Беседа с ним длилась всего несколько минут. В явном замешательстве посол положил трубку и растерянно обратился к Мортону, который все это время не покидал кабинета:
— Ну и втянули вы меня в историю!
— Я? — удивленно спросил Мортон.
— Мэрфи арестован как участник антиправительственного заговора. Он готовил покушение на Трухильо!
Мортону показалось, что он ослышался:
— Что готовил? Покушение на Трухильо?! Да нет же, все как раз наоборот!
Посол успокаивающе поднял руки:
— Я только передаю то, что мне было сказано. Мэрфи, должно быть, оставил соответствующие показания.
Мортон в возбуждении вскочил с огромного кресла для посетителей:
— Оставил показания? Значит, его тоже убили?!
Стефенс откинулся на резную спинку своего кожаного кресла, словно опасался нападения:
— Мэрфи испугался неминуемой смертной казни, которая полагается за такие преступления, и повесился в камере. Так мне было сказано. А перед этим сделал письменное признание. Фотокопию нам могут предоставить. Официальный представитель посольства осмотрит труп и ознакомится с заключением тюремного врача. Против этого я ничего не имею.
Воздев руки к портрету первого президента Соединенных Штатов, который висел на стене над креслом посла, Мортон с ироническим пафосом продекламировал'
— Великая Америка, что с тобой происходит, если такие мерзавцы осмеливаются столь беспардонно врать твоему послу?!
Он оперся обеими руками о стол и наклонился к послу:
— Ваше превосходительство, и вы все это терпите? Куда идут те многие миллионы, которые мы ежегодно выделяем этому карликовому государству?!
Как ни горячо наседал Мортон, Стефенс лишь невозмутимо покачал головой:
— Я не могу вам помочь, Мортон. На этом посту я чересчур заметен, чтобы позволить себе какие-то самостоятельные действия. Мне надо сначала поставить в известность Вашингтон и испросить соответствующих указаний.
— Ради бога, только не это! Это слишком долго! — Мортон театральным жестом схватился за голову и повалился в кресло.
Удивленный посол вышел из-за стола, достал из стенного шкафа бутылку и стаканы, налил виски и один стакан поставил перед Мортоном. Потом с неожиданным дружелюбием сказал:
— Значит, так. Посла из игры мы сейчас выводим. Что я могу сделать для вас как земляк?
Мортон чуть не поперхнулся и отставил недопитый стакан. Почти испуганно он спросил:
— Вы хотите для меня что-нибудь сделать? Значит, начинаете наконец понимать, что здесь творится?
Стефенс вдруг заинтересовался кусочком пробки, который плавал в его стакане. Не глядя на Мортона, он проговорил:
— Мне вы можете не рассказывать, что происходит в стране Трухильо. Но Вашингтон по различным соображениям заинтересован в дружественных отношениях с правительством страны.
— Знаю… Чтобы защищать западную свободу от красной опасности. Честно говоря, я не питаю ни малейшей симпатии к коммунистам, но неужели нам нужны такие отпетые негодяи, чтобы защищать свои идеалы? Ведь от этого больше вреда, чем пользы. В стране есть достойные, вызывающие доверие люди, не то что Трухильо, и было бы разумнее их привлечь на нашу сторону. Среди офицеров, например, найдутся подходящие кандидатуры…
— Для этого еще не созрели условия, Мортон. Семья Трухильо уже двадцать пять лет у власти, и все нити у нее в руках. Если преждевременно провести маленькую революцию, она может вызвать всенародное восстание; население острова ничего так страстно не желает, как конца эры Трухильо. Однако при этом власть могут захватить коммунисты. Значит, пока нам придется мириться с Трухильо и ждать, когда в офицерском корпусе вырастут люди, на которых можно будет положиться.
Мортон вылил в рот остатки виски и со стоном проговорил:
— Сэр, все это прекрасно, но я не могу так долго ждать! Завтра, рано утром, мне надо убраться отсюда, и вы должны мне в этом помочь. Посол покачал головой:
— Дипломатического иммунитета я вам предоставить не могу, если вы на это намекаете, Мортон. Да это и бесполезно. Тайная полиция все равно снимет вас и с самолета, и с корабля. Здесь дипломатические привилегии всего лишь пустой звук.
Мортон улыбнулся:
— Спасибо, ваше превосходительство, мои желания гораздо скромнее: приютите меня в посольстве до четырех утра, потом разрешите воспользоваться посольской машиной и передайте, пожалуйста, командованию военно-морской базы, что между шестью и семью часами яхта "Анчоа" за трехмильной зоной будет передавать сигнал бедствия. Они могли бы послать для оказания помощи эсминец, а он доставил бы меня в Пуэрто-Рико.
