И опять был мне сон, только уж теперь наяву. Совсем недавно мне потребовалась консультация узкого специалиста (какое ненавистное мне определение). Мой шеф, профессор Шапаренко Б.А., царство ему небесное, любил по этому поводу повторять: «Скоро мы дойдём до того, что будут отдельно узкие специалисты по правому и левому уху»
Заручившись предварительно парой звонков от известных в городе врачей к указанному медицинскому служащему, я простоял в ожидании более часа. Выразив неудовольствие по поводу предварительной просьбы коллег, врач заявил, что для проведения осмотра ему необходимы резиновые перчатки. Он застал меня врасплох, так как я не имею обычая и повседневной необходимости носить с собой означенные предметы. «Да, где же я их сейчас …?» На дворе стоял поздний вечер. «Да, уж где угодно-с». Я вышел в ночь, в холод и ветер. Уверен, что у него или у хитромудрой медсестры кабинета перчатки были, но не для мне подобных. И уж наверняка оба знали, что рядом в манипуляционном кабинете медсестра подторговывает этими резиновыми изделиями. «Не страшат тебя громы небесные, а земные ты держишь в руках» (Н.А.Некрасов). Бог ему, инородцу, судья. Я проснулся и пошел домой.
Темно-синее от мороза утро. Собачий холод. Выпавший было накануне снег, растаял, а его остатки мутными льдинками приклеились к стенам домов и краям заборов. От оголенной твёрдой земли было ещё холоднее. Я с трудом втиснулся в тёплое нутро желтого «Богдана». С беспощадным стуком гильотины створки дверей отсекли мою руку от внутреннего мира салона, и мороз объял её. Только на следующей остановке, когда железные тиски чуть-чуть разжались, мне удалось корявой рукой извлечь из кармана льготное удостоверение жителя осаждённого города. Тень неприятия и братской ненависти пала на лицо водителя при виде ненавистной маленькой книжечки, но тут, же печаль по утрате гривны резко сменилась радостным криком: «Надо показывать при входе!» Потом ещё радостней и с оттенком злорадства: «Льготные кончились!». Это означало, что два, положенных по статусу места, уже заняли счастливые претенденты. Осознав всю глубину моих необоснованных притязаний, я робко заверил властелина баранки, что оплачу проезд и протянул ему сотенную купюру. Честное слово, у меня не было других денег, ну ни копейки. Какое легкомыслие, какая непредусмотрительность! Как можно вообще позволить себе садится в транспорт, не имея мелких денег? Да ещё утром, когда только первый рейс и касса почти пуста. Зачем расстраивать водителя, ведь надо соображать, что ты у него не один, а впереди целый трудный день? Как теперь он будет соблюдать безопасность на дорогах? Молчаливая, но переполненная упрёками, людская среда автобуса, та у которой всегда и у всех есть мелочь, и водитель, навечно утвердившийся в своём справедливом беспределе, стали психоэнергетически теснить, морально опустившегося несчастного интеллигента, к выходу. К чести «шефа» следует сказать, что решение о моем удалении ещё не созрело в нём в полной мере, и он милостиво предложил мне разменять сотню у пассажиров. Но начинающая раздражаться задержкой движения автобуса, утрамбованная и стиснутая масса серых утренних лиц не пришла мне на помощь. А ведь пелось раньше: «Твои пассажиры, матросы твои приходят на помощь»(Б.Окуджава). Я выпал из автобуса как парашютист из люка самолёта. «Первый, пошел!». Короткий полет, и замороженная земля больно стукнула по пяткам.
На голой, обдутой ледяным ветром, остановке одиноко торчала синяя коробка папиросного ларька. За желтым окном сидела, закутанная в салоп и платок, толстая баба. Стиснутая со всех сторон, железными стенами, как водитель танка «Т-34», она сурово глядела через амбразуру далеко во мглу ночи. Под передней стенкой ларька снежный намёт образовал крутой ледяной склон. С опаской я ступил на его коварную поверхность. Вот, и … «Аннушка уже пролила масло» (М.Булгаков) – дальнейшая связь событий была предопределена. Что бы поймать взор женщины-танкиста, я рискованно низко наклонился к щели обзора и коммуникации. Центр тяжести тела сместился в положение – «близко к критическому». На мою просьбу разменять денежку, танкист, перекрывая рёв мотора, заорала: «Ты что, крыша поехала?!». Далее последовало, что за ночь ни одного покупателя, что холод собачий, что жизнь, вообще-то, дрянь! Тугой комок злости тупо ткнул мне в грудь и нарушил ненадежное положение туловища – «близко к критическому». Скользкая поверхность легко и резко ушла из-под ног, пальцы рук соскребли иней с брони танка-ларька. В свободном падении, голова, «мордой лица» вошла в соприкосновение с мутной и грязной поверхностью льда. По его крутому склону ушибленное лицо ещё протащило вниз к оголённой земле. Горячая, на морозе, кровь потекла из ссадин и из носа. Я поднялся и приблизил лицо к окну ларька. На очумевшую торговку, которая только что была танкистом, глянуло зверское окровавленное лицо с потеками крови, застывшей вокруг распухших губ и в промежутках между оскаленных зубов. «Вурдалак! Вампир!» Под бабой раскололся стул, и она грузно стекла на дно преисподней.
