Шли молча. Уходили от черемухового цвета – становилось все темнее. Луна, что ли, закрывалась облаками? Внутри Глеба нарастало чувство неизвестности. Досады. И чего поперся?..
Начался лес. И когда луна заходила за облака, все вокруг покрывала темень. Несколько раз боярин оступался, цеплялся за корни. В конце концов грохнулся. Выругался. Встал.
Старуха крутилась вокруг, но не помогла, а только подлила масла в огонь:
– Сам пожелал приворотного зелья. Поспешай теперь!
– Куда ты меня тащишь? – озлобился Глеб. – Я приехал зелье взять, а не по лесам шастать!
– Неча злиться! – отрезала бабка. – Для настоящего приворота травы надо рвать с тем, кому предназначены.
– Другие ворожеи сами варят!
– Обман это. Не действенно. Так, чтоб деньгу сорвать. Но коль Марта Настасье Саввичне пообещала, будем делать по-настоящему.
Луна наконец-то выбралась из облаков. Стало хоть что-то видать. Марта засуетилась:
– Давай, пока светло, найдем березовую несотопырку!
Она понеслась вперед. Кружила по лесу. Ныряла под елки. В ее-то годы!
У самого боярина все силы уходили на то, чтоб не грохнуться вдругорядь.
– Ну, где ты там? – Голос Марты просто звенел от нетерпения. – Поспешай! – Но сама она вдруг остановилась над упавшим березовым стволом. – Видишь?
Глеб ничего не видел.
– Батюшка лесовой! – Старуха поклонилась на четыре стороны. – Позволь взять. Не сами берем – нужда заставляет!
Голос звучал не по-заученному, а удивленно и азартно. Будто она и сама не верила, что найдет, но, надо же, нашла!
– Березовая несотопырка! – Старуха отодрала что-то с поваленной березы и сунула Глебу под нос. – По-книжному – чага, древесный гриб. Первенький!
Ее глаза горделиво сверкнули в темноте. Будто нашла не гриб первый, а первый бриллиант. Теперь понесется за вторым. И точно.
– Папорот! – радостно провозгласила она. – Теперь надо найти молодой папоротник!
– Да не видать ничего!
– Чем сильнее свою Аглаю любишь, тем быстрее найдешь!
– А может, тут никаких папоротников и нет? – опять обозлился Глеб. И чему старая грымза радуется? Ишь, как разликовалась…
– Раз не нашел ни одного папорота, любишь плохо!
Кого любить-то? Дуру капризную – Аглаю Матвевну? Да она только такому смурному, вроде Афанасьева, и сгодится. Такую целовать – глаза закрывать.
– Вона твой папоротник! – Марта стояла на краю поляны. – Рви три листа. И зачем тебе зелье приворотное? Никакую Аглаю ты не любишь…
Кажется, старая ведьма заулыбалась.
Глеб просто взревел:
– Не твое дело! Найду, кого приворожить!
– А без ворожбы девки не смотрят? – съехидничала старая карга.
– Помолчи, зашибу! – Глеб чуть не чертыхнулся. Это в лесу-то, где всякая нечисть в силе. Ну, достала старая!
Марта метнулась в сторону – поосторожилась все-таки – и тут же запричитала:
– А вона, как по заказу, иванов цвет!
– Это же ромашка обычная. Неча зубы заговаривать!
– Кому – обычная, а кому – нет. Это большая ромашка, еще поповником зовут. А по магии – иванов цвет. Везет тебе, боярин. Обычно кружишь-кружишь по лесу, чтоб все собрать. А тут все – на одной поляне. Сейчас еще развилку рябины сорвем и к болотцу. Вишь, как цвета на рябине много – по осени богато уродится.
– Все-то ты знаешь! – подколол Глеб.
– Училась небось у бабки своей. Ты вот что про рябину знаешь?
– Рябиновку из нее делают. Хороша настойка! – Глеб мечтательно вспомнил, как бабы в девичьей по осени хлопочут перед чанами, полными рябины. Что-то непростое делают. Тайное. Рецепт никому не выдадут. Зато через месяц-полтора принесут в покои Настасье Саввичне первую чарку – распробовать…
– Ясно, мужик, о рябиновке только и думает. – Язвительный голосок вывел Глеба из мечтаний. – А про то, что рябина от любой нечисти защитить может, знаешь? А про то, что любую воду очистить может?
– Как это?
– Опускай в воду свежую рябинову ветку да подержи чуток. Любая вода для питья пригодна станет. Черемуху также использовать можно. Правда, в цвете она сильнее.
Да, видать, бабка многонько знает. Вот к кому наших девок на ученье посылать надо. А то сидят по домам – квашня квашней. Молчат да леденцы сосут мятные. Дух такой – не продохнешь. Сладкий, липкий. А разговорятся – того хуже. Вроде Аглаи. «Вечорась, – говорит, – мамаша меня считать учила. По тараканам. Как таракана убьем – так сочтем. Сорок шесть тараканов насчитали».
– Марта, а ты писать-считать умеешь?
