— Когда началась первая стрельба, я очень испугалась. Я всю ночь не могла заснуть. Мы ходили из комнаты в комнату, мама искала более безопасное место, где нет окон. Потом уже много ночей я не спала. И когда опять началась стрельба, я повернулась к маме и сказала: «Опять стреляют!» — и уснула…
Когда школьники читали свои сочинения, в классе стояла мёртвая тишина. Война отняла у них безмятежное детство, научила с ранних лет понимать, что такое тревога за близких, что такое жизнь и что такое смерть.
А смерть на войне не щадит никого — и детей тоже.
Всем городом хоронили в Цхинвале 15-летнего Ацамаза Кабулова и его 78-летнего дедушку. В ту трагическую ночь мальчик, как и все, спустился в подвал — город обстреливали из крупнокалиберных миномётов. Мина взорвалась прямо во дворе дома, раненный осколками старик позвал внука на помощь. Когда Ацамаз выскочил из подвала и бросился к дедушке, прозвучал ещё один взрыв.
На кладбище отец погибшего мальчика и сын убитого старика Таймураз Кабулов сказал нам (этот эпизод также вошёл в фильм):
— Я никогда в жизни этого не прощу и не забуду. Пока жив, буду мстить за кровь отца и сына.
Рядом стояла мать Ацамаза, Нателла. Она сказала, что её родная мать — грузинка.
— Что же мне теперь делать — убить маму, чтобы отомстить за своего мальчика? Пусть услышат мой плач сильные мира сего и сделают так, чтобы никогда и нигде больше не было войн.
Когда мы снимали свой фильм, убедились — в Южной Осетии нет ни одной семьи, где не оплакивали бы близких, погибших летом 2004-го или раньше, в начале 1990-х.
Гамлет и Рафаэль на танкоопасном направлении
Война заставляет людей смотреть на мир другими глазами и говорить на другом языке, который не всегда понятен пришельцам из мирной жизни. Так и в Цхинвале я был ошарашен, услышав новое обозначение одной из окраин — а в этом маленьком городке от центра до окраины не больше пяти минут пути. Район как район, весь в домах ещё советской постройки, только вот жителей почти не осталось. Спрашиваю — почему здесь нет людей — и слышу в ответ: «Так у нас же здесь теперь танкоопасное направление».
Поразило меня это выражение — «танкоопасное направление»! Вот какими формулировками стали изъясняться защитники города, сидящие в окопах на этом самом направлении. А ведь они никакие не военные — обычные работяги, слесари, токари, водители… Пока затишье, живут обычной жизнью, а как начинаются обстрелы, берут оружие и бегут на позиции в окопы.
Мы сидели в траншеях ночью, разглядывали через приборы ночного видения грузинские позиции — до них всего каких-нибудь 200 метров, разговаривали о разном. До утра времени много, и каждый рассказывал о себе — о том, чем раньше занимался, что о будущем думает. Вспоминали, как много было друзей и хороших соседей среди грузин — и вот теперь они сидят там, перед нами, в окопах, и в нас стреляют. Лет пятнадцать назад такое и в страшном сне не могло присниться.
Так получилось, что с одним из парней в окопах мы общались больше, чем с другими. Познакомились, его звали Дмитрием Парастаевым. Он оказался ближе всех к нашей камере, к тому же был довольно разговорчивым, показывал, откуда по ночам стреляют, говорил о своих переживаниях, о том, что чувствуют все его друзья. Так прошёл день-другой.
Потом наступило относительное затишье. В полдень Дмитрий сказал: «Видно, сегодня уже больше ничего не будет, значит, пора на работу. Приведу себя в порядок — и на работу!» Мы тоже собирались в центр, поэтому вызвались его подвезти. А он, хотя и часто с нами разговаривал, почему-то ни разу не сказал, где и кем он работает.
И вот мы едем по Цхинвалу — он просит остановить у здания драматического театра. «Ты здесь работаешь?» — удивились мы. Он утвердительно кивнул и поспешил ко входу. Нас это заинтриговало, и мы пошли вместе с ним.
Дмитрий в камуфляжной форме, с автоматом за плечом, весь обвешанный гранатами и магазинами с патронами, уверенно прошагал через фойе и зашёл в гримёрку. Мы за ним — интересно, что он будет там делать? А боец сбросил своё снаряжение, камуфляж и стал умываться, причём очень тщательно.
— Надо быть чистым, чтобы грим хорошо лёг, — объяснил Дмитрий. — У меня спектакль вечером, буду готовиться.
— Ты артист? — не поверили мы своим глазам и ушам.
