Делишки с нацистами. Если заключенные концлагеря выступают как свидетели, с ними часто обращаются очень плохо.
Вчера вечером на ужине Анита Эйнзидель, Олли Вотье, Эллен*, Анита Даниэльс. С Эллен в таверну. С нами Труди Фойрер. Позже с Эллен ко мне. Звезды. Желтая утренняя заря, очень ясная, латунная. Солнце. Чувство, что скоро придется уехать.
Письмо от Н.
19.09.<1948. Порто-Ронко>
Вечером у Марианны Тутч. У нее доктор Шарренбройх из Дюссельдорфа, двадцать лет в Румынии, с красивой блондинкой, румынкой. Бежал. Рассказывал об аресте, доносах, он якобы обергруппенфюрер, русские, потом (как бывший коммунист из Германии) отпущен, передан румынской полиции, сразу стал симулировать идиота, девять месяцев санаторий, ежедневно бутылка сливовицы и две вина, выдержал это, дважды безуспешно бежал, отправлен обратно, как-то все-таки выбрался. Тезис: всегда бежать, саботировать, никогда не являться добровольно, надеяться на выяснение, сразу скрываться. Пока комиссии (русские) составляют транспортировку и т. д., у них не хватает времени, чтобы искать пару беглецов; морально тяжелее, нежели топтаться в большой куче, зато высоки шансы успешного побега. Один русский солдат сопровождал транспорт из двадцати пяти человек, когда один сбежал, схватил первого попавшего под руку, румынского железнодорожного начальника (в красной фуражке), и, несмотря на протест, затолкал его к остальным. После одной из облав, когда у беглецов сдали нервы и они сдались, их снова разогнали, так как задание было выполнено, с ними никто больше не хотел иметь дела – кому нужны хлопоты? Бюрократия террора. Страх бюрократов перед всем, кроме планомерного труда. На вокзале двадцать пять человек бежали через платформу в пустой русский санитарный поезд в Вену. Когда румыны захотели их вернуть, русские выдать отказались, так как те находились на русской территории. С оружием разогнали румын; бежавшие прибыли в Вену и Германию.
Девиз: бежать и защищаться вне пределов досягаемости. В такое время люди – нули, никому до них нет дела, каждый хочет доказать невиновность; делай это извне; внутри ни у кого нет времени и желания выслушивать тебя.
01.12.<1948. Нью-Йорк>
Девятого ноября с Литтауэром и Шамбором ели тушеную говядину с овощами и устрицы. Вечером с Наташей копченого осетра, ветчину, сыр, вино. Около одинадцати часов в постели, комната вдруг начала вращаться; плохо; рвало; позвонили Брандту; не приехал; лучше не стало, продолжало тошнить при пустом желудке, Н. домой. На следующее утро Брандт; решил, что отравился рыбой; утром выпил немного воды; вырвало. Брандт советовал чай и сухари позже. Почувствовал себя сносно. Пришла Клэр*. Я поел сухарей против воли; какое-то время после – спазмы, рвота; Брандт позвонил, приехал, сделал укол.
На следующее утро: вовсе не отравление рыбой – болезнь Миньера, водянка лабиринта внутреннего уха, возможно кровотечение. Нарушение баланса. Два профессора. Обследовали. Не знают причины. Односторонний Миньер; серьезные причины, кажется, отсутствуют: тромбоз, опухоль и т. д. Уже три недели почти все время в постели. Брандт каждый день. Уколы и т. д. Все еще головокружение.
Посетители: Петер, Марлен, Торберги и др., трижды Наташа. Не слишком часто. Отвращение к больным. Признает это.
01.01.1949. Нью-Йорк, отель «Амбассадор»
Снег. Вчера вечером один. Читал детективный роман. Голова все еще не в порядке. Следствия приступа болезни Миньера с девятого по десятое ноября. К вечеру на час зашла Наташа.
Не работал уже несколько месяцев. Глупости в голове два месяца; перед этим путешествие по Европе.
Размышлял о новогодней речи одного из самых важных людей последних четырех лет. Труман: «Больше, чем стать президентом, я хотел бы, чтобы на земле наступил мир». Страшная наивность; переоценка эго; опасность амбиционной глупости. Можно было бы переиначить: «Я бы хотел скорее обладать Гогеном или получить Нобелевскую премию». Какое ужасное сравнение! Четыре года президент, человек из Миссури, который до сих пор мало что совершил, многое упустил и много чего не знал – и на тебе мир во всем мире. Можно только надеяться, что он не продумал свою речь. Поверил, что это глубокое жертвенное слово, а не надменный идиотизм, который уже давно проявляется.
Китайская пословица: наслаждайся своим временем, его больше, чем ты думаешь.
1948. Не больше.
21.02.<1949. Нью-Йорк> понедельник
В субботу читал. Вчера провел здесь весь день. Сегодня утром в половину одиннадцатого принес уже второго Берарда – выбрать одного из двух для или вместе с Наташей. Вздор! Это не поможет! Скорее навредит! В последний раз, когда я подарил рисунок, она даже не поблагодарила. И я не удивился бы, если бы такой осел, как я, послал ей не одну, а обе акварели. Капля мазохизма. До обеда ожидал звонка. Естественно, не позвонила.
Потом в Центральном парке. Прогулялся. Великолепная прохладная солнечная погода. Желтые почки на кустах. Воздух как холодное «Мозельское». Думал о Н. Раздраженно и сам с собой дискутировал. Что же со мной происходит? Я довольно ясно понимаю, в чем дело: ведь этот эгоистичный человек (как она жестко ходит, почти топая, что совсем не соответствует ее облику; но я тут же пытаюсь извиниться: может быть, эта особенность у нее из-за проблем со спиной), привыкнув к окружающим, не любит оставаться один; он не может забыть, что он вначале был влюблен, как я; он, считаю я, имеет ко мне меньше серьезного интереса, чем к своим друзьям.
Как часто сыпятся неприятности с ясного неба! Как мало она заботилась обо мне, когда я болел! Пришла, как я помню, два раза за четыре недели. Объяснила тем, что к ней каждый вечер приходила Джоан! Как будто она не могла ничего с этим сделать или приходить ко мне раньше. Обижается при каждой возможности, но сама способна обидеть – ведь это же другие. Им всегда можно вырывать перья.
Влюбленный говорит себе: днем я буду разумным, рассудительным, но ночью! Ночью стираются все ограничения.
Сегодня после обеда, во сне, которого не было, внезапный жар в сердце, паника. Как будто все прошло, невозвратимо. Подобное происходило в сумеречном свете в Вествуде, во время разрыва с Марлен. Навсегда, как часто говоришь, думаешь и никогда по-настоящему не ощущаешь.
Если бы это произошло со мной во время разговора по телефону – мой Бог!
Теперь, в восемь часов вечера, естественно, не позвонила.
По дороге домой встретил Джоан, девушку Наташи, с собакой Джека, золотисто-бурый спаниель. Сказала мне: Н. сейчас у парикмахера в Вальдорфе. Могла позвонить из аптеки или от парикмахера.
Естественно, не пришла! Уже нет, так что я могу вычеркнуть еще два дня. Великодушия у нее в подобных ситуациях ноль. Только то, что задевает ее!
22.02.<1949.