От последней фразы посол чуть не лишился дара речи:
— В Пуэрто-Рико?! Почему уж не сразу в Майами или даже Нью-Йорк? Послушайте, Мортон, я не могу брать на себя такую ответственность.
— Ваше превосходительство, в Пуэрто-Рико находится ближайшая отсюда американская военно-морская база. Каждое утро туда идет патрульный корабль. Что в этом такого, если он подберет несчастную жертву кораблекрушения? Только договоритесь с ними о конкретном месте встречи в море.
Посол Стефенс озабоченно почесал лысину:
— А чем я это обосную, Мортон? Вы ведь американец, путешествующий частным образом. Вам не полагается кататься на эсминцах.
— Зато мне полагается защита от убийц. Ваше превосходительство, если меня убьют, у вас как у дипломата могут возникнуть очень большие осложнения! Скажите им просто, что я путешествую с тайной дипломатической миссией. Это всегда впечатляет и к тому же не поддается проверке.
Фортуна, пожалуй, в этот момент была особенно благосклонна к Мортону. Посол США, столь неприступный до сих пор, после продолжительного размышления взял наконец телефонную трубку и связался с комендантом военно-морской базы.
Первые слова Нормана Куртиса, когда он на следующее утро у ворот посольства садился в черный "кадиллак", были:
— Давай, жми! Надо убираться! Я уверен, что люди из тайной полиции всю ночь провели перед посольством.
Мортон и без того не собирался придерживаться предписанных в столице ограничений скорости, однако посол Стефенс выделил ему для побега не самую новую машину из богатого автопарка посольства. Когда они выехали на широкое скоростное шоссе, ведущее из центра города в порт, Мортон увидел в зеркале заднего обзора маленькую черную точку, которая увеличивалась с пугающей быстротой.
Продолжая управлять машиной одной рукой, он вытащил из кобуры под мышкой пистолет и протянул его Куртису:
— Попробуй-ка этим их отцепить. В "бардачке" есть две запасные обоймы.
Однако Куртис вернул ему пистолет и достал из карманов полдюжины "лимонок":
— Спрячь свой револьвер, я захватил кое-что получше.
При помощи тонкого нейлонового шнура он сделал связку из трех гранат.
Мортон все время поглядывал в зеркало. Автомобиль, который их преследовал, был уже метрах в ста; в нем сидело пять человек.
— Настоящая карательная команда… Целых пять человек!
— Майк, убери немного газ! Подпусти их поближе…
Когда Мортон чуть сбавил скорость, Куртис опустил переднее правое стекло, выдернул чеку и с гранатами в руке высунулся по грудь из машины.
В автомобиле преследователей тоже опустилось переднее правое стекло и показался тонкий автоматный ствол.
В тот момент, когда Куртис швырнул назад связку, хлестнули три очереди из автомата.
Сначала Мортон услышал звон стекла, рассыпавшегося под градом пуль, и лишь потом удаляющийся глухой грохот, как будто из багажника на бетонное покрытие шоссе вывалилась пустая канистра из-под бензина. В зеркало он успел увидеть кувыркающийся в воздухе капот, катящееся вдоль дороги колесо и груду покореженного металла, над которой поднималось облако густого темного дыма.
Когда Мортон повернул голову направо, то увидел, что Куртис продолжал по-прежнему висеть, наполовину высунувшись из кабины. Схватив правой рукой за пиджак, он втянул друга внутрь. Туловище Куртиса безжизненно обмякло на сиденье, голова упала на правое плечо Мортона. Ярко-красный ручеек крови струился по лицу. Куртис был мертв.
В укромном месте, на территории какой-то новостройки, в полумиле от верфи, Мортон остановил "кадиллак". На широкое заднее сиденье положил тело убитого канадца. Погладил бледное лицо товарища с застывающей уже струйкой крови торопливый жест благодарности за спасенную жизнь. И, забрав оставшиеся гранаты, которые все еще лежали на коврике "кадиллака", оставил машину.
По дороге Мортон влился в ранний поток первых портовых рабочих и без каких-либо происшествий добрался до дока, где стояла "Анчоа". Руки он держал в карманах плаща: в левом были спрятаны "лимонки", в правом — снятый с предохранителя пистолет. Сквозь нагромождение лодочных корпусов и ремонтного оборудования он прокрался к месту, где вчера видел "Анчоа". Площадка была пуста.
