Безусловно, советское руководство не могла не выводить из себя мысль о том, что бывшие красноармейцы служат в вермахте. Работа особых отделов была признана неудовлетворительной. Политуправление Сталинградского фронта и органы НКВД получили указание всеми силами препятствовать проникновению перебежчиков в расположение советских частей с целью сбора сведений об их численности и боеспособности. «На некоторых участках фронта, – говорилось в донесении Щербакову, – были случаи, что бывшие русские надевали форму солдат Красной армии и проникали на наши позиции с разведывательными целями, а также для того, чтобы похищать офицеров и солдат для допросов».[429] На участке обороны 38-й стрелковой дивизии (64-я армия) в ночь на 22 сентября патруль наткнулся на немецких разведчиков. Красноармейцы доложили своему командиру, что вместе с немцами был по крайней мере один бывший советский военнослужащий.
На протяжении следующих трех лет это определение «бывший советский военнослужащий» для сотен тысяч людей означало смертный приговор. По указанию Сталина Смерш стал уделять вопросам «измены Родине» особое внимание, но о случаях предательства в годы Великой Отечественной войны советский пропагандистский рупор молчал.
Глава 12
Крепость из камня и стали
«Станет ли Сталинград вторым Верденом? – спрашивал 4 октября полковник Гроскурт в письме домой. – Каждый из нас с величайшей тревогой задает себе здесь этот вопрос».[430] После речи Гитлера в берлинском Дворце спорта четырьмя днями раньше, в которой фюрер заявил, что ни один из его солдат не двинется со своего места на Волге, Гроскурт и другие офицеры поняли, что 6-я армия будет вести это сражение, какими бы ни были последствия. Для Гитлера победа в Сталинградской битве стала делом чести. Для Сталина, конечно, тоже.
Немецкое наступление на промышленный район в северной части Сталинграда началось 27 сентября и сначала развивалось успешно, но к исходу второго дня стало ясно, что самые ожесточенные бои еще впереди. Металлургический завод «Красный Октябрь» и оружейный завод «Баррикады» были превращены в крепости, такие же неприступные, как Верден. Они оказались очень опасными для немцев, в первую очередь потому, что оборонявшим их советским частям удалось хорошо укрыться.
Офицеры 308-й стрелковой дивизии полковника Гуртьева, набранной преимущественно из сибиряков, скрытно подойдя в сумерках к заводу «Баррикады», увидели «темные громады цехов, поблескивающие влагой рельсы, уже кое-где тронутые следами ржавчины, нагромождение разбитых товарных вагонов, горы стальных стволов, в беспорядке валяющиеся по обширному, как главная площадь столицы, заводскому двору, холмы красного шлака, уголь, могучие заводские трубы, во многих местах пробитые немецкими снарядами».[431]
Защищать завод должны были два полка 398-й стрелковой, а третьему Гуртьев приказал оборонять фланг и блокировать глубокую лощину, идущую от объятого пламенем рабочего поселка до самого берега Волги. Вскоре эта лощина получит прозвище «долина смерти»… Сибиряки не теряли времени даром. «Они в суровом молчании били кирками каменистую землю, рубили амбразуры в стенах цехов, устраивали блиндажи, окопы, ходы сообщения».[432] Один командный пункт гвардейцы устроили в длинном бетонном тоннеле, проложенном рядом с огромными цехами. Гуртьев всегда был требователен к подготовке своих бойцов. Когда дивизия находилась в резерве на левом берегу Волги, солдат учили быстро окапываться, рыть окопы и оборудовать огневые точки. Они были обучены противодействовать танкам, утюжившим их позиции. Это лучший способ объяснить бойцам, какой глубины нужно рыть окопы и ходы сообщения…
К счастью для сибиряков, к тому времени как немцы начали бомбить район завода, их укрытия уже были готовы. «Ревуны», или «музыканты», как называли русские солдаты пикирующие бомбардировщики люфтваффе за их завывающие сирены, нанесли гораздо меньший урон, чем можно было ожидать. Окопы у гвардейцев Гуртьева были узкими, что защищало солдат от осколков, однако от постоянных разрывов земля дрожала, словно во время землетрясения. У многих это вызывало сильную тошноту и головокружение. Гулкие взрывы на время лишили их слуха. От ударных волн лопались стекла и выходила из строя связь.
Воздушный налет перед началом массированного наступления в Сталинграде называли «прогревание дома». Он продолжался до темноты. На следующий день эскадрильи «Хейнкелей-111» подвергли территорию завода «Баррикады» ковровым бомбардировкам. Потом ее снова засыпал град артиллерийских снарядов и мин. А затем огонь прекратился и стало тихо. Сибиряки знали, что последует за этим затишьем. Прозвучала команда «Приготовиться!», и тут же послышались лязг и металлический скрежет гусениц. На них шли танки.
