Поэтому, когда днем, развозя очередной заказ, он подъехал к воротам форта, охрана пропустила его, как старого знакомого.
— Ну, вашей конторе повезло сегодня, — мрачно пошутил один из солдат.
Профессия давно уже приучила Хиральдо спокойно относиться к смерти людей. Но то, что увидел он сегодня, поразило даже его.
На желтом песке, которым аккуратно были посыпаны дорожки и плац внутри крепости, лежали трупы. Их было несколько десятков — может быть, три или четыре. Это были убитые, не умершие, потому что почти у каждого форменная, защитного цвета одежда была испачкана кровью. Только один из них был в гражданской одежде. Голубые брюки, белый халат, изодранный в клочья, были залиты кровью…
Почти все трупы лежали лицом вниз. Охраны не было. Хиральдо, улучив момент, повернул одно из тел лицом вверх. И отшатнулся. Он увидел кровавое месиво. Это не был след пули или гранаты. Лицо было раскромсано прикладом ружья или рукояткой пистолета. Зубы вырваны, глаза — тоже.
Значит, этот человек не был убит во время боя. Это пленный, которого пытали, а потом прикончили…
Только у нескольких мертвецов Хиральдо заметил на одежде или на теле следы пуль.
Веселый толстый Хиральдо, балагур и насмешник, давно научившийся с юмором относиться к самому страшному таинству на земле — смерти, растерялся вконец. Он не мог больше оставаться здесь, но не мог и уйти. Ноги его ослабли, а в груди вдруг стало пусто и жарко.
— Что ты здесь делаешь?! — раздался голос. — Вон отсюда! — Это кричал офицер, увидевший Хиральдо. — Кто смел пропустить его? Воронье проклятое! Слетаются! Можешь не надеяться. Для этих, — он кивнул в сторону трупов, — гробов не потребуется. А ну, быстро!
Через минуту Хиральдо уже сидел в своем «джипе». Но улицы, по которым он ездил тысячи раз, вдруг стали слишком узки, а верный «джип» совсем не слушался. Хиральдо вышел из машины и побрел пешком, натыкаясь на прохожих.
Он подошел к стеклянной витрине кинотеатра. На него глянуло его отражение — серое, осунувшееся лицо.
— Эх, гробовщик, гробовщик, наклюкался спозаранку, — осуждающе заметил кто-то.
Сантьяго ложится спать рано, гораздо раньше, чем Гавана. Впрочем, Гавана вовсе не спит. Нет такого часа в сутках, когда на ее улицах не увидишь людей или не сможешь зайти в кафе выпить рюмку бакарди и закусить жареной свининой с рисом.
Часа в два ночи улицы Сантьяго уже пусты, и все кафе, за исключением портовых кабачков и бар-клубов в нижней части города, закрыты.
Ночь с 29 на 30 ноября 1956 года ничем не отличалась от других. Уже после двенадцати люди разбрелись по домам, покинули Парке Сентраль мальчишки-чистильщики, унося измазанные гуталином деревянные ящики, закрылся под старинным католическим собором на центральной площади сверкающий стеклом магазинчик «Кодак», опустели кресла на веранде отеля «Каса Гранда». И только около «Мужского клуба» сидели на тротуаре в плетеных креслах одетые в черные вечерние костюмы старики, страдающие бессонницей, и сплетничали. Месяц висел в небе удобным гамаком.
Но спокойствие ночного города было внешнее. В доме, где жила студентка Вильма Эспин, группа молодых людей окружила маленький диктофон «Грундиг» и прослушивала только что записанные на пленку слова. Голос из диктофона утверждал, что режим Батисты в Сантьяго-де-Куба рухнул и город безраздельно находится в руках революционных повстанцев, возглавляемых здесь Франком Паисом; что в минуты, когда идет эта радиопередача, Фидель Кастро во главе вооруженной колонны, высадившейся сегодня рано утром в Ориенте, уже напал на гарнизон города Никеро. Таким образом, продолжал голос с ленты, два крупных опорных пункта кровавого диктатора Батисты в провинции Ориенте пали, и она фактически находится под контролем революционных повстанцев. Успешные восстания против режима Батисты произошли также в Гаване, Санта Кларе, Матансасе, Камагуэе и других городах. О дальнейшем ходе событий голос с ленты обещал сообщить позже…
Юноша, одетый в спортивную замшевую куртку, выключил диктофон и осторожно закрыл его.
— Франк, — обратилась к нему Вильма, — а не изменить ли текст насчет восстания в других городах? Ведь это еще неизвестно.
