Дискуссия вышла бурная: грузины (а их было девять человек) своих ошибок не признали и обвинили автора статьи и руководство редакции в предвзятом отношении к грузинскому кинематографу. Как сказал Э. Шенгелая, «автор статьи не знает грузинской действительности, культуры, ее национальных традиций». Однако тут же и сам выказывал полную беспомощность в проблемах советского кинопроката. Например, он повторил расхожий тезис о том, что союзное Госкино, ориентируясь на кассовые фильмы, не дает возможности посмотреть такие грузинские ленты, как «Мольба», «Чудаки», «Пиросмани», тем зрителям, которые хотели бы общаться именно с такими произведениями. Мол, прокат искусственно занижает количество копий грузинских фильмов, тем самым отсекая значительное число зрителей от грузинского кинематографа.
И в самом деле, копии «Мольбы» Тенгиза Абуладзе и «Пиросмани» Георгия Шенгелая были отпечатаны в СССР в не самых больших количествах: у первого было 179 копий, у второго – 207. Однако эти копии крутили во многих городах по всему Союзу, что принесло «Мольбе» 1 миллион 170 тысяч зрителей, «Пиросмани» – 1 миллион 800 тысяч. И это не было происками союзного Госкино: такую заявку на эти фильмы подал Главкинопрокат, который прекрасно знал, что даже тысяча копий этих картин не заставит массового зрителя прийти на них, поскольку обе были решены в малопопулярном жанре поэтической драмы. Ведь даже упомянутые выше грузинские фильмы «Не горюй!» и «Я, следователь…», снятые в куда более популярных жанрах комедии и детектива, собрали в прокатах 1969 и 1972 годов (то есть тогда же, когда вышли «Мольба» и «Пиросмани») от 20 до 24 миллионов зрителей, что принесло первому 25-е, а второму 19-е место в прокате.
Стенограмма «круглого стола» была опубликована почти год спустя – в конце 1979 года. А весной следующего года в Тбилиси был устроен выездной секретариат Союза кинематографистов СССР, который выявил победу грузин, поскольку московская делегация полностью капитулировала перед ними. Сергей Герасимов, присутствовавший на том секретариате, заявил: «Нельзя так разговаривать с художниками, это тон недостойный», а Татьяна Лиознова обратилась к хозяевам со следующими словами: «Да наплюйте вы на этот журнал». Не лучшим образом повел себя и представитель журнала «Искусство кино» Армен Медведев. По его словам: «Шеварднадзе принял по-королевски – не то слово, по-братски не только нас, но в первую очередь грузинских кинематографистов. Он со всеми был на «ты», всех знал по именам. Я ему представился и напомнил о публикации в «Искусстве кино», объяснив, что это, мол, статья дискуссионная. Он мягко по форме и четко по сути сказал, что если в Москве считают, будто грузинские фильмы слабо отражают современность, то для грузин их кино – самое острое и горячее отражение жизни, это лекарство для оздоровления нравственной обстановки в республике (прошло более семи лет после его воцарения), и партия грузинское кино никому не отдаст. Когда мы прощались, я промямлил: «Эдуард Амвросиевич, извините, если что не так». Он улыбнулся той улыбкой, за которую его прозвали потом «серебряным лисом», и ответил: «Ну, у вас же была дискуссия».
Конечно, Сурков все это знал. Наверное, и от людей, которым я доверительно рассказывал подробности поездки. И он занервничал… В середине моего смягченного повествования он вдруг сообщил: «Тут мне звонил Эльдар Шенгелая и сказал, что вы очень неудачно выступали, что, если бы выступили удачнее, все бы повернулось иначе». Увидев мой разъяренно-недоуменный взгляд, он тему свернул и больше никогда на странный и малореальный звонок Эльдара не ссылался. В конце концов он признал: «Вы знаете, Армен Николаевич, я ошибся. Я недооценил укорененности грузинского кино в Москве». Так он пытался объяснить свое поражение, несомненное и серьезное поражение…»
Говоря об укорененности грузинского кино в Москве, Сурков имел в виду разные корни: и те, которые уходили в глубь столичной богемы, и те, которые опутали высшую власть, поскольку именно в 70-е грузинские теневики начали активно окучивать московский политический и экономический ландшафты. Термин «грузинская мафия» возник именно в то десятилетие. Все это только усилит сепаратистские настроения в Грузии. В следующем десятилетии грузины продолжат свой путь в сторону от Центра и даже создадут фильм, который сыграет роль настоящей бомбы под союзным государством. Речь идет об антисталинском фильме «Покаяние». Но когда СССР рухнет, в руинах окажется и сам грузинский кинематограф, от которого останутся рожки да ножки. Сегодня, даже спустя шестнадцать лет после развала Советского Союза, грузинского кинематографа попросту не существует. Как говорится, за что боролись, на то и напоролись.
