Продажа должностей усиливала автономию регионов и корпораций. В 1515 году при Франциске I во Франции насчитывалось 5000 офиссье, или владельцев должностей, — десятая доля того, чем располагал Людо-
* 1 Parker D. 1983. The Making of French Absolutism. Arnold. P. 19-21.
вик XIV для управления населением, возросшим лишь незначительно. Кажется, Франциск был первым, кто создавал новые должности исключительно для получения прибыли. Он дважды учреждал институт элю в Гиени и оба раза внезапно его ликвидировал, а встревоженные штаты провинции выплачивали компенсацию владельцам должностей. Очевидно, мотивом его действий были деньги, а не стремление к централизации. К 1560 году были учреждены тысячи должностей, предназначенных в основном для продажи. Когда их число превысило объем имевшейся работы, Генрих II ввел ротационную систему, согласно которой чиновники работали шесть месяцев в году. Он создал также дополнительную ступень юрисдикции над сенешальством: историки старой школы всерьез считали это проявлением административной мудрости. Главной же целью Генриха, по–видимому, было создать 500 новых должностей для немедленной продажи. За дополнительную плату все должности передавались по наследству. Все они давали более высокий социальный статус и освобождали от уплаты налогов; наиболее важные посты приносили дворянский титул. Их охотно раскупала буржуазия, стремившаяся пробиться в высшие слои общества. Называть тех, кто занимал эти должности, «бюрократией» неверно. К концу X V I столетия в провинции оформилась и закрепилась особая влиятельная группа.
Таковы были властные группировки и корпоративные организации, влияние которых не было связано с властью монарха. Но картина, в которой выделены лишь элементы децентрализации, выглядит односторонней. В начале X V I века центр обладал мощной притягательной силой, хотя ее пределы вызывают некоторые разногласия у историков.
Присущая королю власть определялась его функцией верховного судьи. Важную роль играл канцлер, главное лицо в судебной системе монарха. В раннее Новое время судебная, политическая, законодательная и административная функции в управлении были неразделимы. Король считал государственные дела, в том числе отношения с иностранными государствами, своей абсолютной прерогативой, то есть не был обязан разделять свою власть с кем‑либо еще, хотя на практике ему приходилось действовать в сотрудничестве с властными группировками. Но теоретически его решения были окончательны, а распоряжения — непререкаемы, ибо выше короля не было власти, к которой можно было апеллировать. Термин «абсолютный» имел именно этот специфический смысл, о котором нередко забывают. Он означает, что королевская власть не могла оспариваться папой или императором либо делиться с каким‑либо феодальным владетелем. Неподчинение, оппозиция и мятеж объявлялись незаконными: они считались предательст–вом или оскорблением величества (lèse‑majesté). Когда исчезли крупные феодальные владения, король обрел монополию на верховную, или суверенную, власть: она осуществлялась им лично или опосредованно, но при этом от его имени. В одном отношении управление становилось более сложным и менее персонифицированным: монарх был не в состоянии управлять всем самостоятельно. Но какие бы действия не предпринимались чиновниками, их власть основывалась на авторитете короля, и в этом смысле власть монарха оставалась абсолютной. Это обстоятельство необходимо подчеркнуть, поскольку многие историки отрицали, что король имел право выносить окончательное решение, а мы, в свою очередь, склоняемся к тому, что мысль о необходимости подчинения короне прочно укоренилась в умах подданных. В этом и состояло формирование абсолютной монархии во Франции.
В провинциях и на местах король старался заручиться поддержкой властных группировок, и сотрудничество с ними было взаимовыгодным. Основой отношений монарха и местной элиты было распределение королевского патроната, а осуществлялось оно при дворе. Двор был единственным центральным институтом управления и, следовательно, связующим звеном между центром и окраинами. Он исполнял несколько функций: двор являлся королевским хозяйством, обслуживавшим физические потребности правителя и его семьи, а также центром управления, где принимались политические решения. Но поскольку у короля не было мощной бюрократической машины, которая направляла бы страну в русло избранной им политики, значение двора было существенно еще в двух отношениях. Двор был местом, где сосредоточивалось все великолепие монархии и где во время пышных празднеств и церемоний подданные должны были испытывать восторг и восхищение. Кроме того, именно при дворе происходило распределение патроната: здесь надежды знати либо оправдывались, либо терпели крушение, а корона обретала или теряла союзников. Здесь шла борьба соперничавших аристократических группировок, стремившихся добиться милостей самим и дискредитировать противника.
