Неясно уже, как и где он провел первые две недели в Москве. Единственный источник информации об этих днях — дневник Освальда, найденный в его вещах после ареста в Далласе. В этом дневнике он описывает, как он обратился к советским властям с просьбой о получении советского гражданства, как получил отказ, как пытался в отчаянии покончить с собой, перерезав вены, как был отвезен в больницу и спасен, и как после этого советские чиновники разрешили ему подать заявление о гражданстве и ожидать решения, оставаясь в гостинице.
Однако графологический анализ показал, что этот «дневник», покрывающий период длиною больше года, на самом деле был написан в один или два приема много месяцев спустя после описываемых событий. Это подтверждается и тем, что в нем попадаются явные ошибки, выдающие подделку. Так, описывая визит в американское консульство в октябре 1959 года, Освальд мимоходом замечает, что консула Ричарда Снайдера заменил Джон Маквикар. На самом же деле эта замена произошла лишь 20 месяцев спустя. В записи, относящейся к январю 1960 года, он называет зарплату, которую ему будут платить на Минском радиозаводе, в новых рублях, хотя до денежной реформы — еще больше года и он не мог знать заранее, на сколько будет уценен рубль.
Твердо известно лишь одно: 31 октября бывший морской пехотинец Ли Харви Освальд явился в американское консульство в Москве и объявил, что он отказывается от американского гражданства и остается навеки в государстве победившего социализма. 26 ноября он написал брату подробное письмо, в котором разъяснял преступления американского империализма перед другими странами и перед собственным народом.
«Посмотри вокруг себя и на себя. Посмотри на сегрегацию, на безработицу. Помнишь, как тебя уволили из Конвэтра? Америка — умирающая страна, и я не хочу быть частью ее, не хочу, чтобы меня использовали в военных авантюрах… Не думай, что я говорю по легкомыслию или по незнанию. Я был на военной службе и знаю, что такое война… И в случае войны я убью любого американца, который наденет военную форму, чтобы защищать американское правительство, — любого».
В январе 1960 года Освальд прибыл в Минск и был устроен рабочим на Белорусский радиозавод. Ему была предоставлена однокомнатная квартира в центре города, с балконом и видом на реку. В дополнение к зарплате в 70 рублей в месяц (700 дореформенных) ему выдавалась субсидия в том же размере от Красного креста. Спрашивается — за какие заслуги? Уж не за ту ли рану, которую он нанес сам себе в Японии? Не считал ли советский Красный крест, что Освальд уже в тот момент находился на советской службе? Известно также, что 500 рублей на оплату счета в гостинице и железнодорожный билет до Минска он получил от той же организации. Летом он записался в охотничий клуб и купил себе одностволку — и это при том, что советского паспорта у него не было.
Даже американские исследователи, не очень ясно представляющие себе условия советской жизни, выражают недоверие по поводу образа невинного американского паренька, честно работающего на, радиозаводе и не имеющего никаких отношений с вездесущим КГБ. Всевозможные «почему?» всплывают в их книгах.
Почему Освальду позволили остаться в СССР, когда другого американского перебежчика в те же дни выслали обратно? Почему ему выплачивали щедрые субсидии? Почему дали отличную квартиру и позволили иметь оружие? Почему его не использовали, как других перебежчиков, для пропагандных выступлений на радио?
Продолжим эту линию вопросов. Почему ему позволили жениться на русской девушке, племяннице полковника МВД, и увезти ее с собой в Америку? Почему от подачи заявления до регистрации брака с беспаспортным иностранцем прошло всего 10 дней? Почему в документах Марина Пруссакова (жена Освальда) имеет отчество то Александровна, то Николаевна? Почему их отпустили в США почти без проблем? (Препятствиями проволочки были только со стороны американской администрации.)
Я пытался опрашивать бывших минчан, имевших какую-нибудь информацию об Освальде. Один из них припомнил, что ему указали однажды на Освальда в институте иностранных языков. Было это в дневное время, когда рабочим на советских предприятиях положено выполнять и перевыполнять. Другой минчанин написал из Израиля, что его родственник жил с Освальдом в одном доме, чуть ли не на одной площадке. Этот родственник сообщил, что Освальд работой себя не утруждал, являлся на завод не часто. Потом, по слухам, начал подстрекать товарищей к забастовке, когда им повысили нормы выработки. Тем не менее его не трогали. Этот же родственник рассказал любопытную деталь: Освальд, по его словам, сбежал с американского корабля где-то в районе Владивостока. (Видимо, настоящий путь его проникновения в Россию решено было скрывать.)