Некоторое падение зрительского интереса к кинематографу не могло не беспокоить руководителей союзного Госкино. Причем это беспокойство возникло еще в 1975 году, когда пятерка тогдашних фаворитов проката собрала аудиторию в 187 миллионов 100 тысяч зрителей, что оказалось меньше прошлогодних показателей на целых 72 миллиона. А в лидерах проката оказалась насквозь коммерческая мексиканская мелодрама «Есения», установившая небывалый зрительский рекорд – 91 миллион 400 тысяч.
По мнению социологов, этот успех ясно сигнализировал о том, что советский зритель все больше тяготеет к красивой сказке, к развлекательному кинематографу. Причем так было не только у нас, но и во всем мире, где тогда, во второй половине 70-х, происходили схожие процессы, вызванные приходом в кинотеатры нового поколения. Например, Голливуд стал снимать зрелищные блокбастеры вроде «Челюстей» (1975) Стивена Спилберга и «Звездных войн» (1977) Джорда Лукаса, которые собирали баснословные доходы. Так высший американский истеблишмент пытался увести молодежь подальше от политики. Эскперимент удался: молодые люди времен вьетнамской войны и конца 70-х – две совершенно разные субстанции: если первые были бунтовщиками, то вторые – аполитичными конформистами.
Судя по всему, советский высший истеблишмент решил пойти по американскому пути. Понимая, что молодежь страны все сильнее левеет и вестернизируется, было решено не нагружать ее сознание проблемным кинематографом, а дать побольще зрелища. Но с советской спецификой – то есть с сохранением той идеологической начинки, которая всегда была отличительной особенностью советского искусства. Правда, в новых условиях начинка эта должна была видоизменяться, принимая более привлекательные для молодой аудитории формы.
Кроме этого, началось постепенное повышение цены на билеты в кинотеатрах: если до середины 70-х детский билет стоил 10 копеек, а взрослый – 25, то теперь ситуация изменилась. Если цена детского билета осталась неизменной, то цена взрослого поднялась до 30 копеек, а на двухсерийные фильмы выросла сначала до 50, а к концу десятилетия до 70 копеек. Все это позволило государству смягчить удар по бюджету, вызванный некоторым падением зрительского интереса к большому кинематографу.
Для молодого читателя поясню, что повышение цен в СССР не чета нынешнему, российскому. Если сегодня инфляция растет ежемесячно и затрагивает практически все цены (начиная от хлеба и заканчивая жильем), то в Советском Союзе это были единичные случаи, которые на общем благосостоянии людей почти не сказывались. Более того, государство старалось компенсировать даже выборочное повышение цен как можно максимально: например, в конце 70-х средняя зарплата в стране выросла до 200 рублей, и прибавка была равна почти 50 рублям (на нее можно было более 150 раз сходить в кино на односерийный фильм и более 50 раз на двухсерийный).
Между тем переход советского кинематографа на коммерческие рельсы проходил постепенно, причем на вполне демократической основе. То есть волевых решений никто не принимал, а даже наоборот – в кинематографических кругах была устроена дискуссия по этому поводу. Причем споры происходили весьма жаркие. Например, осенью 1976 года на очередном пленуме Союза кинематографистов, посвященном проблемам режиссуры, практически каждый из выступавших в той или иной мере высказывал свою точку зрения на эту тему. Приведу лишь несколько примеров.
Б. Бунеев (режиссер): «Молодежь – наш основной зритель – уже не та, как мы ее себе представляем. Иные критерии хорошего и плохого. Любовь настоящая, а не как в кино. Надо разговаривать со зрителем на самые волнующие темы. Есть вредная теория: кино – зеркало жизни. Нет, это неверно».
Б. Шамшиев (режиссер): «Настоящие мужчины делают американское кино – яркое, сильное».
М. Швейцер (режиссер): «Надо пойти на определенные новые приемы, затраты, чтобы взять зрителя. Нужны общечеловеческие мотивы, чтобы смотрели за рубежом. Наша трактовка проблем всегда узка, она не затрагивает зрителя».
