Еще за несколько недель до выступления перед высокими гостями, в том числе и адмиралом Мулленом, в Пушгуре, Вохид Хан начал переговоры со своими коллегами, представителями таджикских сил безопасности, о возможности предоставить одноразовые пропуска участникам проекта по закупке и доставке материалов для киргизской школы. Вохид – человек известный и уважаемый по обе стороны границы, но, несмотря на это, таджики поначалу не хотели идти нам навстречу. Дело в том, что именно через южные рубежи Таджикистана чаще всего проходят маршруты наркокурьеров, везущих героин, а также контрабандистов оружия и даже работорговцев, живым товаром которых нередко оказываются дети. По этим причинам пограничный контроль здесь особенно строг.
Таджикская сторона пошла на уступки, только когда ей были предоставлены абсолютные гарантии того, что все пойдет по заранее оговоренному плану: Вохид Хан пообещал лично сопровождать грузовик на всем пути его следования. Такое предложение нельзя было отклонить, не нанеся выдвинувшему его человеку личного оскорбления. Однако, чтобы выполнить эту миссию, командиру бадахшанских пограничников надо было отложить все дела и на довольно долгий срок сложить с себя свои повседневные обязанности. Но с точки зрения Хана, это дело было важнее всех других. Это был его долг – долг моджахеда.
К тому моменту мы еще не утрясли все детали (окна и двери были заказаны в Ишкашиме, но их не успевали подготовить к отъезду «КамАЗа» в Таджикистан). Но это не беспокоило Сарфраза. Он понимал, что если в Бозаи-Гумбаз невозможно добраться с одного какого-то конца, то нужно «атаковать цель» со всех четырех сторон света одновременно. Чтобы построить школу на «Крыше мира», с юга через Иршадский перевал придут плотники и каменщики из долины Чарпурсон. Цемент и дерево привезет грузовик, сделав крюк на север в Таджикистан, а потом пробравшись через границу в восточную часть Коридора. А 20 000 долларов для финансирования финального этапа строительства приедут с запада – в карманах Сарфразова жилета.
Весь этот план обсуждался по пути из долины Панджшер, где адмирал Муллен только что открыл новую школу в селении Пушгур. Мы с Сарфразом прикинули, что если мы не станем засиживаться в Кабуле и выедем в Бадахшан сразу, то прибудем в Бозаи-Гумбаз до того, как караван яков доставит собираемый Вохид Ханом груз. Это даст нам возможность исполнить все формальности и поучаствовать в джирге с Абдул Рашид Ханом и другими киргизскими старейшинами. А строительство можно начать на следующий день. И, если все пойдет как надо, рабочим удастся возвести стены и положить крышу до наступления зимы, когда снегопады заметут все дороги и отрежут эту область от внешнего мира.
Но тут возникла еще одна проблема.
– До конца недели нет ни одного рейса из Кабула в Файзабад, – сообщил Сарфраз, когда мы прибыли в столицу.
– И что же делать? – спросил я.
– Добираться на машине. Правда, дороги, ведущие на север, небезопасны, – объяснил мой друг. – Нам придется проехать Кундуз, а там идут бои с активизировавшимися талибами. Но если мы хотим быть в Бозаи-Гумбазе вовремя, у нас просто нет другого выхода.
– Ну что ж, тогда в путь, – был мой ответ. – Будем добираться в Бадахшан, как в прежние времена.
* * *
Мы выехали на следующий день рано утром, наняв «Тойоту» с давно знакомым и проверенным водителем по имени Ахмед. Прошло три года с тех пор, как я последний раз добирался в Бадахшан на автомобиле. Меня поразили произошедшие за это время перемены. В 2003-м, когда я впервые направился на север по этой трассе, все вокруг напоминало о недавно прошедшей войне. Вдоль дороги тянулись полуразрушенные здания, а в земле скрывалось столько противопехотных мин, что было страшно ступить на обочину. Но сейчас сельская местность постепенно возвращалась к жизни.
На полях работали крестьяне, взошли пшеница и ячмень, разрослись персиковые сады, появились виноградники. Можно даже было в какой-то момент поверить, что в Афганистане воцарились абсолютный мир и благоденствие.
Шоссе оказалось ровным, недавно отремонтированным; ехать по нему было приятно. В десять вечера мы миновали туннель Саланг, а через три часа остановились, чтобы выпить чаю в Пули-Хумри. Это был родной город Абдула, мальчика-сироты, который чинил радиатор нашего внедорожника во время моей первой поездки на север. Мы спросили, не слыхал ли кто о нем, но никто ничего не знал. И мы двинулись дальше.
