Разумеется, в стране оставались люди, презиравшие Гитлера и ненавидевшие нацизм. Но стремительно складывался жесткий режим, в котором не только сопротивление власти, но и выражение сомнений было смерти подобно. Несогласные исчезали, число согласных множилось на глазах.
Не только страх перед гестапо, но торжествующие статьи в газетах, бравурные речи по радио, восторг толпы исключали возможность любой критики Гитлера, когда он присоединил к Германии населенную немцами Судетскую область и немецкоязычную Австрию. Немцы говорили: наконец-то нашим соотечественникам вернули родину. Гордо замечали: мы вновь кое-что значим в мире. Фюрер вернул немцам, болезненно пережившим распад империи, ощущение принадлежности к великой державе и не менее важное чувство, что в стране появился хозяин.
Общество поделили на патриотов и врагов. Сомнение в правоте власти приравнивалось к предательству. Миллионы немцев, которые могли быть против нацистов или как минимум выражать сомнения, молчали.
Нацизм был идеологией отсталого общества, сопротивлявшегося переменам. Германия оставалась аграрной страной. Большая часть населения жила в деревнях и небольших поселках, а не в городах. Нацистские идеологи считали, что крестьяне – опора нации, и славили патриархальную крестьянскую жизнь. А враги немцев – это лишенные корней городские жители-космополиты.
Гитлер обещал ограничить, а то и вовсе прекратить ввоз импортного продовольствия, списать с аграриев все долги. Поддержка нацистской партии в сельских районах увеличилась чуть ли не в десять раз.
Но выяснилось, что экономика не может существовать без импортных поставок. Сельское хозяйство не в состоянии было прокормить страну, обеспечить население мясом, молоком и маслом. Объявили «битву за урожай». Партийные уполномоченные ездили с лекциями по деревням. Проводили собрания и митинги. Крестьянам рекомендовали заменять импортные корма отечественными.
Урожаи ржи и пшеницы на протяжении трех лет, в 1934–1937 годах, были очень низкими. Крестьян заставляли продавать молоко и масло по низкой, убыточной для них цене.
Американский журналист Уильям Ширер описывал жизнь в Берлине:
«Диета не изысканная, и американцы ее вряд ли бы выдержали, но немцы чувствуют себя замечательно – на картошке, капусте и хлебе. Не хватает мяса, растительных жиров, масла и фруктов. Остро не хватает богатых витаминами фруктов. Единственные фрукты на рынке – яблоки. В войсках и детям выдают витамины в таблетках низкого качества. Ни кофе, ни чая, ни шоколада…
Что касается одежды, то, пока не будет снята блокада, немецкий народ должен обходиться тем, что хранится в шкафах. Немцы разрабатывают эрзац-ткани, главным образом из целлюлозы».
Развивать сельское хозяйство руководители страны не хотели, да и не умели. Они увидели другой выход – территориальные приобретения. Зачем зависеть от внешнего мира, если можно заставить мир зависеть от Германии!
Власть над массами, тотальная пропаганда и запугивание инакомыслящих означали избавление от всех ограничений. Идеологические утопии фюрера превратились в практическую политику. Ради расширения жизненного пространства немецкого народа он устроил мировую войну, в результате которой его собственная страна была почти полностью разрушена, а могла и вовсе исчезнуть с политической карты мира.
Многие немцы твердили, что смертельно устали от навязанной Западом демократии, антинационального либерализма и власти плутократов (сейчас бы сказали олигархов). Модно было говорить, что немецкая душа несовместима с капитализмом и страна должна идти особым, своим путем.
Нацизм был ответом на модернизацию мира, который воспринимался как упадничество, бездуховность, материализм. Демократия, конституция, либерализм, права и свободы – все это казалось чужим и чуждым, привезенным из-за границы, навязанным народу.
Страна, считавшая себя несправедливо обиженной и оскорбленной, ждала спасителя и нашла его в Гитлере. Он аккумулировал и изложил в доступной форме идеи, которые безумно симпатичны множеству людей: уверенность в том, что они от природы лучше других. Немцы поверили в свое духовное превосходство над «культурой лавочников» в Англии и Америке, их бездуховностью.
В первые годы нацистского правления казалось, что после стольких лет отчаяния и безнадежности в общество вернулись энергия и динамизм. Наконец-то у власти правительство, которое поставило страну на ноги.