При дворе были представлены все учреждения, воплощавшие королевскую волю. Франциск I унаследовал эффективно работавшие conseil d'état (государственный совет); conseil des affaires (исполнительный совет), исполнительный орган, состоявший из высокопоставленных офиссье и узкого круга доверенных советников, и grand conseil (большой совет), ответвление последнего по судебным делам. По мере того как двор торжественно переезжал из дворца во дворец, из Лувра в Шамбор, а затем в Фонтенбло, советы двигались за ним. Как однажды (правда, по другому поводу) заметил Франциск I, им приходилось бежать за ним трусцой.
В 1547 году учреждается должность государственных секретарей, выполнявших роль связующего звена между королем и советами. На основа–нии того, что государственных секретарей никогда не выбирали из семейств грандов (см. с. 27-28), историки создали и развили теорию об одновременном формировании «абсолютизма» и буржуазии. Она вызывает некоторые возражения. Значительная часть назначаемых государем секретарей принадлежала к низшему дворянству, но благодаря бракам и должностям эти чиновники быстро переходили в разряд высшего дворянства. Гранды не были лишены возможности занимать эти посты. Хотя секретари находились в тесном контакте с королем и были частью его клиентелы, их работой были довольно скучные занятия, считавшиеся неблагородными, например составление писем и ведение счетов. Наконец, хотя назначения грандов были ограничены лишь высокими должностями сенешаля, стюарда и чемберле–на, общепринятое мнение, что эти должности быстро превратились в исключительно церемониальные, неверно. При Валуа и их наследниках гранды продолжали выполнять высшие дипломатические и военные миссии.
Франциск I торговался, вел переговоры, временами становился жестким с полунезависимыми учреждениями. В том, что штаты обнаруживали тенденцию автоматически соглашаться с требованиями короны, а иногда сдаваться под нажимом короля, Р. Кнехт усматривает симптомы упадка сословных представительств и укрепления «абсолютизма». Оба обстоятельства, возможно, не столь уж красноречивы, как он полагает. Автоматическое вотирование налогов в тюдоровской Англии, равно как и во Франции времен Валуа, было естественным следствием уверенности современников в том, что королевские нужды следует удовлетворить. И хотя Франциск мог временами слишком жестко обходиться с совещательными институтами, он никогда не лишал их прав и привилегий. Кнехт считает, что достижениями этого короля были централизация и унификация управления. Однако биографы никогда не говорили такого даже о Людовике XIV.1
Процесс частичной консолидации монархии был приостановлен двумя негативными факторами: неоднократным отсутствием совершеннолетних наследников трона и губительным религиозным противостоянием. Само по себе малолетство монарха не было фатальным для судеб королевства, но оно затрудняло управление политической элитой. Политические решения и милости, которые должны были исходить непосредственно от короля и не подвергаться обсуждению, оспаривались, если исходили от его представителей. Баланс влияния фракций при дворе нарушался, распределение па-
1 Knecht R. J. 1984 French Renaissance Monarchy: Francis I and Henry II. Longman. P. 24.
троната переставало быть целенаправленным, а без союзников корона не обладала влиянием на местах. Возникавшее недовольство фракций накладывалось на религиозный антагонизм, поскольку в провинциях боролись между собой лидеры протестантских и католических групп. Фанатичное религиозное противостояние делало невозможным достижение консенсуса или компромисса между короной и правящими элитами. Отсутствие идеологического единства исключало сотрудничество и взаимные обязательства между королем и знатью. Связь с конфессиональными организациями реанимировала провинциальную аристократическую оппозицию. С ослаблением королевской власти провинциальное дворянство и представительные ассамблеи постепенно стали присваивать финансовые и судебные права короны, а борьба аристократических фракций продолжала раздирать страну на части.
