Другая точка зрения состоит в том, что взаимоотношения короны с корпоративными организациями были решающим средством в достижении определенной цели. Слово «централизация» слишком однозначно для описания происходившего процесса. В свою очередь, термин «децентрализация» также не подходит, но все же он более точен, чем предыдущий. Король использовал влияние корпоративных групп в собственных целях в обмен на расточаемые им милости. Адекватное толкование их природы весьма важно для понимания того, как действовали французские монархи. Они усиливали свою власть, передавая ее тем, кто на местах имел независимые от короны полномочия. Такой парадокс нетрудно разрешить. Когда человеческие и материальные ресурсы центрального управления были скудными, было разумно заручиться поддержкой местных властных группировок там, где представители короля были слабы или их не было вовсе. Местное управле-
1 Behrens C. B. A. 1985. Society, Government and the Enlightenment. Thames and Hudson. P. 13-23.
ние все еще не считалось частью государственной машины. Оно состояло из ряда независимых властных структур, с которыми государство могло сотрудничать.
Одно из условий формирования «абсолютизма» заключается в том, что правитель должен целиком отделить себя от общества и при этом опираться на учрежденные им самим и внедренные в это общество органы. Установления, которые органически порождены этим обществом, вызывают подозрение короля: локальные правители и элита обладают влиянием, которым они не обязаны монарху, и потому могут позволить себе быть менее почтительными. Они своевольно преследуют собственные цели, в то время как все средства управления «абсолютного» монарха должны быть свободны от любого социального и политического давления и слушаться его руки; с их стороны не должно быть никаких признаков неповиновения, чтобы королю не приходилось выслушивать мнения кого‑либо, кроме тех, кого он сам выбрал себе в советники. Но именно этого правила короли из династии Валуа и не придерживались. Несмотря на то что быстрое развитие печатного дела и присоединение новых земель расширили сферу деятельности центрального аппарата и открыли ему прямой доступ к большему, чем когда‑либо ранее, числу подданных, механизм управления оставался прежним. Возросшая роль короля требовала не столько меньшей, сколько большей организованной поддержки; упоминания о местных сообществах, корпоративных организациях, представительных ассамблеях и аристократических фракциях часто встречаются в королевских документах.
Таким образом, деятельность штатов носила, скорее, конструктивный, чем обструктивный характер. Мэйджор убедительно показал, что монархи династии Валуа и штаты не являлись противниками, стремившимися ослабить друг друга. Совещательные штаты не были жертвой сильной монархии, как полагают «абсолютистские» историки. Они были ее творением.1 Штаты были полезным механизмом для выяснения общественного мнения и достижения компромисса с ним. Поскольку внутри штатов пересекались все личные связи данной провинции, а их депутаты были как нельзя лучше осведомлены о местных обычаях, их подход к каждой проблеме был более обстоятельным, чем подход любого правительственного назначенца. В случае их уничтожения корона многое теряла и ничего не выигрывала. Штаты, в свою очередь, считали сильную королевскую власть защитой от притеснений со стороны местных баронов–грабителей: короли считались не врагами прав и свобод, а их защитниками. Это объясняет, почему в большинстве провинций власть штатов консолидировалась по мере того, как свою власть
1 Major J. R. 1980. Representative Government in Early Modern France. Yale University. P. 177-179.
укрепляла монархия; государственное строительство и усиление сословий были взаимозависимыми процессами.
Иначе трудно было бы понять политику монархов X V — X V I столетий, которые поощряли активность на местах даже тогда, когда ужесточали свой единовластный контроль над провинциями. Людовик XI увеличил административные полномочия городов, расширил их власть и привилегии. В XVI столетии такие важные городские центры, как Ренн, Нант и Сомюр, получили хартии, подтверждавшие их автономные права. Города пытались договориться с правительством о размере налогов. Жители Руана стали называть свой город «республикой». Административные положения муниципальных властей регулировали правопорядок, здравоохранение и благосостояние жителей, социальную и экономическую жизнь, оборону, руководство начальными и средними школами. В это же время в сельской местности начали избирать синдиков, или постоянных чиновников, для отправления правосудия и управления финансами. Аналогичные должностные лица были учреждены провинциальными штатами для того, чтобы вести дела корпораций, собирать налоги и блюсти их интересы в промежутках между сессиями (длившимися обычно несколько дней в году). Иногда это делалось по требованию короны. Кроме того, штаты ввели должности клерков и учредили архивы задолго до английского парламента.