Партия распространила влияние на все секторы общества. Партийные секретари занимали руководящие кресла. Боролись за внимание начальства в вождистской системе. Нацисты делали ставку на молодежь, жаждавшую успеха. Молодые карьеристы были благодарны фюреру за то, что он дал им шанс продвинуться. В 1939 году членство в гитлерюгенде стало обязательным. Нацисты запретили остальные молодежные организации.
Юношам моложе восемнадцати лет запрещалось одним выходить на улицу с наступлением темноты. Патрули гитлерюгенда следили за одеждой и прической. Девочкам рекомендовали заплетать волосы в косы (и никакой косметики!), юношам – коротко стричься.
На торжественной церемонии вступающим в гитлерюгенд вручали галстуки и значки – на них скрещенный молот и меч на красном фоне. Поездки по стране, походы, песни у костра, ночевки в палатках. Девушек учили домоводству, юноши проходили военно-спортивную подготовку. Летние лагеря. Кроссы, лыжные походы. Политзанятия: страна в кольце врагов, надо готовиться к войне, а внутри страны уничтожить тех, кто мешает…
В войну от молодежи потребовали заменить ушедших на фронт. Девушки убирали урожай. Юноши служили во вспомогательных частях вермахта. Из семнадцатилетних сформировали дивизию СС «Гитлерюгенд». Дивизия понесла огромные потери. Пять тысяч подростков участвовали в обороне Берлина весной 1945 года. Они погибали, чтобы режим мог продлить свое существование.
«Готовность быть заодно с властью и подчиняться тому, кто сильнее, и создала палачей, – писал немецкий философ Теодор Адорно. – Единственной силой против концлагерей могла быть внутренняя автономность, не-участие. Способность противостоять господству коллектива. Люди, которые слепо встраиваются в коллектив, уничтожают в себе способность к самостоятельности».
Привычка маршировать строем и бездумно исполнять любые приказы подрывает независимость личности. Не позволять манипулировать собой, сохранять пространство внутренней свободы – вот один из уроков, извлеченных из страшного опыта XX столетия.
Заключение мира вызвало у немцев не радость и чувство облегчения, а гнев, возмущение, ненависть к тем, кто это допустил, и страстное желание отменить позорный мир и все вернуть назад. Ненависть к миру, который спас столько жизней, многое объясняет в истории Германии XX столетия.
«С этим мирным договором что-то не так, – с горечью замечал известный писатель Клаус Манн. – Он никому не нравится. Люди еще менее довольны, чем во время войны».
Подобными настроениями воспользовался Гитлер. Стремление отомстить за позорный мир сплотило немцев вокруг нацистской партии, которая утверждала превосходство немецкой духовности над торгашеством англосаксов и галлов.
Сразу после Первой мировой появился труд немецкого философа Освальда Шпенглера «Закат Европы». Шпенглер писал об упадке Европы: «Каждый сам за себя – это по-английски; все за всех – это по-прусски. Либерализм означает: государство само по себе и каждый сам по себе… Парламентаризм не может быть введен в жизнь другого народа.
Парламентаризм в Германии – или бессмыслица, или измена».
Забавно читать это сейчас, когда современная Германия демонстрирует успех парламентской республики! А тогда немцы яростно кляли либерализм! И ужасались аморальности западной цивилизации. Шпенглер возмущался: «Джаз и негритянские танцы, стремление женщин краситься подобно проституткам, склонность избавляться от любого древнего обычая… Религиозные и национальные идеи, крепкий брак во имя детей и семьи кажутся старомодными и реакционными».
Немецкую «культуру» противопоставляли англо-французской «цивилизации». Долг, порядок и единство общества – индивидуализму, демократии и правам человека. Англичанину-купцу противостоял немец-рыцарь.
Уже упоминавшийся историк Вернер Зомбарт опубликовал памфлет «Торгаши и герои» – о превосходстве немецкой культуры: «Мы – божий народ. Подобно тому, как немецкая птица – орел – летит выше всякой твари земной, так и немец вправе чувствовать себя превыше всех народов, окружающих его, и взирать на них с безграничной высоты. Германия – последняя плотина против грязного потока коммерциализации».
Англичане придерживались на сей счет иного мнения. Дэвид Ллойд Джордж писал: «Бог одухотворил человека и наделил стремлением к высшему. Германская цивилизация хочет пересоздать его наподобие дизель-машины – точной, аккуратной, сильной, но не оставляющей места для души».
