Не успели немцы опомниться, как через несколько дней прогремели подряд новые взрывы на судах, загруженных в норвежских и шведских портах. Это уже серьёзно встревожило нацистское руководство. Версия о таинственных подводных лодках англичан отпала. Никому уже не надо было доказывать, что здесь действует хорошо отлаженная террористическая организация.
На борьбу с ней нацисты мобилизовали все силы. Они свирепствовали даже там, где не было никакой нужды. Но так распорядился рейхсфюрер СС Гиммлер.
Многие народы Европы уже испытали на себе мощь вермахта, жестокость эсэсовцев. В этом, собственно, крылась причина всего происходившего. В том числе взрывов на судах, вывозивших руду из скандинавских стран. Несмотря на сверхмеры немецкого руководства, как бы в ответ на них, следовал очередной взрыв на причале где громоздилось сырьё, подлежавшее экспорту в Германию. В Осло вспыхнул пожар в здании немецкой фирмы, занимавшейся импортом цветных металлов.
Установившееся было затишье на флоте вдруг прервалось новыми диверсиями на судах, благополучно достигших портов назначения: Гамбурга, Бремена и Бременсхафена. То есть уже в самом рейхе! Во всех случаях неизменно присутствовал похожий почерк: суда взрывались во время разгрузки и быстро уходили ко дну вместе с бесценным для военной промышленности заграничным сырьём.
Немцы решились на хитрость: зафрахтовывали у нейтральных стран суда, которые шли под их флагами. Антифашистские боевики разгадали эту уловку. Вскоре та же участь стала постигать и подставные суда.
Англичане и французы аплодировали. Антинацистские акции были им по душе: можно было таскать каштаны из огня чужими руками.
Немцы метали громы и молнии.
Первые диверсии против нацистов прогремели на четвёртый месяц после того, как Англия и Франция объявили войну Германии. В это время обе страны не испытывали уверенности в способности нанести поражение германской армии, не вели сколько-нибудь серьёзных военных действий. Выжидали.
Но именно в этот период начались частые диверсии на немецком торговом флоте. Помимо принятых мер по выявлению диверсантов возникал закономерный вопрос: кто за этим стоит? Чьих рук дело?
Обнаружить тайную диверсионную организацию не удавалось ни немцам, ни норвежской полиции, повсеместно напичканной сторонниками нацистского ставленника Квислинга.
В Лондоне раньше других догадались, кто стоит за антигерманскими акциями. Хотя бы по тому, что это были не они, не французы, не их союзники. Англичане были приятно удивлены, поскольку СССР принял на себя обязанность перед Германией соблюдать нейтралитет. Внешне именно так всё и выглядело. Но на деле оказывалось, что Советский Союз сочувствует странам, находившимся в состоянии войны с Германией. Разгадать всю подоплёку, увязать её с возникшим разрывом НКВД со своей агентурой удалось не сразу. Как бы то ни было, антигерманские акции воспринимались англичанами восторженно. В то же время они старались использовать ситуацию в своих корыстных целях.
В Берлине с самого начала диверсий полагали, что за ними стоят британские агенты. Но для установления, чьих это рук дело, немцам не потребовалось много времени. Они быстро поняли своё заблуждение. Тем паче что за восторженными откликами англичан проглядывал намёк на Москву. Последовал протест Советскому Союзу против нарушения нейтралитета.
Генсек Сталин долго не мог успокоиться, узнав, кто за спиной Советского Союза вершит диверсии против Германии. Когда наконец вымолвил первые слова, они прозвучали приговором всем без исключения лицам, причастным к антигерманским акциям.
Поддержавший его наркомвнутдел Берия, растерянный не столько из-за происходивших далеко от СССР диверсионных актов, сколько из-за охватившего генсека негодования, сказал сочувственно:
– Этого нам сейчас не хватало! Стране необходимо спокойствие, – и он бросил по-грузински: «если у кого-то отвалилось колесо от повозки, это ещё не значит, что повинны мои лошади». Затем добавил: – Лошадей мы, конечно, распряжем и раскуём. Это в наших руках. Главное сейчас – уладить с немцами.
Генсек молчал, обдумывая нежелательные осложнения. Ему совсем не хотелось оказаться в положении провинившегося. При этой мысли он чувствовал прилив крови к голове. Об извинениях и речи быть не могло. Считал их ниже своего достоинства. Тем более это не соответствовало положению страны, авторитетом которой он дорожил больше всего на свете. Особенно перед немцами, нагло претендовавшими на избранность. Но сейчас не время для подобного рода выяснений. Оно наступит позже. Тогда и разговор будет иной. А пока придётся искать компромисс. Он признался наркомвнутделу, сверлившему его пронзительным взглядом сквозь большие круглые стёкла пенсне:
– Чтобы продлить мир, надо умело избежать войны.
