как мы слышали уже после войны, корабль в тот момент находился на грани гибели, но в то время у нас были сомнения на этот счет, так как хотя 3 наших торпеды и попали в цель, они не смогли потопить корабль.
Вскоре мне доложили о том, что посылка сигналов гидролокатора противника прекратилась. В силу того, что мы производили перезарядку торпедных аппаратов, лодка имела дифферент, и поэтому подниматься на перископную глубину было опасно. Окончив перезарядку, мы всплыли и подняли перископ, но противника в пределах видимости уже не было. Я направил лодку в то место, в котором, по моему мнению, корабль мог затонуть, но и там ничего не обнаружил. Прошло уже свыше часа после торпедирования корабля, и теперь я был уверен, что он затонул. Получив такие повреждения, он не мог уйти на большой скорости, а если бы и начал уходить, то должен был находиться в пределах нашей видимости. Мне все же хотелось иметь доказательство гибели корабля, но в темноте на поверхности было очень трудно обнаружить какие-нибудь обломки. С чувством сожаления я направил лодку на северо-восток, опасаясь преследования кораблей или авиации противника, которые могли следовать совместно с потопленным нами кораблем. Пройдя в течение часа в надводном положении, мы погрузились для того, чтобы приготовиться для последующих действий. Как выяснилось позже, нами был потоплен американский тяжелый крейсер «Индианаполис».
В то время как настроение личного состава лодки было превосходным, мы ничем не могли утешить водителей торпед. Один из них был особенно обижен. Со слезами на глазах он настойчиво спрашивал, почему они не могли быть использованы против такой хорошей цели, как линейный корабль. Я пытался успокоить его, говоря, что вскоре мы снова встретим корабли противника. 30 июля мы отпраздновали победу, одержанную нами в предыдущий день. На обед у нас был любимый рис с бобами, вареные угри и солонина (все консервированное).
1 августа мы получили приказ следовать в северном направлении, в соответствии с чем изменили курс. Я подумал, что неплохо было бы произвести поиск, поэтому решил выйти на линии коммуникаций Окинава — Улити, а затем Окинава — Лейте. В поддень мы погрузились и стали ждать противника, но он не появлялся, и поэтому в 15 час. мы всплыли и пошли дальше на север. Перед всплытием мы тщательно прослушали поверхность и осмотрелись в перископ, но ничего подозрительного не обнаружили. Идя надводным ходом со скоростью 12 узлов, мы обнаружили на горизонте мачту какого-то торгового судна, водоизмещением (судя по корпусу, мостику и трубам) около 10 тыс. т, шедшего в западном направлении без охранения. Дистанция до него составляла около 10 миль. Несмотря на то, что мы увеличили скорость до 15 узлов, расстояние до него не уменьшалось, но постепенно увеличивалось. Даже увеличив ход до полного, мы так и не смогли обогнать идущего с большой скоростью судна, чтобы затем занять позицию и атаковать его. Луна садилась, поэтому, если бы мы даже и сблизились с противником, то на успешную атаку в ночное время рассчитывать уже не приходилось. Правда, противника можно было настичь в дневное время. На лодке «I-58» были установлены двухтактные дизели небольшой мощности. На всех остальных лодках нашего типа были такие же дизели. Из-за недостатка веса принимался балласт. Было обидно до слез видеть техническую отсталость Японии! Я вспоминал скорость 23 узла, которую имела подводная лодка «I-24» при плавании у Гавайских о-вов.
