По словам моего собеседника, в Германии политики не требуют гонораров за интервью. Скорее это присуще «звездам». Но может случиться, что чиновник из аппарата канцлера или лидера оппозиции принесет в редакцию документы, свидетельствующие, к примеру, о коррумпированности какого-либо министра, и скажет: «Ребята, если вы хотите это иметь, переведите на мой счет 20 или 40 тысяч марок». Такое происходит крайне редко. Чаще с разоблачениями спешат к журналистам обиженные или уволенные сотрудники ведомств, которыми руководят отнюдь не меркантильные соображения…
В бедной нашей стране западные журналисты постоянно ощущают себя в роли богатого дядюшки. Подчас они сами готовы пожертвовать крохи со своего стола в пользу нищих героев иных сюжетов, однако предпочитают делать это не в денежном выражении, а, к примеру, в продуктовом. Небольшие гонорары время от времени подбрасываются экономистам, политологам за необходимые комментарии.
Газета «Лос-Анджелес тайме» неоднократно обращалась к известному политологу Андранику Миграняну с просьбой прокомментировать те или иные события, пока тот однажды не возмутился: «Я не хочу тратить свое время бесплодно. Зачем мне делиться с вами своими соображениями? Вы решите финансовый вопрос, тогда и звоните». Зато Павел Бунич, истинный бессребреник, никогда не отказывал дать интервью или комментарий и ни разу не ставил вопрос об оплате.
Той же газете пришлось, к сожалению, отказаться пару лет назад от интервью с племянницей Ленина Ольгой Дмитриевной Ульяновой по животрепещущей тогда теме – возможном перезахоронении вождя мирового пролетариата. Посетовав на тяжелую жизнь, родственница Ильича потребовала оплаты в долларах. Журналисты объяснили ей, что не могут пойти на этот шаг из-за морально-этических соображений, однако готовы возместить интеллектуальные затраты покупкой качественных продуктов в хорошем магазине. И это не имело бы вида взятки. Увы, Ольга Дмитриевна с негодованием отвергла предложение.
Душевный десятиминутный разговор с двумя сестрами Владимира Вольфовича обошелся корреспонденту английской газеты «Дейли экспресс» в скромную сотню долларов. На интервью с братом журналист не решился в силу соображений материального порядка. Но случай вознаградил его с неожиданной стороны: некто предложил приобрести справочник телефонов администрации президента за символическую цену в 40 долларов. Можно вообразить себе изумление сотрудника протокольного отдела, когда ему позвонили из «Дейли экспресс», ведь справочник предназначен для служебного пользования.
Зато случаи, когда ответственные чиновники без проволочек и бесплатно помогают журналистам выполнять профессиональные обязанности, запоминаются надолго и с благодарностью. Не буду называть имен этих честных граждан, которых все же немало, по одной причине – они просто нормально работают.
Увы, наш брат журналист тоже порой не прочь подзаработать. Это и особо скрытая реклама, за которую отстегивается черный нал, и заказные статьи, публикация которых в газетах средней руки обходится заказчику в 300–400 долларов, а в более респектабельных, соответственно, значительно дороже. В эту обойму входят свежайшие факты и фотографии, предоставляемые в первую очередь для западного издания, а затем уж для родной газеты. Не за «так», конечно.
Явно рассчитывая на эту меркантильность, один депутат предложил солидному информационному агентству за каждое упоминание его фамилии аккуратно выплачивать по сотне «зеленых». Ему был дан вежливый отказ. Потому что на самом деле популяризации той или иной политической фигуры, создание имиджа достигается иначе. В активе агентства есть профессионалы, за плечами у которых опыт проведения не одной беспроигрышной предвыборной кампании, включая избрание мэра Анкары… Правда, такие акции стоят других денег.
(Совершенно секретно. – 1994. – №12)
В последних числах июня 1953 года, поздней ночью, в спальне раздался телефонный звонок. Лежащий на кровати человек поднял трубку и сонным голосом назвал себя: «Церетели». «Докладывает полковник Ковалевский! – четко прозвучало в трубке. – Шалва Отарович, из Москвы позвонил генерал армии Масленников. Он срочно просит вас связаться по „ВЧ“. Какие будут приказания?» «Высылай машину», – буркнул Церетели.
