«Москва, Кремль, Сталину.
Военный совет установил преступную деятельность ряда должностных лиц, в результате чего Западный фронт потерпел тяжелое поражение. Военный совет решил:
1) Арестовать бывшего начальника штаба фронта Климовских, бывшего заместителя командующего ВВС фронта Тодорского и начальника артиллерии фронта Клича.
2) Предать суду военного трибунала командующего 4-й армией Коробкова, командира 9-й авиадивизии Черных, командира 42-й сд Лазаренко, командира танкового корпуса Оборина.
Просим утвердить арест и предание суду перечисленных лиц.
3) Нами арестованы – начальник связи фронта Григорьев, начальник топографического отдела фронта Дорофеев, начальник отделения отдела укомплектования фронта Кирсанов, инспектор боевой подготовки штаба ВВС Юров и начвоенторга Шейнкин.
4) Предаются суду помначотделения АБТУ Беркович, командир 8-го дисциплинарного батальона Дыкман и его заместитель Крол, начальник Минского окружного сансклада Белявский, начальник окружной военветлаборатории Овчинников, командир дивизиона артполка Сбиранник.
Тимошенко, Мехлис, Пономаренко».
В тот же день последовал ответ:
«Тимошенко, Мехлису, Пономаренко.
Государственный Комитет Обороны одобряет ваши мероприятия по аресту Климовских, Оборина, Тодорского и других и приветствует эти мероприятия, как один из верных способов оздоровления фронта. И. Сталин».
В 1942 году по его указанию, правда, негласному, был арестован начальник оперативного отдела штаба Сталинградского фронта генерал И.Н. Рухле, заподозренный Верховным Главнокомандующим в передаче информации противнику.
В конце 1943 года и в 1944 году, когда война приближалась к своему победному завершению, на основании решений Сталина, закрепленных соответствующими указами, были выселены из родных мест сотни тысяч чеченцев, ингушей, балкарцев, карачаевцев, крымских татар, калмыков, турок-месхетинцев. Общее число выселенных мусульман составляло около 3 млн. человек, из них почти миллион детей, женщин, стариков и больных умерли в ходе переселения.
Видеть во всех неудачах руку врага превратилось у Сталина в идею фикс. С необычной легкостью он мог манипулировать судьбами людей, в том числе и военными руководителями. Так называемая «рокировка» командующих войсками и армий была особенно типична для первого года войны. Десять фронтов сменил генерал А.И. Еременко, шесть – маршал И.С. Конев. Постоянно перемещался с одной должности на другую генерал И.Е. Петров. Маршал С.К. Тимошенко возглавлял войска Западного направления, затем Юго-Западного направления, войска Западного, Северо-Западного, Сталинградского фронтов.
Не менее показательным в этом отношении является служебный путь генерала М.С. Хозина. 27 октября 1941 года он был назначен командующим войсками Ленинградского фронта, а 9 июня 1942 года отстранен от этой должности. Вскоре Сталин назначил его командующим 33-й армией, затем заместителем командующего войсками Западного фронта, командующим 20-й армией. В начале марта 1943 года Хозину было присвоено звание генерал-полковника, он получил назначение командующим Особой группой войск, но затем вновь стал заместителем командующего войсками Западного фронта. С этой должности генерал М.С. Хозин был снят 8 декабря 1943 года и направлен в распоряжение начальника Главного управления кадров НКО.
Всего за годы войны на Западном фронте сменилось десять, в 47-й и 51-й армиях – четырнадцать, в 9-й – тринадцать, в 20-й – двенадцать, в 18-й и 21-й – одиннадцать командующих.
Создавалось впечатление, что Верховный Главнокомандующий видел в подобной практике позитивное явление, способствующее улучшению руководства войсками. «Отношение к людям у него было как к шахматным фигуркам и преимущественно пешкам, – отмечал Н.Г. Кузнецов. – Он мог убрать любую фигуру с шахматной доски и поставить ее вновь, если игра требовала этого. В таких случаях он не был даже злопамятен… Сталин превратился в деспота… Подчас его грубое обращение с высокими военачальниками во время войны оправдывалось обстановкой и прикрывалось успехами, достигнутыми в конце войны. Уверенный в своей правоте, он расправлялся даже со своими вчерашними соратниками».
Настойчивость Верховного Главнокомандующего нередко выливалась в упрямство. Примеров этого немало, особенно в вопросах о сроках начала наступления. «Сталин часто принимал решения не по разумению, а по настроению», – отмечал Н.Н. Воронов, рассказывая об эпизоде снятия с должности начальника Главного артиллерийского управления Н.Д. Яковлева. «У него была сильная воля, которая под влиянием окружающей среды (а возможно, и болезни) иногда переходила в упрямство, – констатирует Н.Г. Кузнецов. – Именно это, по-моему, сыграло отрицательную роль в вопросе, нападет ли на нас Германия и когда».