– Марта, конечно, не писарь, но помаленьку всегда могла. – Старуха вздохнула. – А вот внучка хорошо может. Специально у дьячка училась. Всему – счету, грамоте. Дюже любительница оказалась.
– Так у тебя внучка есть? – Глеб искренне удивился. Никогда ведь Настасья Саввична о внучке Мартиной не поминала, хотя о самой Марте рассказывала часто. – Где ж внучка-то? С родителями?
– Родители давно умерли, – нехотя проговорила Марта. – С бабкой живет.
– А сейчас где?
– По лесу ходит.
– Одна? По ночам?
– А чего бояться? Она всю округу с детства знает.
– Небось в тебя – красавица?
Были же красавицы в свое время – эта вот Марта или бабка Настасья. Недаром старухи в людской до сих пор тайком поминают их недобрым словом. Видать, многих мужей Марта с Настасьей сманили. А теперь все говорят, Глеб в бабку пошел и лицом и статью. Если и у Марты внучка красой в нее пошла – мечта, а не девка. Жаль, пропадет в лесной сторожке. Того хуже, по рукам заезжих купцов пойдет. Эх, была бы воля, таких умниц-красавиц переселил бы в боярские палаты. А тех квашней – в деревянные избы. Некогда было б тараканов пересчитывать. Работать пришлось бы. Может, научились чему…
– Смотри-ка! – Голос Марты опять вывел его из дум. – Четверик! Четыре ствола с одного корня растут. Сейчас желание загадаем!
Она быстро забежала в пространство между четырьмя тоненькими стволами, постояла секунду и вылетела:
– Давай ты! Да скорее!
Глеб подошел, цепляясь за стволы. Почему-то земля ухнула из-под ног.
«Вот бы такую девчонку найти – красавицу!» – пронеслось в голове.
А Марта уже тянула за рукав:
– Идем же! Опоздаем! Вон звезда выглянула.
При чем тут звезда? Куда опоздаем? Сели бы, отдохнули.
– Ты чего, боярин? Силы растерял? Видать, жадное желание загадал. Все силы в него ушли.
– А ты все носишься.
– Нельзя останавливаться. Дело наше заговоренное. С остановки добро в худо обратиться может.
Старуха подхватила Глеба и потащила на себе. Только далеко ли утащишь такого здорового да могутного? Пришлось к дереву прислонить.
Глеб стоял, сбитый с толку. Сил не было. Но не это поразило его. Он только что обнимал… нет, не старуху. Хотя она была старухой. Но тело – девичье, налитое!
Старуха… Ведьма! Не она ли его силу взяла? Сама помолодела. А с ним что будет? Специально бабку Настасью уговорила – внука прислать. Молодого! Чтоб на себя молодость перевести.
– Чего ты стал-то пень пнем? Вторая звезда пошла! – Голос звучал визгливо, тревожно. – Вон уже болотце. Борец-траву сорвем и домой. До третьей звезды успеть надо. Шевелись! Забыл уговор – сегодня ночью не придется спать!..
Только Глеб не мог пошевелиться. Страх сковал. Белый страх. Невесомый. Как дух черемухи. Страх прополз по ногам, поднимался вверх. Захватит голову – конец…
Глеб начал вспоминать молитву. Но мысли путались. Губы не слушались. Сейчас эта ведьма приблизится.
«Отче наш! Иже еси на небесех…»
Отступила.
«Да святится имя твое…»
Отошла.
«Да приидет царствие твое! Да будет воля твоя!»
Куда она?
Марта плюнула и побежала. Самой придется траву сорвать. Вторая звезда уже в силу вошла. А как третья появится, без борец-травы можно и не выстоять. Лешак, хуже того – болотница, забрать могут за то, что не уложились вовремя. Сбор трав на приворот – дело нешуточное. Опасное. А Глеб-боярин, как назло, слабачком оказался. Первая же волна силы его и накрыла.
Глеб потихоньку приходил в себя. Мысли пробирались издалека, вытесняя страх.
«Помоги, Господи! Живым выберусь – весь храм свечами уставлю. Монастырю богатый вклад отпишу. Каждый день сам молиться буду. Бабке Настасье с этой ведьмой знаться запрещу».
И тут над лесом полетел крик. Господи, что это?!
– А-а-а!
Глеб дернулся. Вскочил. Побежал.
– Помогите!
Да тут же болото! Ноги скользят. Тина чавкает. Топь!
– Глеб! Глеб!
Это – Марта. Кто ж еще? Но голос звонкий. Девичий. Перепуганный насмерть. А ну как ловушка? Зазовет старуха, последнюю силу возьмет, а самого – в болото! Что ж, бросить? Утопнет ведь…
Мысли колотились, как сердце в груди. А ноги-руки работали. Как вытащил из трясины, и сам не понял. Выволок что-то липкое, грязное. Вода ручьем. Да и сам не лучше. Запутался в ее черном балахоне. Рванул да и опешил…
В снопе лунного света пролились на плечи волосы – золотые, длиннющие, мокрые. Глаза глянули – испуганные, измученные, совсем юные.