— Нет, Вильма, пусть так, — ответил он и обратился к парню, который осторожно надевал на кассету с пленкой чехол. — Ты передашь текст с пленки часов в одиннадцать утра, — сказал Франк, — когда перестрелка уже стихнет и все будет в наших руках. А теперь иди… И еще: тебе по пути, зайди, пожалуйста, к моей матери, — скажи, чтобы не волновалась, я сегодня не приду…
Паис посмотрел на часы.
— Уже четыре. Фидель, наверное, высаживается. Ну, кажется, все… Пора расходиться.
Все встали. Франк улыбнулся.
— Полной удачи! — сказал он. — И чтобы тебе, Вильма, с твоими медсестрами как можно меньше было сегодня работы…
…Вильма быстро шла по пустынным улицам ночного города; до пяти надо было успеть в тот дом, где ждет ее медицинская группа — двадцать девушек-революционерок. В шесть начнется восстание.
Вильма Эспин знала Франка Паиса еще с 1953 года, когда он был руководителем студенческого союза в Сантьяго-де-Куба. У Франка тогда не было никакой четкой программы действия. Но чутьем прирожденного революционера и настоящего патриота он понимал, что предстоит борьба. Когда начнется она и как будет проходить, Франк не знал. Он просто принялся создавать молодежные «группы действия» и запасать кое-какое оружие.
Вильма по просьбе Франка организовала тогда несколько вечерних школ для неграмотных.
Но борьба началась раньше, чем они предполагали., Нападение на военные казармы Монкада произвело на Франка Паиса и его друзей огромное впечатление. Значит, помимо их группы есть еще революционные отряды решительных борцов за свободу.
Франк старался познакомиться с Фиделем. Но связаться с руководителем атаки на Монкада ему удалось лишь после суда над повстанцами, когда Фидель уже находился в тюрьме на Пиносе.
В 1954 году во время «свободных, открытых, честных выборов» президента Кубы тысячи и тысячи кубинцев написали на избирательных бюллетенях имя Фиделя Кастро. Но по кубинским законам эти голоса не принимались в расчет.
В ночь перед выборами на стене казармы Монкада в Сантьяго появились полуметровой высоты слова: «Свободу Фиделю Кастро!» Это была работа Франка Паиса. Но такие же слова были написаны в ту ночь и на широкой, изогнутой дугой набережной Гаваны, в Санта Кларе и Сьенфуэгосе. Здесь Паис был ни при чем. Значит, Фиделя поддерживали по всей стране.
Президентом был снова «избран» Фульхенсио Батиста.
Его главный советник Гонзало Гуэлл подал Батисте мысль — амнистировать политических заключенных, ибо Фидель в тюрьме, как мученик, как символ борьбы, говорил он, опаснее, чем Фидель на свободе, просто как преступник, помилованный президентом. Кроме того, на свободе, убеждал советник президента, его легче уничтожить физически — несчастный случай, бандиты-грабители или что-то в этом роде…
2 мая 1955 года конгресс Кубы принял закон об амнистии, а одиннадцатью днями позже его подписал диктатор. 15 мая, через два года после атаки на Монкада, Фидель Кастро, его младший брат Рауль и другие участники восстания вышли из тюрьмы на острове Пинос.
Когда поезд, в котором находился Фидель, шел в Гавану, на станциях собирались сотни людей. В столице Кубы студенты устроили тысячную приветственную демонстрацию.
Фульхенсио Батиста, наблюдая из президентского дворца за праздничной Гаваной, мучился мыслью: не поспешил ли он послушаться рекомендации своего главного советника?..
Понимая, что на Кубе им оставаться невозможно, Фидель и Рауль Кастро уехали в Мексику…
…В конце 1955 года Вильма Эспин поехала в США, в Массачусетс, продолжать образование. Перед ее отъездом Франк туманно намекнул девушке, что в Мексике готовится «кое-что важное для Кубы».
В Массачусетсе до Вильмы доходили слухи, что Фидель ведет переговоры с кубинцами, эмигрировавшими в разное время из своей страны и живущими в США и Мексике.
Среди латиноамериканских студентов в Массачусетсе с восторгом передавалась история о том, как в Майами, в здании театра Флеглера, что в нижнем городе, Фидель произнес великолепную речь перед собравшимися в зале кубинцами. Фидель был там вместе с сыном, девятилетним Фиделито. После речи начался сбор денег для покупки оружия. Скоро соломенные шляпы, полные ассигнаций, были положены на стол, за которым сидели Фидель и его сын. Мальчик протянул руку и взял из одной шляпы десятидолларовую бумажку. Фидель покачал головой, положил бумажку обратно и сказал: «Нет, сынок, эти деньги принадлежат кубинскому народу». Притихший зал, следивший за Фиделем, разразился восторженными рукоплесканиями. И снова шляпы пошли по кругу…