Заслуживает в этой связи внимания характеристика И.В. Сталина, сделанная Шарлем де Голлем в третьем томе (в СССР он не издавался) «Военных мемуаров». «Он обладал огромной волей. Утомленный жизнью заговорщика маскировать свои мысли и свою душу, не считаться с иллюзиями, жалостью, искренностью, видеть в каждом человеке препятствие или опасность, все у него выражалось ухищрением, недоверием и упрямством». [7] Это небезынтересная зарисовка человека, о котором мемуарист судит по первому впечатлению.
Описывает де Голль и торжественный прием в Георгиевском зале Кремля для французской делегации: «Сталин провозглашал здравицы в честь партийных и государственных деятелей, генералов и должностных лиц… с пафосом перечислял их заслуги и обязанности, совмещая похвалу с угрозой. Обращаясь к начальнику артиллерии, произнес: «Воронов, за твое здоровье! У тебя задача развернуть на полях сражений всю систему наших калибров. Благодаря ей противник подавляется по фронту и в глубину. Дави смелее своими орудиями!» В адрес Новикова, начальника ВВС, сказал: «Наши самолеты – это ты, который их применяешь. Если ты плохо управляешься, то должен знать, что тебя ждет!» Называя начальника тыла, грозно предупредил: «Его обязанность доставлять на фронт грузы и людей. Ему нужно делать все, как надо, иначе он будет повешен, как это практикуется в нашей стране!»
Де Голль сгустил краски, но атмосфера приема передана достаточно правдиво.
Его определенную оторванность от реальной действительности подчеркивали многие из окружающих в частности, Г.К. Жуков, А.М. Василевский, Н.Н. Воронов, И. В. Тюленев. Весьма часто Сталин, загоревшись какой-либо идеей, требовал ее немедленной реализации, не представляя тех временных затрат, которые необходимы на организацию тех или иных действий войск, освоение новых образцов техники или вооружения. Верховный Главнокомандующий, к примеру, был поначалу просто обезоружен докладом Б.М. Шапошникова о необходимости большой работы, как он выразился, «долгой и рутинной», по разработке плана операции и подготовке войск к его выполнению. Объяснялось это скорей всего тем, что у Сталина не было четкого представления о практической стороне деятельности войск, а также манией величия вождя.
Нелишне будет подчеркнуть, что в ряде случаев его представления об организации и ведении боевых действий базировались на воспоминаниях о Гражданской войне. Свидетельство этому его повышенный интерес к кавалерии осенью 1941 года и весной 1942 года, его склонность к созданию комиссий для выявления положения дел на фронте (осенью 1941 года, зимой 1943/44 года), излишняя вера, особенно в начале войны, в силу организаторской, волевой деятельности в ущерб творческой, организующей стороне дела, иногда увлечение решением мелких тактических задач.
Думается, что проявление тех или иных негативных черт характера Верховного Главнокомандующего во многом зависело от поведения окружавших его людей. Хорошо известны случаи, когда жесткая линия, занимаемая, к примеру, Г.К. Жуковым, приводила к изменению обстановки, в которой шло обсуждение тех или иных вопросов, принимались решения. Довольно часто твердую, корректную позицию в поведении занимали А.М. Василевский, С.К. Тимошенко, Б.М. Шапошников, другие военачальники, что способствовало созданию атмосферы деловитости и рассудительности. Со стороны же многих военных и политических деятелей проявлялись черты угодничества, лести, замасливания, поощрения деспотизма, раздражительности, грубости в поведении Сталина.
«Я встречал в годы войны немало больших начальников, которые боялись Сталина, – писал Алексей Сергеевич Желтов, занимавший тогда должность члена Военного совета Карельского, Донского, Юго-Западного, 3-го Украинского фронтов. – На одном из совещаний в Ставке, когда там обсуждался вопрос об улучшении заботы политорганов о личном составе частей и подразделений на фронте, меня поразило поведение Л.З. Мехлиса. Он докладывал Сталину, Молотову, Микояну, Щербакову об обнаруженных недостатках в этом плане. От волнения уронил пенсне, одно стекло разбилось, руки у него дрожали. Я тогда не понимал, почему он так напуган, как можно перед Сталиным так позориться, терять самообладание: чего бояться коммунисту, если он открыто признает ошибки и разъясняет, как будет их устранять. За Мехлиса мне было стыдно. Только через годы я понял, что тогда мы были молоды, дрожи в коленках не испытывали, а Мехлис знал вождя лучше нас, помнил аресты, расстрелы, в которых и сам участвовал».
