Уверенных стало катастрофически много, не продохнуть. А вот с сомневающимися, думающими, ищущими – беда, почти не сыскать. И гибель Кузьмы, реакция на неё вновь диагностировали то безумие однозначности, в состоянии которого пребывает наше общество, российское и украинское.
Джулиан Барнс, английский литератор, писал: «Писатель должен принимать всё и быть изгоем для всех, только тогда он сможет ясно видеть». Собственно, это применимо ко всем людям творческим.
Кузьма был, конечно, не из видящих ясно, не будем преувеличивать, елеем мазать, но, справедливости ради, он был из тех, кто пытался, искал возможность видеть. И последние его строки, слова – тому подтверждение.
Дайте миру шанс
О минских договорённостях‑2
13.02.2015
Они договорились. И это отрадно. Разные люди в Минске пришли, в общем-то, к одному знаменателю. В чистой, зелёной столице Беларуси. Надеюсь, донбасские города скоро станут такими же, а может, ещё лучше.
Уверен, люди, подписавшие мирный договор в Минске, хотят того же. 15 часов изматывающих переговоров не могут быть просто так, зазря.
Много домыслов, пересудов, кто подписывать договор отказывался и кто чего не хотел. СМИ, как обычно, дают разную картинку. Но самым довольным, уверенным в себе кажется Владимир Путин. И тот апломб, с коим подаётся новостное варево в российских медиа, это предположение укрепляет. Победа Кремля – так заявлен результат переговоров.
В этом, действительно, есть резон. При всей неоднозначности данного утверждения России мир в Донбассе был необходим прежде всего. Продолжение бойни грозило вхождением российской экономики в критическую зону турбулентности, падением рубля, удушливым букетом новых санкций и расходами, на которые никаких нефтяных скважин – тем более, при таких ценах за баррель – не хватит. От Донбасса же Кремль устами Сергея Лаврова отказался ещё в мае, перед референдумом. Тогда, правда, это восприняли как хитрый план Путина.
О чём-то подобном говорят и сейчас. Эта игра в виноватых не терпит смены ролей. И пока в Минске искали компромисс, украинские телеканалы показывали карту боевых действий, где танки российские бились с танками украинскими.
Мир новый, как и мир предыдущий, – несомненно, прямое следствие военного давления. Не будь успеха ополченцев в Дебальцево, к обсуждению договорённостей и не приступили бы. Оттого Захарченко с Плотницким подписывали соглашение нехотя. Ещё бы, отвратное дело: наступать, терять людей, а потом узнавать, что всё это было, конечно, важным, но не так чтобы. И третьего меморандума, если перемирие будет нарушено, уже не будет. Лидеры ДНР и ЛНР об этом сразу же предупредили.
Порошенко, наоборот, то ли не верил, то ли не хотел принимать как данность ситуацию в Дебальцево. Выходил, кому-то звонил, консультировался.
Возможно, будь в Минске представитель США, Петру Алексеевичу и выходить бы не пришлось. Но звёздно-полосатые гаранты свободы и демократии по всему миру как всегда остались в стороне, хотя, по факту, должны были приехать в Минск первыми. Эскалация конфликта – вот чего хотели мистеры из Белого дома.
Не случилось. Сколько бы ни противились и ни брыкались. Мир есть, пусть пока что лишь на бумаге.
Критиковать Порошенко за упрямство, безусловно, можно, но стоит ли? За ним – не только Белый дом, но и националисты всея Украины. То, что для цивилизованного человека воспринимается как логичный итог, радикал примет за обиду и поражение. Они хотели иного, конечно, эти красно-чёрные и жовто-блакитные панове, но вышло не так, как им желалось. Оттого, вернувшись в Киев, Порошенко заявил, что «ни о какой автономии или федерализации договоренностей нет».
К сожалению, в самом тексте минских соглашений слишком много либо маловыполнимых, либо абстрактных пунктов. Ни гарантий, ни внятных формулировок. Всё как бы красиво, но что делать с этим в реальности? Не проект, но прожект мира.
Например, «отвод всех тяжелых вооружений обеими сторонами на равные расстояния в целях создания зоны безопасности шириной минимум 50 км друг от друга для артиллерийских систем калибром 100 мм и более, зоны безопасности шириной 70 км для РСЗО и шириной 140 км для РСЗО “Торнадо-С”, “Ураган”, “Смерч” и тактических ракетных систем “Точка” (“Точка У”)». После выполнения данной тяжеловесной директивы формируется некая зона, где могут оставаться войска и ополчения, и Украины без пушек. Кто осуществит контроль за этой зоной? Неясно.
