оказалось подробное описание трагических событий, связанных со смертью младенца, которого родила
Любовь Дмитриевна Менделеева. Блок признал это-
го ребенка, но судьба распорядилась иначе: он сам
похоронил этого мальчика через тринадцать дней
после рождения.
Помните его: «Когда под заступом холодным…»
Это стихотворение было написано в тот же день, когда Блок написал Зверевой подряд несколько пи-
сем. Считалось, что он никому не писал в это тяже-
лое время. Оказалось, ей он доверял по-настоящему.
Он даже на своей визитке написал: «Уважаемая Зоя
Владимировна! Я не застал Вас сейчас, и очень жа-
лею об этом, потому что есть вещи, которые я могу
рассказать только Вам…» Блоковеды, с которыми
я познакомилась в Москве и в Питере (туда я езди-
ла на встречу с Владимиром Орловым), в один го-
лос уверяли меня, что эта дружба — единственная
в своем роде, так как у Блока было много любовниц, НИНА ЗВЕРЕВА 22
а вот женщины-друга в его жизни не было. Оказа-
лось, была такая женщина. Ай да двоюродная моя
бабушка!
Публикация, да еще такая объемная, сделала меня
абсолютно счастливой. Но самое главное случилось
через три дня — мне позвонил Владимир Близне-
цов из редакции «Факел» Горьковского телевидения
и пригласил рассказать о находке в прямом эфире.
Я слушала голос, знакомый с детства, и не знала, что сказать. К тому же мой животик уже округлился, и я стеснялась показаться в эфире в таком виде.
Но Близнецов настаивал, и я пошла на студию.
Пропуск был заказан, меня ждали. В редакции, как и всегда, было полно людей, все суетились, раз-
говаривали одновременно. Но когда я вошла, насту-
пило молчание, и вдруг Мараш тихо спросил: — Нинка?
И уже более уверенно:
— Ты — Нинка Зверева?
Я только кивнула. Далее все хором говорили о том, что я должна написать сценарий сама, что я должна
проявить свою телевизионную детскую закалку, меня
щупали, спрашивали о муже, о родителях, об учебе.
Потом, насытившись, все вернулись к своим делам, а мудрый Близнецов стал заново учить меня телеви-
зионной науке.
В прямом эфире вместо положенных 15 минут
я проговорила целых 45 минут, то есть заняла все
эфирное время, два других сюжета пришлось снять
с эфира.
Но это был настоящий успех. После эфира ко мне
подошли операторы, звукорежиссер и его ассистенты, ПРЯМОЙ ЭФИР 23
технические работники. Все поздравляли, хвалили, говорили, что у меня особый дар телеведущей.
Я с трепетом ждала, когда с высокого пульта в сту-
дию спустятся Близнецов и Шабарова — мои телеви-
зионные «родители». Они не были так эмоциональ-
ны, пожурили меня за многословность, и все же про-
изнесли заветные слова:
— Ты — наша, Нина. Ты должна быть в эфире!
А еще через неделю мне по почте пришел бас-
нословный гонорар с поздравительной запиской
от Аллы Латыниной.
Так Зоя Владимировна Зверева властной рукой
вмешалась в мою жизнь и повернула ее в нужную
сторону.
Первое задание
Несмотря на то, что работать на телевидении я на-
чала еще в восемь лет, попасть в штат после оконча-
ния нижегородского университета было достаточно
сложно. Во-первых, вакансии случались чрезвычайно
редко, а в молодежной редакции «Факел», в которую
я стремилась попасть и где вроде были не против
меня взять, каждый человек работал годами, и никто
не собирался уходить. Вне штата в качестве автора
или приглашенной ведущей — пожалуйста. А вот
в штат — это совсем другой вопрос.
Вторым барьером была я сама по себе, как непод-
ходящий для идеологической работы субъект. Во-пер-
вых, женщина (предпочтение отдавалось мужчинам, и до сих пор так же). Во-вторых, мать двоих малень-
ких детей, то есть будут больничные и бесконечные
отлучки домой. В-третьих, моя непонятная нацио-
нальность (мама у меня еврейка, папа — русский).
Прибавьте сюда мою абсолютную беспартийность
и искренность, которая смущала серьезных людей, а особенно руководителей советского телевидения.