Немцы были обескуражены. Выяснилось, что гвардейцы Гуртьева не собираются сидеть в окопах, дожидаясь их атак. Из 100-й егерской дивизии докладывали: «Русские каждый день идут на нас на рассвете и в вечерних сумерках».[433] Да, они поднимались в контратаки, и это вызывало у немецких военачальников недоумение, хотя они и вынуждены были признать, что такие действия изматывали их войска. Большую помощь в обороне завода оказывал заградительный огонь тяжелой артиллерии с левого берега Волги. Батареи стали бить, как только были определены координаты целей.
На заводе «Красный Октябрь» бойцы 414-го противотанкового дивизиона укрыли свои 45– и 96-миллиметровые пушки в развалинах, используя груды искореженного металла для маскировки и защиты. Орудия приготовились стрелять прямой наводкой – с дистанции 150 метров и даже меньше.
На рассвете 28 сентября два полка 193-й стрелковой дивизии переправились через Волгу, быстро подготовили позиции и заняли их. «Прогревание дома» для них провели на следующий день. Налет был чудовищный. Потери оказались большими, и остро встал вопрос о новых подкреплениях. Через реку срочно переправили 39-ю гвардейскую дивизию, хотя в ней насчитывалась лишь треть личного состава.
В начале октября немецкий штурм стал еще яростнее. В бой были введены новые силы – 94-я пехотная дивизия и 14-я танковая, а также пять инженерных батальонов, переброшенных в Сталинград по воздуху. Русские же только теряли… Их части были полностью раздроблены, нередко оставались без связи, но группами и в одиночку, не получая приказов, бойцы и командиры Красной армии продолжали сражаться. В бою на заводе «Баррикады» сапер Косиченко и оставшийся неизвестным танкист, оба с перебитыми руками, зубами выдергивали чеки из гранат. Саперы – у каждого под мышками, словно буханки хлеба, было две мины – ночью выходили из своих укрытий и ставили заграждение на ближних подступах к своим позициям. В конце концов немецкие атаки выдохлись. Гроссман писал, что фашисты не выдержали «железной силы сибиряков».[434] Известен случай, когда всего за одну атаку немецкий саперный батальон потерял 40 процентов личного состава. Его командира это повергло в настоящий шок.
Конечно, оказалась обескровлена и дивизия Гуртьева. Не было продовольствия. Подходили к концу боеприпасы. Тем не менее 5 октября через реку переправился заместитель командующего Сталинградским фронтом генерал Голиков и доставил в штаб Чуйкова приказ Сталина не только удержать город, но и выбить немцев из захваченных районов. Чуйков это невыполнимое распоряжение проигнорировал. Он понимал, что его части держатся только благодаря артиллерийской поддержке с противоположного берега реки. Вскоре требование Еременко и вовсе отошло на второй план. 6 октября, после непродолжительного периода спокойствия, немцы начали мощное наступление на Сталинградский тракторный завод. 14-й танковая дивизия атаковала его с юго-запада, а 60-я мотопехотная – с запада. За время боя один из батальонов последней был практически полностью уничтожен огнем «катюш». Чтобы достичь максимальной дальности стрельбы, пришлось приподнимать передние колеса грузовиков, на которых находились эти реактивные установки. А задние колеса буквально свешивались с обрывистого берега Волги… Тем временем части 16-й танковой дивизии немцев нанесли удар по Спартаковке – северному промышленному пригороду – и выбили из нее остатки 112-й стрелковой дивизии и 124-й бригады ополченцев. Теперь армия Чуйкова удерживала лишь узкую полоску земли у реки. Казалось, еще одно – последнее – усилие, и немцы столкнут противника в воду.
Переправляться через Волгу в таких условиях становилось все опаснее. Немецкие орудия, установленные на прямую наводку, давно пристреляли плацдармы 62-й армии, а теперь по ним били и пулеметы. Военные моряки из Ярославля построили узкий понтонный мост от Зайцевского острова до правого берега. С наступлением темноты по нему начинали двигаться красноармейцы – они несли защитникам города боеприпасы и продовольствие. Попасть в эту переправу оказалось трудно – мост действительно был очень узким, но для тех, кто шел по нему с тяжелой ношей, представляли огромную опасность разрывы снарядов по обеим сторонам понтона. Крупные грузы перевозили на судах, а обратно они везли раненых. Новые танки переправляли на правый берег на баржах. Василий Гроссман писал обо всем этом так: «…едва сгущаются сумерки, из землянок, блиндажей, траншей, из тайных укрытий выходят люди, держащие переправу».[435] Эти люди делали все для того, чтобы помочь тем, кто стоял насмерть в Сталинграде.