Также неясно, как будет проходить конституционная реформа в Украине, предполагающая в качестве ключевого элемента децентрализацию страны, кто даст её провести, даже если тот же Порошенко, допустим, этого очень захочет. Или как будут проведены новые местные выборы. Или как освободить от «наказания, преследования и дискриминации лиц, связанных с событиями, имевшими место». Таких неясностей в меморандуме хватает для того, чтобы хищными залпами разрушить мир.
И главное – что значит особый статус Донецкой и Луганской Народных Республик в составе Украины? Безусловно, данные регионы в сложившихся реалиях не могли жить самостоятельно; они остаются зависимыми и от России, и от Украины. Постоянное ожидание гуманитарных конвоев или возмущение по блокировке пенсий и социальных выплат – тому подтверждение. Остаться одним – значит для Народных Республик остаться нищими, голодными, разрушенными, при этом постоянно держа оборону против прирастающей западным оружием и насильно мобилизованными новобранцами украинской армии.
Идеальным для Донецка и Луганска, конечно, было бы включение их в состав Российской Федерации, но Москва отказалась от этой идеи давно и надолго, если не навсегда. Оттого – Украина. И вновь тяжёлый, с горечью вопрос: как после всего того, что было, после убийства сотен и тысяч мирных жителей, люди смогут жить вместе, в одном государстве, пусть и с загадочным особым статусом? В государстве, не представляющем, как интегрировать в себя пороховой склад, где постоянно чиркают спичками.
Тут, как правило, проводят аналогии, параллели с Чечнёй. Но Москва платит Грозному серьёзные деньги. Такова её индульгенция. Есть ли у Украины подобные средства? Сомневаюсь. Да и платить вряд ли будут. Поэтому угроза того, что Донбасс полыхнёт, куда больше.
Однако несмотря на все трудности, неоднозначности, сумятицы, в Минске сделан не просто шаг, а рывок из кровавого болота. И фраза «худой мир лучше доброй войны» – сегодня не просто очередная банальность, а самая важная вещь на свете. Прежде всего для людей Донбасса.
Give Peace a Chance, как спел Джон Леннон во время постельной акции протеста против вьетнамской войны. Дать миру шанс. И себе тоже.
Кривое зеркало
О том, над чем и почему смеются в нынешней Украине
17.02.2015
Можно ненавидеть врага, но в нужный момент быть к нему милосердным. Можно презирать соперника, но в определённое время проявить к нему сострадание. Можно и нужно почувствовать грань, за которую переступать нельзя, ощутить момент, когда плотоядные пули должны смениться краюхой хлеба.
Два моих деда прошли Великую Отечественную войну. Когда они обороняли Сталинград, освобождали Варшаву, брали Берлин, вознося великое красное знамя Победы, мои бабушки рыли траншеи, работали в госпиталях и на заводах, дабы обеспечить триумф воли и справедливости. Мои родственники сидели в концлагерях, и одного из них спас фриц по имени Пауль.
Да, они рассказывали невыносимые в своей сатанинской мизантропии вещи, но вместе с тем вспоминали моменты, когда человек, независимо от флага, под которым сражался, оказывался братом другому человеку, моменты, когда любовь к ближнему, милосердие, сострадание не были просто словами из религиозной брошюрки.
Я говорю об этом потому, что мы всё больше примиряемся с донбасской трагедией. Человек, нормальный, среднестатистический человек, привыкает, что где-то там, в отдалении, идёт бойня и убивают людей, правых и виноватых, молодых и старых, честных и лживых. И на почву этого ложного смирения аккуратно, между делом, высаживаются информационные цветы зла, дурманящие пыльцой того, что война эта, смерть, гибель нужны; они не зазря, они оправданны, необходимы.
У меня есть знакомый. Киевлянин. Он отчаянно переживал, когда в Донбассе всё только начиналось. Сочувствовал людям, оказавшимся в зоне боевых действий. Но со временем, по мере развития войны, риторика его становилась жёстче, агрессивнее. И он изменился. Мы пока что общаемся, но каждый раз, когда я заговариваю о жертвах, этих агнцах Донбасса, он не понимает настолько, насколько должен понять. Он всё больше – в отдалении.
У каждого есть такой знакомый, с одной и с другой стороны.
«Душа человека – по натуре своей христианка», – говорил Тертуллиан. И она не может без истины. Та нужна ей, как воздух. Без истины душа задыхается, чахнет. Но истину можно подсунуть и ложную. Тогда человек верит в то, во что ему дали верить. Он как бы прав или несомненно прав – тут от степени рефлексии зависит, – но в любом случае бьётся за самые честные, благородные идеалы. Баланс между правдой и кривдой выдержать сложно – эта ментальная эквилибристика не для слабых духом. Оттого вокруг – орды уверенных и самоуверенных. У них, так им думается, есть всё, чтобы принести в этот мир правду. Принести огнём и мечом, если понадобится. Выжечь, разровнять, возвести новый храм. А в нём – их личное божество.