ПРЯМОЙ ЭФИР 25
Я могла в прямом эфире студенческой программы
«Потенциал» сообщить что-нибудь положительное
про заграницу или возмутиться тем фактом, что сту-
дентов вместо учебы посылают на картошку.
Опасно брать на работу такого человека. Но мне
повезло. Во-первых, совершенно неожиданно осво-
бодилось место редактора молодежных программ, так как Валентина Арюкова безумно влюбилась в ре-
жиссера и уехала с ним на Север от всех соперниц.
Во-вторых, за меня ходатайствовала могуществен-
ная Рогнеда Шабарова, которая была одним из родо-
начальников Горьковского ТВ, а к 1975 году, когда
я окончила университет, уже работала директором
Горьковского телевидения. Спустя много лет я уз-
нала, сколько порогов ей пришлось обить в обкоме
партии и в других инстанциях, чтобы доказать мое
право на профессию.
И вот 30 сентября 1975 года, невзирая на мамину
мечту об аспирантуре, с красным дипломом напе-
ревес я шагнула в любимую редакцию «Факел» уже
как равная. У меня появился стол, телефон и первое
задание. Оно было ужасным! Была такая программа, которая называлась «Молодежный меридиан». Это
была хорошая советская комсомольско-партийная
пропаганда во славу ударников коммунистическо-
го труда. Мне поручили поехать на ударную комсо-
мольскую стройку в город Богородск. Там, в 100 ки-
лометрах от Нижнего, при помощи ударных ком-
сомольских бригад строился новый завод хромовых
кож.
Так сложилось в моей жизни, что я никогда не была
ни на заводах, ни на стройках и плохо отличала рожь
НИНА ЗВЕРЕВА 26
от пшеницы. Университетский дом, компания ин-
теллектуалов, из увлечений — туризм, альпинизм, книги, поэзия. В общем, другая жизнь. Мне выделили
хорошего кинооператора Виктора Тернового, и мы
поехали на «козлике» (так называли ГАЗ-69, это была
самая распространенная машина на Горьковском
телевидении). Именно тогда я усвоила правильную
привычку по дороге на съемки заправлять машину
бензином, а оператора пивом. А для себя — обяза-
тельная остановка около районного универмага, где
по недосмотру сельских покупателей иногда можно
было купить интересные импортные вещи.
Часа через два мы прибыли на стройку, где нас
никто не ждал. В результате я поступила грамотно.
То есть начала отражать действительность именно
такой, какой ее обнаружила. Я не знала, что принято
найти главного начальника и взять его в гиды. К на-
чальнику я пришла потом, после окончания съемок
с одним-единственным вопросом: почему стройка
называется ударной комсомольской, если за три часа
съемок мы не обнаружили ни одного человека моло-
же 40 лет? Начальник занервничал и наутро позво-
нил в редакцию.
Затем меня водили к Шабаровой, и даже к вели-
кому Громову (председателю Комитета по телеви-
дению и радиовещанию). Мое по-детски наивное
удивление по поводу статуса стройки и тех реальных
событий, которые я запечатлела на камеру, вызвали
у Громова неожиданную реакцию — он разрешил
выпустить программу в эфир практически без изме-
нений. До сих пор не знаю, советовался ли он со свои-
ми кураторами из обкома партии или взял и рискнул, ПРЯМОЙ ЭФИР 27
но я вышла в прямой эфир и в своем стиле радостно-
искреннего монолога поведала зрителю о великом
обмане и странных делах, которые творятся в Бого-
родске. У меня были документальные съемки с ку-
рящими полупьяными и очень взрослыми людьми
(как позднее выяснилось, это были зэки, находящиеся
на «химии».) Представляю, как им было весело отве-
чать на мои вопросы про комсомольский энтузиазм.
Сам завод меня тоже поразил и размахом, и полным
невниманием к здоровью и безопасности рабочих.
Завод хромовых кож — это настоящий химический
комбинат, вредное и тяжелое производство.
Если говорить серьезно, я увидела жизнь с той
стороны, о существовании которой не предпола-
гала. После эфира было странное затишье. Меня
никто не поздравлял и большинство глядели на меня
как на человека, которого то ли сегодня, то ли завтра
обязательно уволят. Все понимали, что смелость про-
граммы обусловлена наивностью и неопытностью.