Подъехал микроавтобус по кличке «Топик». Увидев меня в свете фар, водитель неистово замотал головой и замахал руками: «Пьяных не берем!», и вип-транспорт укатил, подмигнув кранным глазом.
Громыхая листами железа, подполз муниципальный желтый автобус-гармошка, – память от бывшей страны. Пенсионеры ехали на работу, на огороды, к раннему дешевому привозу. Здесь были все свои. Несмотря на тесноту, вокруг меня образовался боязливый круг отчуждения. Послышалось осуждающее: «надо меньше пить», «пожилой человек, с виду интеллигентный и вот так …». Было не выносимо, интеллигент с досадой плюнул и вышел на ближайшей. Таксист ухмыльнулся и заломил цену – пришлось ехать, опаздывать на работу не рекомендовалось.
Да, простит меня Господь, за то, что пишу в обидной форме для тружеников сферы обслуживания. Я отлично понимаю, сколь трудна и безотрадна жизнь многих простых людей. Сам-то тоже не без греха. Тяжкие времена, что пришли и утвердились – это уже не «окаянные дни» 1918 года, как писал И.Бунин, это хуже и возможно надолго, если не навсегда.
В любые времена, существует нехорошая подлая закономерность: как только человек обретает, хоть самое малое, положение, при котором от него возможна зависимость людей, в нём начинают возрастать примитивные формы гордыни, чванства, особистости. Во времена Хама, подобные нынешним, когда «процесс пошел» и становится «ширше» – как говаривал наш президент-комбайнер, хиреет нравственный императив, времена «не навязчивого советского сервиса» вспоминаются как благодать.
Вот пример хамской, но самооправданной логики современного предпринимателя. Утром мимо моей остановки до конечной проезжает топик, водитель которого запомнил меня, как и я его. Он останавливается так, чтоб вероятность моего попадания в автобус была минимальной. Как то мне удалось, яростным рывком, опередить претендентов на свободное место. Вот я у него и спрашиваю: «Пошто, барин, не берешь старичка?» «Дак, этаво-таво» – ответил ямщик: «Вы есть невыгодный пассажир. Место, которое Вы имеете долго занять до конец, при удачном раскладе может обернуться 3–4 раза, соответственно увеличится барыш.
В погоне за сверхприбылью, на микроуровне городских и пригородных автоперевозок, водители набивают автобусы до состояния «консервная банка со шпротами». Оправдание: «Всем надо ехать». Какая забота о ближнем! На пригородных рейсах, в весенне-летний период творится унизительный бесчеловечный беспредел. До слёз жалко смотреть на стариков, едущих на свои убогие огородики, стиснутых здоровенными полуголыми парнями и их голопузыми девками, с овечьими колокольчиком на пупке, приехавшими отдыхать. А звоночек, чтоб Он её не потерял! Нет будущего у страны, где так относятся к старикам.
Кроме влияний Времени, профессиональные шофера завсегда были подвержены корпоративным влияниям. Хапнуть, урвать, левый рейс, слить бензин и многое прочее. Мой отец долгие годы работал начальником авторемонтных мастерских ЧФ. Он любил говорить: «Шофера – это такая каста, что совратят и Иисуса Христа». Ну. А теперь-то, ребятки, ваша взяла. Руби капусту!
Да, вот ещё, – о манере и способах вождения машин нынешними ассами дорог.
Современный «Топиконавт» начинает движение беспощадным рывком. Пассажир ещё не занял место и его несет вдоль прохода салона к задней стенке. «Поехали!». Но этого мало: следует быстрое, с усиленной перегазовкой, переключение скоростей. При этом пассажира по инерции бросает вперед-назад между кресел.
А ещё водитель-музыкант врубает на полную мощь динамики. Ох! «Сыпь гармоника, сыпь мая частая!» Диффузоры над головой, как при средневековой пытке под колоколом, долбят децибелами темя обреченных и безответных пассажиров. Репертуар изыскано отвратительный. Водителю весело и хорошо. Он глохнет как тетерев на току. Робкие просьбы об остановке не достигают ушей меломана садиста. Тупо он пролетает мимо, обратной дороги нет. Он хозяин Ваших барабанных перепонок, Ваших музыкальных предпочтений, Ваших желаний тишины.
