советского военно-морского флота были обнаружены оригиналы научных журналов Георгия Седова, а в 1973 году Уильям Барр написал про это великолепную статью [Barr 1973]. «Святой Фока» отплыл из Архангельска 24 сентября 1912 года. Корабль направлялся к Земле Франца-Иосифа, откуда Седов намеревался осуществить бросок к полюсу. Экипаж судна состоял из 27 человек, в числе которых были геолог Михаил Павлов, географ Владимир Визе и фотограф Николай Пинегин. Ледовая обстановка вынудила экспедицию перезимовать на западном побережье Новой Земли, и непредвиденная задержка была использована для изучения архипелага. В своем приказе от 20 сентября 1912 года 37-летний офицер морского флота императорской России Георгий Седов написал: «Наша экспедиция, помимо достижения полюса, преследует еще широкую научную работу, а так как Новая Земля, принадлежащая нашему отечеству, нуждается в исследовании прежде всего, то мы и направим пока наши свежие силы на подробное и всестороннее ее изучение». 30 марта 1913 года Павлов и Визе вместе с матросами Коноплёвым и Линником начали переход на собачьих упряжках через ледяную шапку Новой Земли, высота которой достигает 1500 метров. Установив по ходу своего маршрута максимальную высоту 913 метров, они смогли добраться до залива Власьева на Карском море, произвели съемку части восточного побережья Новой Земли и благополучно вернулись назад, еще раз преодолев ледяную шапку острова. [53]
Однако полюса экспедиция так и не достигла. Седов умер во льдах Земли Франца-Иосифа во время следующей зимовки 1914 года. При возвращении – арктические плавания изобилуют совпадениями, и счастливыми, и роковыми, – «Св. Фока» подобрал на мысе Флоры двух уцелевших участников экспедиции Брусилова. Как оказалось, Валериан Альбанов и Александр Конрад невольно повторили путешествие Нансена. Участники обеих экспедиций – Нансен и Йохансен, как и Альбанов с Конрадом – пробыли в полной изоляции более двух лет и, выстояв в поединке с природой, вернулись в мир, охваченной Первой мировой войной. 17 августа 1914 года они узнали от рыбаков: «Большая война идет; немцы, австрийцы, французы, англичане, сербы – почитай, что все воюют. Из-за Сербии и началось… Время на Мурмане было тревожное». [54] [55] [56]
Меня одолевает беспокойство, я просто не нахожу себе места. А русские совершенно невозмутимы, по крайней мере, внешне. Похоже, для них эта экспедиция – просто тренировка. Всем своим видом они показывают, что у них есть всё необходимое для высадки экспедиции, и не сомневаются, что команда будет доставлена на берег. В их расписании оставлено много места для возможных накладок. Возможно, мы излишне драматизируем и ожидаем невозможного, слишком переживаем за результат и слишком самоуверенны. Боярский собирается на обратном пути провести нас мимо самых выдающихся мест культурно-исторического значения, находящихся под его опекой. Подражая не оцененному по достоинству Кравченко, некоторые русские коллеги рассуждают о реконструкции зимовки и последующем возвращении в открытых лодках с целью лучше понять описания де Вейра. «Но не в этом году», – добавляют они, смеясь. Я могу вздохнуть с облегчением, поскольку у меня еще остались дела, которые я хотел бы закончить в этой жизни. Подобные незначительные разногласия отражают различия между нашими культурами. Русские играют свою роль гораздо лучше нас, они научились скрывать свои намерения до тех пор, пока цель не окажется в пределах досягаемости.
Между завтраком в 7:30 утра и ужином 12 часами позже совершенно нечем заняться, кроме как сидеть и дремать. Плеск волн, шум двигателя, свист турбины, гудение генератора и шелест перелистываемых страниц – всё это вместе действует на меня усыпляюще. Еще один день прошел. От недостатка двигательной активности и вдыхания паров топлива в плохо вентилируемых помещениях у всех болит голова. Тоскливая бездеятельность может в любой момент смениться изнурительной работой под холодным резким ветром на Новой Земле. Половина шестого! После еще одного дня, проведенного в тесной каюте под флуоресцентной лампой, я лежу на своей койке и чувствую себя совершенно несчастным: меня клонит в сон, хоть я и не устал. На простынях набит рисунок из мелких фиолетовых цветочков. Наверху, на мостике, слышен гул работающих далеко внизу двигателей – умиротворяющие звуки спящей пока мощи, резонирующие через стальные палубы судна.
23 августа 1995 года, среда
Вчера вечером, в 8 часов, мы подняли якорь. Мы ели обжаренный рис, когда трансляцию MTV прервал голос капитана по интеркому: «Боцмана – на бак!» (Команда не нуждалась в переводе: Bootsman – op de bak! Это нидерландский морской жаргон многовековой давности.) Все вскочили крепить снаряжение. Клапаны давления разбрызгивали воду, гул двигателя сотрясал судно, и берег внезапно пришел в движение. Крутые выветренные скалы окружали холмистый пейзаж. Облака висели низко. Мы двигались к цели, и от этого все мы испытали прилив энтузиазма. Через два часа нам сообщили, что у Карских Ворот «неспокойно». Около полуночи Саша, с которым мы играли в домино в столовой, вернулся с мостика и сказал: «Должен сообщить вам пренеприятное известие: через полчаса мы войдем в шторм». Ровно через полчаса началась адская ночь.
От первых же толчков все вещи в каюте попадали со своих мест. Тараканы носились вверх и вниз по стенам. Было слышно, как на камбузе гремят кастрюли. Я поднялся на ноги, чтобы узнать, не надо ли чем-то помочь, но меня так швыряло от стены к стене, что я решил быть осторожнее, чтобы самому не получить травму. Судно плясало на волнах. Шум стоял невероятный. Повсюду скрипели балки и хлопали плохо закрытые двери. Константин в одном белье помчался в машинное отделение, чтобы разобраться, откуда идет запах дизельного топлива. Капитан позволил циклоническому шторму подхватить корабль, намереваясь углубиться в Карское море и направить нас по траектории к Благохранимому дому. К северу от циклона море будет спокойным, но сначала нам предстоит снова пересечь яростные волны и снова потерять драгоценное время. Весь сегодняшний день я провел на койке, качаясь в полудреме. При таком обилии жирной пищи мне скоро потребуется физическая нагрузка. После чая в 4 часа дня доктор Маат рассказал об исследованиях, в ходе которых нам измеряли кровяное давление и снимали электрокардиограмму. Кажется, в Арктике человек стареет быстрее, и я был в шоке, когда обнаружил, что Хенри неподвижно лежит на койке, похожий на дохлого кота. Я принес ему кусок хлеба. «Хенри, Хенри… Что с тобой? Тебе надо попить, слышишь? Попей водички, дружище». «Нет, нет… Я не могу ничего пить», – слабо бормочет он.
Джордж Маат (на заднем плане)
