Они обратились к знакомой Пастернака графине Жаклин де Пруайяр, у которой хранилась рукопись романа, с просьбой, чтобы она предоставила им текст книги. Но графиня эту просьбу тактично отклонила. Тогда ЦРУ с помощью своих коллег из итальянской разведки похитило рукопись: во время вынужденной посадки самолета в Милане разведчики тайно изъяли рукопись из чемодана хозяйки и в течение двух часов сделали фотокопию, после чего вернули все на место. После этого книга ушла в набор сразу в двух местах: в Америке и в Европе (при этом издателей использовали «втемную», то есть через посредников, не засвеченных в связях с разведкой, а также использовалась бумага из России и русские шрифты). В результате этих манипуляций в августе 1958 года «Доктор Живаго» был издан на русском языке и представлен на суд членов Нобелевского комитета. А уже спустя два месяца Пастернаку была присуждена Нобелевская премия по литературе «за выдающиеся заслуги в современной лирической поэзии и на традиционном поприще великой русской прозы».
Поскольку советские власти были прекрасно осведомлены о политической составляющей этой истории (они догадывались о «руке ЦРУ» в ней, но всех деталей не знали), поэтому реакция была соответствующая: на Пастернака началась мощная атака. Писатель был исключен из Союза писателей и, под давлением властей, вынужден был отказаться от премии. Но этот шаг не сбавил накала дискуссии: чуть ли не по всей стране были проведены собрания, на которых люди осуждали писателя и его творение (Президиум Оргкомитета Союза работников кинематографии осудил антипатриотические действия Пастернака на своем собрании от 30 сентября).
Основная вина за этот скандал лежала на западных деятелях, которые специально раздули его в расчете на то, чтобы поляризовать советскую интеллигенцию. И им это удалось, поскольку значительная часть советских либералов-западников оказалась на стороне гонимого писателя. Что касается кремлевской власти, то она в этом конфликте всего лишь защищалась. Вот как озвучил позицию властей и тех, кто был на ее стороне, писатель из стана державников Всеволод Кочетов:
«Для чего же говорится о независимости литературы от каких-либо обязанностей перед обществом, о ее – только в таком случае – свободе? Мы давно в этом разобрались, для чего. Исключительно для того, чтобы увести литературу от классовой борьбы на стороне трудящихся классов: сначала ее как оружие борьбы затупить, сделать аполитичной, безыдейной, а затем, если удастся, перековать наново, уже в другом духе. Что ж, шумели, шумели наши противники о свободе литературы от служения политике, а стоило появиться роману „Доктор Живаго“, открыто политическому, но антисоветскому, как этот роман был признан у реакционеров выдающимся литературным образцом. Механика проста: все, что служит политике капиталистов, что полезно ей, – создано на основе „свободного, истинно художнического“ творчества; все, что служит делу трудящихся классов, делу строительства социализма и коммунизма, то есть идет против политики капиталистов, – это уже нечто, что создано „под давлением“, „под нажимом“ или написано „лакировщиками“, которые, дескать, служат не столько высокому искусству, сколько своему личному благополучию, так сказать, прислуживаются.
Механика-то проста, но передающие механизмы, с помощью которых она осуществляется, частенько бывают так тщательно закамуфлированы и так хитроумно раскрашены, что получается с виду будто бы они «за», а не «против»...».
В результате этого скандала сильнее всего пострадал Борис Пастернак, который оказался буквально между молотом и наковальней. Вследствие случившегося он серьезно подорвал свое здоровье и спустя полтора года (в мае 1960 года) скончался.
Как уже отмечалось, скандалами, подобными «делу Пастернака», западные стратеги старались внести раскол в советские интеллигентские круги, нарушить то согласие в обществе, которое долгие годы служило ему своеобразным цементом. Далее процитирую слова двух политологов – Э. Макаревича и О. Карпухина:
«В работах ряда теоретиков, из которых мы особо выделяем Антонио Грамши (один из основателей Итальянской компартии. – Ф. Р.), утверждается, что власть господствующего класса держится не только на насилии, но и на согласии. Но согласие – это не есть однажды достигнутая величина на все последующие годы. Эта величина меняющаяся, динамичная, и поддержание ее требует непрерывных усилий. По А. Грамши, достижение согласия, как и его подрыв, – это «молекулярный» процесс, то есть он подразумевает постоянное влияние на человека малыми порциями, подразумевает изменение мнений и настроений в сознании каждого человека. В основе этого согласия – состояние «культурного ядра» общества. Стабильность его, обеспеченная устойчивой коллективной волей, и создает это самое согласие, создает стабильность, устойчивость общества. А вот если расколоть это ядро постепенными усилиями, «молекулярными» процессами, то в конце концов можно получить революционные изменения в сознании...