— Ну да. А что, совсем не похож?
— Кого же ты сегодня играешь?
— Гамлета, — просто ответил парень, с которым мы два дня просидели в окопах под обстрелом.
Я понял, что случайно наткнулся на совершенно потрясающую историю, которую нельзя не включить в фильм. Это же настоящий символ той войны — Гамлет с автоматом Калашникова!
Мы попросили его рассказать о себе подробнее. Дмитрий всю свою жизнь прожил в Цхинвале, за исключением того времени, когда учился в Московском театральном училище имени Щепкина — знаменитой кузнице актёрских кадров. Последние пятнадцать лет работает в драматическом театре, и ему часто доверяют главные роли в постановках по классическим произведениям — Гамлет как раз из таких ролей. Семью, как и большинство осетинских мужчин, он отправил к родственникам во Владикавказ, подальше от мин и снарядов. А сам чередует ночные дежурства в окопах с репетициями и спектаклями. Вот и сегодня сразу после шекспировских страстей на сцене ему предстоит быстро смыть грим, снять наряд датского принца и вновь отправляться на позиции с оружием и в камуфляже. А утром — опять репетиция, потому что скоро премьера.
— Вот так и получается, что я — представитель, может быть, самой мирной творческой профессии, — вынужден превращаться в солдата. Но что мне делать — мужчина призван защищать свою родину, свой дом, свою семью.
Если честно сказать, я воспринимаю эту войну как какой-то нонсенс, глупость, безумие. Это никому не нужно. Сидеть в окопах с автоматом вместо того, чтобы любить и радоваться жизни. Но нас вынуждают это делать. Война превращает людей либо в убийц, либо в защитников. Верю, что искусство, театр помогут мне остаться человеком.
Мы живём в этом прекрасном уголке земли, среди красивых гор, среди красивых женщин и гордых мужчин — таких, как мои товарищи по силам самообороны. И мы не хотим отдавать свою землю никому. Вот и вся проблема.
Через несколько дней мы оказались уже в грузинских окопах. Попасть туда было непросто — ведь никакой структуры, которая могла бы выдать пропуск, не существовало. Поэтому мы просто взяли камеры и на свой страх и риск пробрались к позициям грузинских вооружённых сил. Благо, как я уже говорил, они находились совсем рядом.
Встретили нас там не слишком приветливо — ведь Россия официально поддерживала Южную Осетию и грузинские бойцы не хотели общаться с российскими журналистами. Пришлось опять уговаривать, убеждать: «Ребята, чем более глубокий материал мы сделаем, чем больше информации от вас получим, тем лучше зрители поймут, что же произошло между вами и осетинами, что теперь мешает жить в дружбе, так, как вы жили десятилетиями».
Всё же удалось договориться, и мы стали снимать линию фронта уже с другой стороны. Там тоже были приборы ночного видения, теперь можно было наблюдать за тем, как передвигаются осетины. И здесь начались разговоры — кто откуда, кем был до войны, ну и так далее.
И вот однажды во время съёмки я обратил внимание на парня в военной форме с погонами старшего лейтенанта. Он привлёк моё внимание тем, что очень сосредоточенно писал что-то в блокноте. Я потихоньку подошёл со спины и, заглянув через плечо, увидел — он не пишет, а рисует простой ручкой портрет солдата, который сидит в окопе рядом с ним. Причём рисует потрясающе, просто здорово. Спрашиваю:
— Отлично рисуете, наверное, где-то учились?
— Да, окончил Тбилисскую академию художеств, — вздохнул старший лейтенант. — Разве это прекрасно — так просто, по привычке. У меня огромное количество настоящих картин, их на вернисажах продавали. Теперь командую взводом. Я здесь уже полгода.
Георгий Заилишвили сказал: если бы раньше кто-то сказал, что ему придётся проводить ночи в окопах с автоматом в руках, он не поверил бы. Но жизнь повернулась именно таким образом. Поэтому теперь вместо мольберта — блокнот, вместо пейзажей — портреты товарищей, таких же солдат, как и он.
— Я оптимист и верю, что нормальная жизнь наладится. Надо только, чтобы отношения исправились и люди забыли об оружии. Тогда всё будет хорошо.
Вот как получилось — с одной стороны в окопах актёр, играющий Гамлета, с другой — профессиональный художник. Я уверен, что если бы они встретились, обязательно нашли бы общий язык. Но на тот момент это было невозможно. К сожалению. Поэтому и мой фильм получился с открытым финалом. Он появился уже в сентябре 2004 года — по горячим следам командировки. Я рассказал там обо всём, что смог увидеть.