Берия оценил афоризм Хозяина подобострастным кивком головы и застывшей на лице лёгкой улыбкой.
Генсек обдумывал предстоящий ход, несмотря на готовность наркомвнутдела «распрячь и расковать лошадей». Он понимал, что при создавшейся ситуации вряд ли удастся легко справиться с насаждённой за рубежом агентурой, которую считал давно продавшейся противникам Советского Союза.
Неожиданно ему в голову пришла мысль:
– Не подстроено ли это самими немцами? От них всего можно ожидать. Надо проверить, – обратился он к Берии, – действительно ли проводятся диверсии или же они инспирированы немцами? В этом деле они мастера. Правда, больше всех набили руку на провокациях англичане. Необходимо хорошенько присмотреться, у кого рыльце в пуху?
Машина заработала. Последовала команда по всем звеньям. В ряде мест побывали курьеры и различные связные. Они делали всё от них зависящее для установления контакта с оставленной «на спячке» агентурой.
Но боевики не были настолько наивны, чтобы оставаться на местах, известных ведомству и стране, заключившей альянс с нацистами.
Турне гастролёров НКВД не увенчалось успехом. Прежде всего потому, что никто из них не был знаком ни с одним из боевиков. Те сотрудники Особой группы, которые в своё время общались с этими людьми, теперь сидели за решёткой либо находились в земле. Заявившиеся незнакомцы располагали устаревшими данными. Даже в тех местах, куда они сунулись и попали в точку, их отказывались признать.
В Бергене произошёл инцидент, положивший начало серьёзной вражде, совершенно немыслимой ранее. В прежние годы связной Центра был для боевиков самым желанным гостем. Ему смотрели в рот, чуть ли не молились на него. А тут оставленный на всякий случай «маяк» дал понять непрошенным гостям, что его друзья рассматривают СССР как потенциального союзника Гитлера и что этим сказано всё.
Конечно, «маяк» не имел права вести какие-либо разговоры, кроме «обусловленных паролем». Так ни с чем посланец вернулся в Союз.
Краткая встреча со вторым посланцем, туманно давшим понять, откуда он прибыл, мгновенно изменила обстановку в среде боевиков. В Тронхейме двух подобных гастролёров, один из которых значился хозяйственником советского консульства в Осло, нашли убитыми.
Обстановка накалялась. Здесь царили жёсткие порядки, неписанные законы, никакие скидки ни в чём не делались никому. На карту была поставлена жизнь всех боевиков.
Поведение гастролёров раскрыло цель их хозяев, подлинную суть руководителей страны, которым в недавнем прошлом боевики поклялись до конца служить верой и правдой. Не щадя жизни своей. Тем более в случае войны.
До недавних пор генсек был для них кумиром. Вождём. Учителем. Таким бы и оставался, если бы не разочарование новым политическим курсом страны в отношении нацистской Германии. Вчерашние до конца преданные обиделись, изменились. Особенно осудили провозглашенную Сталиным здравицу в честь Адольфа Гитлера. Это послужило поворотным пунктом: бывшая советская агентура сочла Советский Союз врагом человечества наравне с нацистской Германией.
Но как бы то ни было до открытой вражды дело пока не доходило. К тому времени они уже сделали немало добрых дел для Советского Союза. Четверо товарищей по борьбе поплатились за это жизнью.
Предпринятая Берией по личному указанию генсека Сталина акция против насаждённой Особой группой части агентуры превратила их из верных и закаленных друзей СССР в непримиримых противников. Отнюдь не в надуманных, как в сфабрикованных «делах» а в настоящих противников.
В полной мере это отразилось на методах допросов Серебрянского.
Находившийся в сырой, крохотной и едва освещённой одиночной камере во внутренней тюрьме на Лубянке бывший начальник Особой группы НКВД СССР Яков Серебрянский не мог знать о событиях, происходивших в стране после его ареста.
Оставаясь в полнейшей изоляции от внешнего мира, лишённый малейших сведений о протекавшей за тюремными стенами жизни, он мог лишь строить догадки, сопоставлять отрывочные факты, ставшие ему известными из осколков наводящих вопросов следователей.