Монархи и власть дворянства не рассматривали как угрозу, если только могли использовать ее в собственных целях. Историки старой школы предполагали, что монархи Нового времени не имели достаточно опыта в управлении знатью и поэтому опирались на новый слой администраторов из буржуазии. Когда эти последние, в свою очередь, получали дворянский титул, они становились новым классом служилого дворянства, заменяя собой «старую» знать, постепенно клонившуюся к экономическому упадку. Это утверждение неверно во многих отношениях. Еще в Средние века администраторы выходили из буржуазии и мелкого дворянства. Дворянство всегда было служилым, постоянно обновлявшимся за счет продвижения по королевской службе. Учебники подчеркивают различие между «дворянством робы» (noblesse de robe) и наследовавшим свой титул «дворянством шпаги» (noblesse d'epée). Это различие является чисто формальным, поскольку робены обычно оставляли свои должности в следующем поколении.1 Они постепенно смешивались с «дворянством шпаги», вступая в браки, и перенимали их образ жизни. Старые дворянские фамилии не приходили в упадок и не обнаруживали такой тенденции. Корона была заинтересована в послушных, а не в слабых дворянах.
1 Wood J. B. 1980. The Nobility of the Election of Bayeux 1463-1666. Princeton
University. P. 77-81. *
Правосудие также было децентрализованным. Вместо одного парламента, или верховного апелляционного суда в Париже, судов стало больше: они были унаследованы от феодальных правителей Лангедока, Гиени, Дофине, Нормандии, Прованса и Бургундии, что освобождало французов от необходимости ехать в Париж, когда они обращались в суд. Это повышало значение местных интересов, прав и обычаев, рьяными защитниками которых были провинциальные парламенты. Следовательно, верховные суды провинций подражали провинциальным штатам, исполняя роль представителей королевских подданных. Они внесли свою лепту и в королевское законодательство и управление. Королевские декреты, касавшиеся прав подданных государя, тщательно проверялись парламентами. Если парламент признавал, что декреты согласуются с существующим законом, он принимал, регистрировал и обнародовал их. В противном случае королю посылали возражение, или ремонстрацию, и он должен был либо изменить свои предложения, либо издать приказ о регистрации декрета (lettre de jussion), невзирая на возражения. Тогда королю приходилось лично председательствовать на заседании парламента (lit de justice), чтобы провести декрет.
К этим важным полномочиям примыкало право парламента издавать законы, которые, однако, могли быть отклонены королевским советом. Эти «постановления» (arrets) использовались почти во всех областях управленческой деятельности. В социальной и экономической сфере они регламентировали ремонт и освещение главных дорог, снабжение, цены на продовольствие, оплату и условия труда, проституцию, бродяжничество, помощь беднякам, ученичество, работу тюрем и больниц. Культурная и идеологическая сторона также привлекала внимание парламентов. Управление коллежами и университетами было отнято у церкви в XV столетии, поэтому суды наблюдали за всем — от содержания курсов до пресечения обмана на экзаменах. Они наблюдали за праздниками, публичными спектаклями и театрами, интересуясь д а ж е ценами за билеты. Кроме того, в их ведении находилась цензура. В 1526 году Франциск I объявил, что ни одно сочинение на религиозную тему не могло быть напечатано без разрешения парламента, а в XVIII столетии парламенты боролись с потоком модной, политически подрывной литературы. И хотя парламенту все же требовалась санкция короны, он мог похвастаться определенной властью и правом на собственное волеизъявление. В 1588 году парижский парламент запретил выступление труппы итальянских актеров, которых пригласил сам король. Спустя два столетия судьи запретили внушительный ряд книг, написанных в духе Просвещения Вольтером, Руссо и Дидро.1 Многие из этих сочинений были любимым чтением при версальском дворе.
