10 февраля мы попрощались с жителями бараков. Русская община, существовавшая здесь около двадцати лет, доживала последние дни. Австралийская санэпидстанция признала бараки непригодными для жилья. Нужно было или проводить их реконструкцию, на которую требовалось, по крайней мере, 30 000$ (а их, естественно, не было), либо закрывать. Попытки пересмотреть это решение успеха не имели. Жильцы уже перестали бороться за сохранение общины и лишь старались выторговать дополнительный месяц «жизни», чтобы успеть найти подходящее жилье.
Русская община в бараках только на первый взгляд могла показаться дружной и сплоченной. За те три недели, которые мы там прожили, я услышал о конфликтах, склоках и разборках. Все, как в обычной коммунальной квартире или даже в тюремном бараке. Нервы ведь у многих были подорваны бесконечным ожиданием. Годами люди ждали решения своей судьбы, находясь «между небом и землей». Большинство из них даже английский язык не учили. А зачем? Вдруг откажут, и придется возвращаться в Россию? Но сложно было и тем, кто все же получал австралийское гражданство. За годы ожидания они разучались жить, работать, планировать будущее. И новые австралийские граждане оставались в уютном и таком привычном мире кентлинских бараков. Сюда же возвращались неудачники. Они не смогли найти своего места в австралийском обществе и предпочли опять вернуться к русским.
И вот этой уникальной «барачной общине» пришел конец. Одновременно пошла на спад очередная волна эмиграции из России. Все, кто хотел уехать во что бы то ни стало, это уже сделали. И мощный поток беженцев превратился в тоненький ручек эмигрантов-специалистов. Так раньше ехали на Крайний Север – заработать и свалить. Если и не назад в Россию, то в Англию или в США.
Из Сиднея выехали по Нью-хайвэю в сторону Мельбурна. Приближаясь к центру Канберры по двухрядному шоссе через лес, который постепенно переходит в городской бульвар, мы неожиданно попали в зону величественных зданий, находящихся на приличном расстоянии друг от друга. Очень странный город, скорее огромный лесопарк, внутри которого спрятаны городские здания.
В Австралии нас женщины подвозили чаще, чем мужчины. Одна из них и привезла к дверям православного Иоанно-Предтеченского храма. После окончания службы мы подошли к отцу Александру Морозову.
– Можно нам поставить палатку во дворе церкви?
– Зачем? – удивился он. – Мы вам откроем зал. Там вам будет гораздо удобнее.
Мы уже взялись распаковывать свои рюкзаки, когда одна русская семья пригласила нас к себе. Джордж, говоривший по-русски с сильным акцентом, оказался настоящим чистокровным австралийцем. В 1982 г. на кинофестивале он посмотрел фильм «Москва слезам не верит» – на русском языке, с английскими субтитрами. Ему тогда было уже 30 лет, в Перте, в Западной Австралии, он работал учителем в школе. Но звучание русского языка его так потрясло, что он стал его изучать на вечерних курсах – три раза в неделю. Через два года Джордж понял, что и через десять лет таких занятий не сможет заговорить по-русски. Он написал в советское посольство письмо с просьбой помочь попасть в Институт русского языка имени Пушкина. В Москву Джордж прилетел в 1988 г. на два семестра. Жил он в общежитии в одной комнате с двумя немцами. Скоро у него появилось много русских знакомых. Одной из них была Ольга, его будущая жена. Вместе с ней он вернулся в Австралию. Джордж перешел с учительской работы на государственную службу, и супруги переехали в Канберру, где у них родилось двое детей. По-русски они понимают (Джордж с Ольгой говорят дома только на языке Пушкина и Тургенева), но отвечают исключительно по-английски.
Утром я позвонил по телефону, который мне дали в русской церкви, сказав, что он принадлежит приехавшему из России писателю – Владимиру Кабо. А попал на Леонида Петрова. Он закончил отделение корейского языка Ленинградского института восточных языков, затем работал в Корее переводчиком.
– Однажды в Китае, в Корейском автономном округе я познакомился с русским эмигрантом. Владимира Иннокентьевича Давыдова там зовут на корейский манер Пак Сын Мин (а китайцы – Пяо Шенмин). Сейчас он китайский гражданин и единственный официально зарегистрированный во всем автономном округе русский по национальности. Его дед был начальником почты в Омске; отец Иннокентий Владимирович Давыдов пошел в военное училище в Петрограде и во время Гражданской войны оказался в полку генерала Семенова; а мать – кореянка из Сеула. Познакомились они в Маньчжурии, куда его отец, офицер белой армии, попал в начале 1920-х гг. В Китае Иннокентий Владимирович служил офицером в специальном горном батальоне, сформированном генералом Чжан Дзюньчаном из бывших российских офицеров, а выйдя в отставку, стал работать на почте в Фушуне, где и познакомился с дочерью Пак Юн Суна – одного из лидеров корейского движения за независимость – министра здравоохранения корейского Временного правительства в эмиграции.
