Когда Советский Союз получил в сентябре 1939 года Волынь, его желание сделать из Русской православной церкви вспомогательный орган советского правительства усилилось. Специальный помощник патриарха Московского Сергия Николай, экзарх Западной Украины, был направлен координировать деятельность церкви недавно занятой области, где деятельность церковной организации поддерживалась правительством. Существующие епископы не были низложены, за исключением Александра, епископа Пинского. Последнего физически не трогали, но его церковная юрисдикция, уже в Белорусской Советской Республике, была поделена между епископом Брестским и епископом Пинским, присланным из Москвы.[531]
Хотя вряд ли Алексий или его сторонники (включая Поликарпа) были довольны подчинением их области Москве, они, похоже, не стали противоречить православной традиции подчинения светской власти, даже когда та не симпатизирует православной религии. Советское правительство, хотя и не подавляло православную церковь, наложило на нее серьезные ограничения и обременительные финансовые обязательства, как и на грекокатолическую церковь в Галиции. В результате многие священники сбежали или взялись за светские профессии. Чтобы удовлетворить потребность в священнослужителях, Алексий, как считали, посвятил в сан большое число новых священников, многие из которых были людьми, не подходящими к исполнению церковных обязанностей из-за своего прошлого или из-за недостаточного опыта[532]. Так церковь была до некоторой степени ослаблена и деморализована. В то же время, однако, просоветская московская церковь пыталась расширить свое влияние в области, где начиная с XVII столетия было мало православных верующих, посвятив в сан епископа Львовского под именем Пантелеймона священника Рудыка, который был уроженцем Галиции, но всегда стоял за союз области с Россией.[533]
На неприятие советского контроля православными епископами Западной Украины – как теми, кто исполнял свои обязанности на Волыни до 1939 года, так и теми, кто получил статус благодаря инспирированным Москвой мерам по реорганизации украинской церкви, – указывает тот факт, что они не эвакуировались с Красной армией, когда немцы вторглись в их регион. Единственным исключением был экзарх Николай, который вскоре принял активное участие в подогревании патриотических и религиозных чувств народов СССР для обеспечения поддержки советского режима. В качестве митрополита Киевского и Галицкого он выступил с многочисленными заявлениями против немцев и украинских националистов.[534]
Когда германские войска продвинулись за границы Польши, установленные до 1939 года, и вступили на территорию, находившуюся под советской властью в течение двадцати лет, они обнаружили там множество православных священнослужителей. Например, только в Житомирской области их было сто человек, а две маленькие церкви оставались открытыми при советской власти и в Киеве[535]. Были также архиепископы Антоний (Абашидзе) в Киеве – слишком, однако, старый и немощный, чтобы оказывать существенное влияние, – Анатолий в Одессе, Феофил в Харькове и епископ Дамаскин в Каменец-Подольском.[536]
Как только ситуация в западноукраинских землях несколько стабилизировалась, Алексий и его сторонники созвали встречу всех украинских епископов областей, освобожденных от советского режима. Эта встреча, известная как «собор волынских епископов», состоялась в Почаевской лавре в середине августа 1941 года, и 18 августа на соборе была объявлена реорганизация автономной православной церкви на Украине[537]. Было объявлено, что подчинение патриарху Московскому временно отменяется – на то время, пока его контролируют коммунисты, но была признана номинальная каноническая приверженность украинской церкви патриарху. Были рукоположены два новых епископа с целью реорганизации церковной жизни.[538]
Процесс реорганизации уже шел, по крайней мере в Житомирской области. Все оставшиеся священники были зарегистрированы, и их статус проверен двумя архимандритами (один был послан Алексием, другой – знаменитой Киево-Печерской лаврой)[539]. Огромное большинство оставшегося духовенства было рукоположено в сан еще в рамках прежней канонически признанной русской церкви, поскольку советские преследования сократили автокефальные ряды. Часть священников должна была пройти перепосвящение в сан от епископов волынского собора, прежде чем получить назначения в приходы. Требование отречения от автокефального посвящения, которое осуществил покойный глава Лыпкивськый, было встречено с глубоким недовольством, тем более что многие из священников, рукоположенных в сан Алексием, не являлись образцом приверженности священническому служению.[540]