Когда усталого человека пятидесяти девяти лет от роду будят в четвертом часу ночи, он не сразу переполняется энтузиазмом. Но дело есть дело, да и Иван Иванович Масленников не кто-нибудь, а второй человек в МВД, он даром тревожить не станет. Поэтому Церетели быстро оделся, по давнишней привычке проверил личное оружие и вышел на улицу. Служебная машина мигом домчала его до штаба погранвойск Грузинского округа, где Церетели, на полуслове оборвав доклад дежурного офицера, проследовал к аппарату правительственной связи и велел соединить его с Москвой. Несколько минут спустя он услышал голос Масленникова и по-уставному обратился к нему: «Товарищ генерал армии, докладывает генерал-лейтенант Церетели!» «Шалва Отарович, я только что вышел из кабинета Берии, – объяснил Масленников. – Лаврентий Павлович велел тебе первым же самолетом вылететь в Москву. Все понял?» «Так точно! – подтвердил Церетели. – Вылетаю!»
В те годы беспосадочных рейсов Тбилиси – Москва не было, самолеты с поршневыми двигателями летали сравнительно медленно, поэтому на дорогу у Церетели ушло 5–6 часов, и я не исключаю, что в воздухе Шалва Отарович мог окинуть мысленным взором свою богатую впечатлениями жизнь.
Родился он в 1894 году в местечке Сачхере Сачхерского района Грузии в семье князя. Его исключили из третьего класса за систематическую неуспеваемость, вызванную тупостью. Но храбростью он ничуть не уступал героям «Трех мушкетеров», что, кстати сказать, проявилось во время первой мировой войны, куда Церетели пошел добровольцем. В 1919 году Церетели заподозрили в сочувствии большевикам и подвергли аресту с содержанием сперва в тбилисской, а потом в кутаисской тюрьме. Церетели объявил голодовку и был помещен в тюремный лазарет, откуда совершил дерзкий побег.
В то же самое время в кутаисской тюрьме сидел Лаврентий Берия, тогда мало кому известный двадцатилетний парень с не вполне ясным прошлым. Церетели знать не знал Берии, а Берия, наоборот, смотрел на Церетели снизу вверх, восхищаясь его мужеством.
В 1921 году Церетели начал службу в рабоче-крестьянской милиции и вскоре возглавил там отдел по борьбе с бандитизмом. Именно здесь обнаружилось его поразительное, вошедшее в легенду бесстрашие. Достоверно известно, что Церетели никогда не прятался за чужую спину, лично проводил наиболее опасные операции и обезвредил множество отпетых бандюг.
В 1938 году Берия был переведен в Москву на должность первого заместителя Ежова и взял с собой десяток особо доверенных сотрудников, в том числе и начальника республиканской милиции Церетели. В НКВД СССР Шалва Отарович стал заместителем начальника 3-го спецотдела, занимавшегося в основном арестами и обысками. Зная способности Церетели, Берия, разумеется, не загружал его мелкой текучкой и поручал только серьезные дела. Так, Шалва Отарович вместе с Берией арестовывал наркома Ежова, а вместе с Панющкиным и Сумбатовым-То-пуридзе – замнаркома внутренних дел Фриновско-го. Он же брал под стражу молодого Кедрова, осмелившегося – бывают же чудаки! – написать Сталину о произволе Берии.
Известно, что в ходе обысков у арестованных пропадали антикварные вещи, деньги, монеты царской чеканки, дамские украшения из золота и драгоценных камней. Шалва Отарович знал много таких случаев и относился к алчным сослуживцам с ледяным презрением. Как-то на следствии его спросили, был ли он знаком с Богданом Кобуловым, правой рукой Берии. «Это очень грязный тип, способный на гадкие дела, – брезгливо ответил Церетели. – Жадный и властолюбивый. Он присваивал вещи осужденных к расстрелу…» С точки зрения Шалвы Отаровича, большей мерзопакости, чем Кобулов, земля не рождала.
Однако аресты и обыски были для Церетели занятием второстепенным, тогда как главным – так называемые специальные операции, о которых речь впереди.
После войны Шалва Отарович работал заместителем министра госбезопасности Грузинской ССР и никогда не конфликтовал со своим шефом Рапавой. Когда же на место Рапавы пришел Рухадзе, между ними сразу же начались распри – Рухадзе обожал подхалимаж, а Церетели не выказал и намека на подобострастие. Но до драки не дошло – считая, что с такими подонками, как Рухадзе, нельзя дышать одним воздухом, Шалва Отарович бесхитростно написал об этом сразу в четыре адреса: Сталину, Берии, Абакумову и Чарквиани, первому секретарю ЦК КП Грузии. Немедленно последовал вызов в Москву, самый вежливый прием в Кремле и на Лубянке, и в итоге – новое назначение: заместителем министра внутренних дел Грузии по войскам. Это, кстати, был единственный случай, когда Церетели обратился с личной просьбой. Других причин для просьб у него не было – его устраивало то, что он имел, а на большее он не претендовал.