Стояла ясная августовская ночь. Небо было усеяно звездами. Они сияли так же ярко, как на моей родине, в Монтане. Время шло, я смотрел в темное окно, и у меня возникло ощущение дежавю. Я вспоминал, как вот так же долгими ночами в самые первые свои поездки по Центральной Азии колесил по Каракорумскому шоссе вдоль реки Инд и серых скал, направляясь в Балтистан. Теперь мимо проплывали другие горы и другие деревни, жители которых говорили на других языках. В остальном же все было как прежде – тот же привкус пыли на губах – ее крупинки заносит прохладный ветер в открытое окно, – те же розоватые отливающие металлическим блеском огни над круглосуточными стоянками фур, тот же ритм движения, тот же бескрайний пейзаж… Начинает казаться, что дороги Пакистана и Афганистана складываются в некую единую трассу. Это путь, который я совершаю непрерывно, продвигаясь все дальше и приближаясь к таинственной, не до конца пока открывшейся мне цели.
Однако после полуночи я почувствовал, что сил у меня по сравнению с прежними временами поубавилось. Бесконечные разъезды по Соединенным Штатам не прошли бесследно. К тому же мне пришлось сразу после них посетить целый ряд открытых Вакилом образовательных центров. Затем мы поспешили в Пушгур на торжества по поводу открытия школы. Я знал, что Сарфраз работал также много, а может, и больше. К тому же он на несколько лет старше меня. И несмотря на все это, он выглядит бодрее. Вероятно, источник, из которого он черпает энергию, поглубже, чем мой собственный.
Где-то чуть севернее городка Баглан на меня навалилась страшная усталость. Казалось, что на меня накинули тяжелое мокрое одеяло. Я, как спортсмен-марафонец, вдруг почувствовал, что лидер далеко впереди, и мне уже не угнаться за Сарфразом. Да, у нас по-прежнему общие цели, к которым мы движемся с ослиным упрямством, не желая сдаваться ни при каких обстоятельствах. Но выносливостью мой друг и коллега в разы превосходит меня. Когда впереди замаячили огни очередной заправочной станции, я робко предложил:
– Может, остановимся и немного передохнем?
– Нет, останавливаться нельзя ни в коем случае. В последнее время в этих местах действует множество бандгрупп. Мы сможем отдохнуть, только когда проедем Кундуз, – заявил Сарфраз.
И мы продолжили путь. В полвторого ночи остался позади Кундуз, но мы двигались дальше, пока не добрались до Таликана, селения, находившегося далеко за границей неспокойного района. Тогда Сарфраз смилостивился и приказал водителю припарковаться на обочине рядом с придорожной чайной. Там мы поставили низкие походные кровати чарпой, лежанки которых сплетены из грубой веревки. И все трое провалились в сон.
Чутье, как всегда, не подвело Сарфраза. Примерно через месяц после того, как мы проехали через Кундуз, отряд талибов атаковал две автоцистерны с топливом. Истребители НАТО обстреляли боевиков, но горючее вспыхнуло и взорвалось.
В результате погибло более восьмидесяти человек, в том числе десятки мирных жителей. Через двадцать четыре часа после этого был похищен Стивен Фарелл, журналист New York Timеs, готовивший репортаж о жертвах авианалетов. Вместе с ним захватили и его переводчика-афганца по имени Мохаммад Султан Мунади.
За неделю до своей гибели тридцатичетырехлетний Мунади, отец двух маленьких детей, написал в своем блоге на сайте New York Timеs:
Недостаточно быть журналистом и освещать проблемы страны.
Это не решит их. Мне хотелось бы, чтобы моя работа способствовала развитию образования в Афганистане. Большинство населения здесь неграмотно. И в этом, на мой взгляд, корень всех наших бед.
* * *
Мы с Сарфразом проснулись около пяти утра, с трудом растолкали водителя, «погрузили» его на заднее сиденье и двинулись дальше. За руль сел Сарфраз. Солнце только появилось над горизонтом, когда мы въехали в Бадахшан. Все здесь было знакомо и радовало глаз: плодородные поля, поросшие сочной травой холмы, величественные скалы. Чувство, что этот край для нас родной, усилилось, когда мы проехали несколько объектов ИЦА. Мы миновали школы в Факхаре, Файзабаде и Бахараке, потом, когда дорога повернула на юг, – в Шодхе и Джеруме. Восточнее нас встретили школы в Эскане, Зиабаке, Вардаке и Кох-Мунджоне.
При других обстоятельствах мы остановились бы в каждой – расспросили, как дела, выпили бы чаю. Но сейчас на это не было времени. В целом мы двигались по намеченному графику, но Сарфраз не снимал ноги с педали газа. Так мы миновали еще одиннадцать наших объектов, а всего проехали двадцать школ. Они были наглядным свидетельством того, что, несмотря на все трудности и препятствия, мы многого достигли. Наша работа на севере Афганистана была плодотворной. Да, нам есть чем гордиться. Я уже собирался было поздравить самого себя со всеми этими успехами, но отвлекся, залюбовавшись красотой окружающей природы. За год отсутствия я и забыл, что Вахан, этот удаленный от всего мира, глухой уголок страны необыкновенно прекрасен.