Вряд ли ослабленные сторонники автокефалии – лыпкивцы, как их называли, – могли сопротивляться. Однако у них был мощный союзник. В течение того периода, когда советская власть подчиняла волынскую церковь, украинское влияние в православной духовной жизни в генерал-губернаторстве весьма возросло, особенно в хелмском регионе. Для восстановления сильных позиций православной церкви Дионисий в октябре 1940 года рукоположил профессора Ивана Огиенко, который давно был известен в религиозных кругах как историк церкви и филолог, в сан архиепископа Хелмского Иллариона[541]. Двумя месяцами позже он рукоположил епископа Палладия ради немногочисленного православного населения в районе проживания лемков[542]. Оба были ярыми националистами. Илларион, в частности, давно выступал за отделение украинской церкви от Москвы.[543]
Александра, архиепископа Пинского, на волынский собор не приглашали из-за того, что он был белорусом[544]. Однако его преемник, Вениамин, назначенный Москвой, не только присутствовал, но и был секретарем собора. Причиной назначения Вениамина было неприятие Александром коммунистов, поэтому такое урегулирование вызвало недовольство. Неясным было положение Дионисия, который до советской оккупации был главнейшим из волынских епископов[545]. Если взятие Волыни советскими войсками было нелегитимным, то можно предположить, что полномочия Дионисия были лишь временно приостановлены. Однако после окончания советской оккупации Алексий взялся за реорганизацию всей украинской церкви, основываясь на допущении, что воссоединение с Москвой было законно обставленным, хотя публично придерживался позиции, что единения не было из-за длительного советского контроля над церковью в Москве. Несомненно, под влиянием таких соображений Поликарп, епископ Луцкий, отказался присутствовать на соборе под предлогом «трудностей со средствами сообщения», хотя его резиденция находилась менее чем в пятидесяти милях от Почаевской лавры[546]. Вскоре Дионисий назначил Поликарпа викарием города Владимира-Волынского и близлежащего Гороховского района; в то время, очевидно, никто в открытую не выступал против Алексия как главы православной церкви на Волыни.[547]
В течение осени 1941 года влияние оппозиционных Алексию сил постепенно усиливалось. Кроме трений, обусловленных назначениями священников-лыпкивцев, рост недовольства можно объяснить тем, что епископы группы Алексия были в основном российского происхождения или известны в прошлом своей приверженностью московской церкви. Согласие на продолжение подчинения Москве, сколь теоретической такая связь ни была бы при создавшихся условиях, вызывало, конечно, негодование украинских националистических элементов. Кроме того, многие из националистов, особенно интеллигенция, настоятельно желали замены старославянской литургии службой на живом украинском языке, в то время как волынский собор предусмотрел лишь чтение некоторых молитв на этом языке[548]. Пока разногласия усиливались, видные светские православные вроде Степана Скрипника, издателя газеты «Волынь» в Ровно, объединялись в защиту автокефальной группировки[549]. 28 ноября Поликарп окончательно порвал с Алексием, объявив группировку архиепископа «анархической», и отказался признавать его церковное верховенство[550]. Вскоре после этого Алексий объявил себя митрополитом Украины – в соответствии с решением второго собора ВОЛЫНСКИХ ЄПИСКОПОВ.[551]
В то время как православная церковь на Украине раскалывалась на две враждующие фракции, глава грекокатолической церкви стремился добиться духовного союза всех украинцев. Об обособленном развитии грекокатолической церкви вкратце уже было сказано. То, что первоначально рассматривалось как инструмент усиления влияния поляков в западноукраинских землях, давно переросло в истинно национальную церковь – независимую от какой бы то ни было иностранной светской власти, хотя ее деятельность была в значительной степени ограничена пределами одной провинции Украины. Так как грекокатолическая церковь Украины обладала обрядом отличным от обряда церквей соседних католических стран, в которых был принят латинский, факт принадлежности к ней делал жителей Галиции обособленной национальной целостностью. Как было сказано, митрополит Андрей Шептицкий давно был энергичным сторонником украинских националистических движений, хотя и пытался отвадить их от ультранационализма, несовместимого с христианством. Его влияние было, естественно, наиболее велико среди его собственных единоверцев, но простиралось также и на украинцев православного вероисповедания. Поэтому митрополит Шептицкий чувствовал, что советское отступление дает возможность всем украинцам объединиться в единой национальной церкви в рамках универсальной церкви, в которую он верил. 21 октября 1941 года он отправил архиепископу Иллариону письмо, в котором поздравлял того с назначением епископом; Шептицкий объяснил, что ранее он не мог сделать этого из-за отсутствия связи между областями, находившимися под советским и германским контролем. Вместе с сердечными поздравлениями митрополит выразил надежду, что Илларион сыграет ведущую роль в очищении украинской церкви от неканонического влияния московитов, принесенного Петром Великим, и что этот процесс подготовит единение всех украинских церквей[552]. Двумя месяцами позже он адресовал письмо подобного содержания всем «православным иерархам на Украине и в украинских землях».[553]