Главная действующая сила в создании или подрыве согласия (по А. Грамши) принадлежит интеллигенции. И он доказывает в своих «Тюремных тетрадях», что как социальная группа интеллигенция получила развитие в современном обществе, когда появилась потребность в установлении согласия с властью, с господствующим классом через идеологию. Он категоричен: главный смысл существования интеллигенции – распространение идеологии для укрепления или подрыва согласия, коллективной воли культурного ядра общества, которое в свою очередь влияет на другие классы и социальные группы...».
Поскольку кинематограф в СССР являлся одним из главных средств массовой пропаганды, западные идеологи всегда мечтали использовать его для подрыва согласия в обществе: то есть перенацелить на пропаганду тех идей, которые советская мораль отвергала. Например, подменить классовый подход внеклассовым, заменить идею коллективизма идеей индивидуализма, а сильного и уверенного в себе положительного героя, да еще вдобавок и целомудренного, подменить героем слабым, во всем сомневающимся и сексуально раскрепощенным. В течение более чем сорока лет все подобные потуги западных идеологов разбивались о металл «железного занавеса», воздвигнутого еще Сталиным. Господа либералы до сих пор костерят вождя за это, обвиняя его в том, что тот создал самые подцензурные искусство и литературу в мире. Но они не объясняют, почему именно он это сделал.
А сделано это было с единственной целью – чтобы отгородить советского человека от тех «добродетелей», которые пропагандировало западное искусство: индивидуализма, жажды наживы, похоти и т. д. От всего этого советский человек долгие годы был отгорожен и абсолютно от этого не страдал, являя миру и в самом деле уникальное явление – человека жертвенного, с обостренным чувством коллективизма, не стяжателя, не развратника. По сути, как ни парадоксально это звучит, атеистический СССР являл собой продолжение все того же Русского проекта, который брал свои истоки в Х веке, с момента принятия христианства на Руси. Ведь выведя религию за скобки общественной жизни, коммунисты взамен придумали «Моральный кодекс строителя коммунизма», постулаты которого базировались на десяти христовых заповедях: не убий, не укради, не прелюбодействуй и т. д. Именно на этих принципах долгие годы существовало и советское искусство, которое благодаря им и стало великим. Взять тот же кинематограф, который долгие годы культивировал в людях такое чувство, как целомудрие.
В западном искусстве тоже существовали свои понятия о морали, в том числе и в области секса. Взять, к примеру, «кодекс Хейса», который появился в 1933 году в США (согласно ему, даже поцелуи в кино строго хронометрировались и не могли превышать нескольких секунд). Однако эту цензуру при желании тамошние режиссеры имели возможность обходить. Например, в том же 1933 году в фильме «Песнь песней» знаменитая Марлен Дитрих почти полфильма показывала свое обнаженное тело. Этого тела на пленке было так много, что бюро Хейса потребовало от производителя ленты студии «Парамаунт» вырезать из ленты аж 15 минут, в противном случае угрожая закрыть картине путь на экраны. Создатели фильма вынуждены были подчиниться, однако половина «обнаженки» в ленте все-таки осталась, поскольку это сулило продюсерам солидные денежные доходы.
В 1939 году «кодекс Хейса» уже нарушил режиссер Луис Сайлер, который снял фильм «Ты теперь в армии», где поцелуй героев (актера Риджиса Туми и актрисы Джейн Уаймен) длился рекордное время – 3 минуты 5 секунд. Из-за этого ленту отнесли к «мягкой эротике». В том же году первая «обнаженка» появилась во французском кинематографе: в фильме Марселя Карне «День начинается» обнажилась актриса Арлетта.
