сить:
— Тетя Зина, что вы думаете по такому-то поводу?
Сразу после разговора она звонила мне, хохотала
в трубку и очень гордилась, что он помнит телефон
и называет ее точно так, как называли все мои дру-
зья: «тетя Зина».
Вместе с тетей Шурой они были на моей свадь-
бе. Подарили нам с Вовой чудесные белые чаш-
ки, как символ будущего процветания. Я помню, как сильно переживала, когда разбилась последняя
«тети-Зинина» чашка, и почти не удивилась, когда
в наследство от нее по завещанию получила прекрас-
ный кузнецовский сервиз, который не имеет цены.
Много лет я приходила в этот московский дом с па-
кетом вкусной еды и обязательным букетом цветов.
Мы с первой секунды начинали суматошно и радост-
но готовить застолье и с криком «У-у-у, как вкусно!»
поглощали все что угодно. И это было действительно
вкусно, хотя те же самые продукты в другом месте
и в другой компании показались бы вполне обыч-
ными.
Не только я, но и мои дети, а затем члены моей
команды частенько ночевали в этой двухкомнатной
квартире на улице Новоалексеевской на раскладуш-
ПРЯМОЙ ЭФИР 35
ках и матрасах, иногда просыпаясь ночью от болез-
ненного кашля Риты Александровны.
Я помню, как тетя Зина водила нас с моим юным
женихом Володей в настоящий ресторан. Она заста-
вила нас выбирать любую еду, закрыв ладошкой цену
в правом ряду. Я помню тот счет за обед. Он стоил
13 рублей. И помню наше с Вовой смущение, так
как это было в ту пору очень дорого.
Кем она была для меня? Другом? Нет, потому
что общение было не на равных. Наставником, учи-
телем? Тоже нет. Потому что у меня были другие
наставники и другие учителя. Она любила меня так
сильно, как может любить женщина, обделенная
материнством. И я любила ее. И нуждалась в ней.
Не знаю, существует ли на свете определение для та-
кой долгой дружбы и такого редкого по взаимному
интересу и доверию общения.
Мы были в Индии, где я выдавала старшую
дочь Нелю замуж, когда мне позвонили и сообщи-
ли, что тетя Зина умерла, не дожив трех месяцев
до своего 85-летия, к которому мы с ней готовились
заранее и даже купили красивый брючный костюм.
Она знала, что умирает, и последние ее слова перед
моим отъездом в Индию, которые я помню, были
такие:
— Я устала, Ниночек, но все равно так хочется
жить!
Я знаю, что, пока я буду жить, у меня в ушах будет
звенеть ее голос и имя, которым только она называла
меня в течение сорока лет нашей дружбы:
— Как дела, Ниночек? Тебя так долго нет в Мо-
скве…
НИНА ЗВЕРЕВА 36
Превратности судьбы таковы, что сейчас я в Мо-
скве нахожусь гораздо дольше, чем раньше. У меня
в Москве квартира. И много друзей.
Но я стараюсь не бывать в районе станции метро
«Алексеевская», где стоит ее дом и горит свет в ее
окнах.
«Факел»
Казалось бы, я так рано пришла на телевидение, что к моменту окончания университета уже имела
имя, узнаваемость и могла легко написать сценарий
и сюжета, и репортажа, и ток-шоу в прямом эфире.
Чему мне надо было учиться? Оказалось — всему.
До начала серьезной работы в качестве штатного со-
трудника телевидение было для меня кружком, заба-
вой, сказкой. Но как только я стала членом команды
молодежной редакции «Факел», жизнь круто изме-
нилась.
Мне стало казаться, что те же самые люди, которые
так любили меня еще вчера, вдруг в один прекрас ный
момент потеряли ко мне уважение и симпатию. Я на-
поминала себе того самого слоненка из сказки Кип-
линга, у которого еще не вырос хобот и на которого
с разных сторон ворчали взрослые жители джунглей, все время воспитывали и не давали передохнуть
ни на секунду.