Важная информация содержится и в рассказе одной бывшей минчанки, которая сейчас живет в Америке. (Назовем ее Д. К.) Ей было сказано, что Освальд перебежал на советскую сторону в Германии. Она познакомилась с ним, когда подруга пригласила ее в компанию латиноамериканцев, живших в Минске. По их словам, они были потомками белорусов, уехавших за рубеж и осевших в Аргентине, Перу и прочих странах Южной Америки. Когда уехавших — неясно. Вообще говорили они о себе крайне мало, конкретных сведений старались не сообщать. Разговоры вертелись вокруг пластинок, кинофильмов, модных журналов, заграничной одежды, которую этим «аргентинцам-белорусам» присылали и которой они приторговывали.
Освальд был особенно скрытен. Обычно на вечеринках он молча сидел в углу, слушал музыку, листал журналы. Иногда начинал шептаться с кем-нибудь, что очень сердило девушек — они воображали, что шепчутся о них. Тон его, как правило, выражал презрение и недовольство.
— Ну, как вы устроились? — спрашивали его.
— А как тут можно устроиться? — обрезал он.
Вообще отношение его к жизни в СССР было резко отрицательным. Для русских, смотревших с завистью на его привилегии, такое отношение казалось странным и обидным. Они не понимали, что для этих иностранцев, при всей их увлеченности коммунизмом, всеобщая бедность, скука, слежка, подозрительность были тяжким испытанием. Однажды дружинники остановили одного из них на улице, избили и распороли ему брюки, которые, на их взгляд, были недопустимо узкими (борьба со «стилягами»). Несчастный парень пытался жаловаться, но результатом было только то, что его куда-то перевели, — он пропал из города, и остальные говорили о его судьбе недомолвками, горько пересмеивались.
По моей просьбе Д. К. показала фотографии Освальда другим минчанам, работавшим на том же радиозаводе. На известной фотографии — Освальд среди товарищей по цеху — они опознали нескольких рабочих и сказали, что все они — из экспериментального цеха. То есть из секретного цеха, связанного с военным производством. Устроить в такой цех американца без советского гражданства — откуда такое трогательное доверие? Впрочем, все говорили, что на заводе его видели не часто, а вскоре он как будто и вовсе пропал. Еще та же Д. К. говорила, что Освальд теснее всего был связан с артистом балета по фамилии Гусаков. Но на фотографиях этот Гусаков не появляется. Не указывает ли это на то, что и фотоальбом готовился так же тщательно, как и «дневник» Освальда, и что из него исключались фотографии людей, которые могли бы разболтать что-то о реальной жизни Освальда в СССР?
Еще одна любопытная деталь: между собой эти иностранные парни, включая Освальда, всегда говорили по-испански. То есть утверждение Отчета комиссии Уоррена, что Освальд не знал испанского, оборачивается таким же мифом, как и его «неумение» водить машину.
Никто из исследователей не обратил внимания на одно примечательное совпадение. В мае 1960 года, в те дни, когда Освальд обживался в Минске, в СССР прибыл из Мексики (с короткими остановками в Гаване и Праге) иностранец, имевший паспорт на имя Жака Вандердрешта. Человек этот только что вышел из мексиканской тюрьмы, где он отсидел 20 лет за убийство. Настоящее его имя было Рамон Меркадер. Человека, убитого им в 1940 году, звали Лев Троцкий.
Выше я уже упоминал о профессиональном диверсанте, убивавшем за границей неугодных Сталину людей. Я мог видеть, каким почетом пользовался этот человек (фамилия его была Борянов), хотя его жертвой оказался всего лишь адъютант советского генерала, перебежавшего к японцам на Дальнем Востоке в 1937 или 1938 году. (Естественно, у меня не было возможности проверить правдивость рассказа Борянова.) Бывший диверсант стал членом Союза советских писателей (он был автором популярной шпионской пьесы, кажется «На той стороне», в которой японцы и белогвардейцы мучили советского разведчика), заседал во всевозможных комитетах, выбирался в президиумы на собраниях, бывал на важных приемах. (Вспоминаю, что ему был выдан билет-приглашение в зал суда, когда судили Синявского и Даниэля.) Каким же почетом должен был пользоваться человек, убивший самого Троцкого? Хотя подробности нам неизвестны, твердо установлен факт: ему было присвоено звание героя Советского Союза. Портреты его не печатались в советских газетах, но в кругах КГБ он должен был упоминаться как человек-легенда. А так как есть все основания предполагать, что Освальд в этих кругах вращался, логично было бы допустить, что судьба человека, который одним ударом ледоруба обеспечил себе место в мировой истории, волновала его воображение.