В 1931 г. после прихода в Китай японцев и образования марионеточного государства Маньчжоу-Го была создана общественная организация «Сихэхуэй» из представителей русских, монголов, уйгуров и других нацменьшинств. Под ее эгидой Иннокентий преподавал русский язык в отделе образования в Хайларе. Вечером 7 августа 1945 г. (за два дня до официального разрыва Москвой пакта о нейтралитете с Японией) советская военная авиация неожиданно начала бомбить дороги Маньчжурии. Всем стало ясно, что вступление советской армии в Китай произойдет со дня на день. Родители Владимира бросились в дорогу, успев лишь посадить на телегу своих пятерых детей да прихватив таз с солеными огурцами, которые стали единственным провиантом для семьи на несколько недель. С большими трудностями все же добравшись до Харбина, его семья оказалась в городе, где транспорт был парализован, продуктов не было совсем, а все нацменьшинства опасались погромов со стороны китайцев. Они забаррикадировались в одном из каменных домов, где собралась большая группа корейцев во главе с Хан До Хуном – владельцем фирмы по экспорту сои. После того как в город вошли советские войска, мать устроилась переводчиком в штабе одной из частей, была поставлена на довольствие и кормила семью, а отец был вынужден скрываться от чекистов. Однако его все же арестовали и как изменника Родины приговорили к смертной казни. Но тут же предложили выбор: либо расстрел, либо работа на компетентные органы. Полтора года Иннокентий Владимирович в форме чекиста колесил по Маньчжурии, работая переводчиком с корейского, китайского и японского языков. Воспользовавшись всеобщей неразберихой, когда уходящая Советская Армия назло Мао Цзэ-дуну передавала занятые территории гоминьдановской армии Чан Кайши, они раздобыли грузовик и с документами сотрудников НКВД и вместе с одним из бывших офицеров Квантунской армии сбежали из советской зоны оккупации.
В 1947 г. была закрыта граница между охваченным гражданской войной Китаем и оккупированной СССР Северной Кореей. Отец Владимира Давыдова остался в Китае, а его мать с братьями и сестрами – в КНДР. И только перед самым началом Великой пролетарской культурной революции семья смогла воссоединиться в Китае. В Пхеньяне остались лишь старшая сестра Елена, вышедшая замуж за известного корейского поэта Ким Чхоля, да брат Валерий, ставший военным. Елена (ее корейское имя Пак Мен Сун) работала переводчицей в книжном издательстве. В 1964 г. ее муж был обвинен в причастности к попытке покушения на Ким Ир Сена. Тогда одна из политических группировок Трудовой партии Кореи действительно попыталась взорвать самолет премьера во время его посадки в Пхеньянском аэропорту, но в последний момент самолет сел на запасном аэродроме. Всех заговорщиков (а также, как водится, совершенно непричастных людей) немедленно арестовали и приговорили к различным изощренным наказаниям. Поэт и его жена оказались в подземной тюрьме близ города Хочхон, на самом севере страны, в провинции Северная Хамген. Одиннадцать лет они прожили в подземелье, не видя дневного света. Там же, в тюрьме, у них родилось двое детей, которым изредка разрешалось выходить на поверхность, чтобы погреться на солнышке. Так бы они и окончили свои дни в тюрьме, если бы не стремление молодого маршала Ким Чен Ира заработать себе авторитет тем, что он реабилитирует тех, от кого его родной отец Ким Ир Сен в свое время упорно пытался избавиться. Среди отобранных для этой цели бывших «врагов народа» оказались поэт Ким Чхоль с женой.
Та же часть семьи Давыдовых, которая оказалась в Китае в самый разгар «культурной революции», раскололась. Иннокентий Владимирович был арестован по подозрению в шпионаже в пользу СССР и просидел несколько лет в тюрьме. В это же самое время брат Владимира возглавлял хунвэйбинскую дивизию (после смерти Мао Цзэдуна, во время суда над «бандой четырех» и его привлекли к ответственности), а он сам проходил специальную подготовку в качестве северокорейского секретного агента (когда в начале 1990-х гг. отношения между Северной и Южной Кореей потеплели, его отправили в Китай).