Каждый день я делала что-нибудь не то. То не-
правильно одевалась, то слишком много говорила, НИНА ЗВЕРЕВА 38
то писала сценарий не по той теме, которую обсужда-
ли на редакционном совете. То теряла драгоценные
фотографии из архива замечательного режиссера
Мараша и потом искала их до потери сознания (даже
если они оказывались у кого-то другого, я все равно
чувствовала себя виноватой). Помню, как режиссер
Маргарита Гончарова безнадежно пыталась научить
меня красивой походке, так как в студии мне при-
ходилось переходить от столика к столику, и я часто
делала это весьма неловко. А редактор Наталья Ми-
хайловна Дроздова тыкала меня носом в очередные
неточности исторического, географического и проче-
го характера, так как сама обладала исключительной
памятью на даты, имена и была очень внимательной
к каждому слову. Когда я после прямого эфира бежа-
ла за комплиментами в режиссерскую рубку, где си-
дел главный редактор «Факела» Владимир Близнецов
(а рядом с ним почти вся редакция), то каждый раз по-
лучала весьма нелестный отзыв о прошедшем эфире.
Мне казалось, что я никогда не смогу угодить этим
чудесным, веселым и ярким личностям, которых со-
брала когда-то вокруг себя замечательный органи-
затор, позднее — руководитель Горьковской студии
телевидения Рогнеда Александровна Шабарова.
Даже такой момент. Когда редакция «Факел» за-
казала фотографа для съемок группового портрета, меня не было в студии. Наталья Скворцова уговори-
ла меня пойти в студенческую столовку пообедать
и отдохнуть от нашего плохого студийного буфета.
Она убедила меня, что мы успеем вернуться в студию
вовремя, но фотограф пришел раньше времени и от-
казался ждать. В результате во всех книгах о Горь-
ПРЯМОЙ ЭФИР 39
ковском телевидении редакция «Факел» существует
без меня, как будто меня там и не было. Но это, ко-
нечно, мелочи.
С высоты нынешних лет я точно знаю, что редак-
ция «Факел» Горьковского телевидения — огромная
удача в моей биографии. Я знаю, что меня там очень
любили, воспринимали как свою дочку, свою вос-
питанницу. А критиковали больше других именно
потому, что любили больше других. Помню, одна-
жды я в очередной раз сотворила опасную глупость, притащив в редакцию запрещенную книгу академи-
ка Сахарова о конвергенции «Размышления о про-
грессе, мирном сосуществовании и интеллектуаль-
ной свободе» и устроив публичное чтение. Это было
в 70-е годы, когда одно упоминание подобной книги
или любого другого самиздата приравнивалось к уго-
ловному преступлению и наказывалось реальными
сроками. Именно в то время возникли пермские
и мордовские лагеря для политических. Двое наших
земляков — студенты Сергей Пономарев и Влади-
мир Жильцов — попали в эти лагеря исключительно
за то, что переписывали от руки эту книгу Сахарова.
Меня слушали с интересом и в полном молча-
нии. Вдруг я что-то почувствовала, и подняла глаза
на Рогнеду Александровну Шабарову. Мне трудно
передать тот ужас, который застыл в ее глазах. Она
тихо встала и вышла из комнаты. Я поплелась следом.
За закрытой дверью своего кабинета она шепотом
сказала мне, что я только что подставила лично ее
и всю редакцию. Она сказала, что среди слушавших
меня вряд ли найдется человек, который доложит
о случившемся «кому следует», но все равно никто
НИНА ЗВЕРЕВА 40
не может поручиться полностью даже за себя самого.
Тогда все обошлось, но с того момента я стала более
осторожной в речах и поступках.
Навсегда со мной останутся воспоминания о Вла-
димире Сергеевиче Близнецове. Он собирал нас
всех после рабочего дня в своем маленьком каби-
нете для того, чтобы прочитать вслух какой-нибудь
рассказ или очерк из толстых журналов — «Нового
мира», «Дружбы народов» или «Иностранной литера-
туры». Он закончил сценарный факультет ВГИКа уже
после того, как пришел на телевидение. Вместе с Ми-
хаилом Марашом они составляли элитную телевизи-
онную бригаду. Близнецов писал точные слова, а Ма-
раш находил изумительные картинки и музыкальные
фразы, в результате чего получалось что-то абсолют-
но свежее, оригинальное и очень телевизионное.
Мы считали тогда нормальным, если сценарий воз-
вращался к нам на переделку пять-шесть раз (до того, как мы приступали к съемкам). Мы считали нормаль-
ным, если автор репортажа на рейсовых автобусах до-
