Сильвестру назначил на вечер встречу. Посидели, поговорили, как близкие люди. Он дал денег на дорогу и некоторую часть для передачи матери. Оказалось, он дважды её навещал и оказывал незначительную материальную поддержку. Видимо, не по своей инициативе.
Очередная встреча состоялась накануне отъезда земляка в Болград. К удивлению отъезжающего, Сильвестру пригласил его в ресторан. Поговорили на многие темы, которых прежде ни тот, ни другой не касались.
По принятому в Бессарабии обычаю растроганный бывший авиатор в знак благодарности попытался прикоснуться губами к руке старика, но тот мгновенно отдёрнул её и обнял парня. Оба были искренне взволнованы.
В канун Рождества, 23 декабря 1939 года, несостоявшийся лётчик вернулся в родной Болград. Признаться, что в авиацию ему путь заказан, стыдился, продолжал носить курсантскую форму. К тому же другой одежды у него не было.
Друзья полагали, что его приезд связан с рождественскими каникулами. Однако сразу после Нового года за ним пришёл полицейский, велел одеться. К счастью, матери не было дома – ушла на базар. В сопровождении городового он шёл мимо кофейни македонца бай Авраама, расположенной рядом с бюро автобусной «концессии». Неожиданно с крыши автобуса, заставленной чемоданами и багажом пассажиров, носильщик Боря Коломанов, давний знакомый Юры, во весь голос закричал:
– Ай-яй-яй… Ведут его! Ну, теперь ему – амба!
Из кофейни вывалили на тротуар любопытные. Любителям сенсаций было интересно послушать, что кричит с крыши автобуса подвыпивший носильщик, раздававший чемоданы прибывшим пассажирам.
В полицейском участке, едва доставленный перешагнул порог, комиссар полиции Рафтопуло влепил ему звонкую пощёчину, обозвал самозванцем, негодяем, шулером.
Незаконное ношение авиационной формы вряд ли давало для этого повод. Ссылки на то, что он совсем недавно отчислен и у него отсутствует другая одежда, были напрасны.
Полицейский сержант стал спарывать с формы задержанного нашивки, нагрудную авиационную эмблему, «золочёные» пуговицы, с фуражки содрал кокарду с орлом и короной.
Юрию не задали ни одного вопроса. Даже не спросили ни фамилию, ни имя. Зато обругали бог знает как…
Щека горела от крепкого удара. Тем не менее, уходя, он многозначительным тоном поблагодарил полицейского «за неприятное знакомство, которое постарается запомнить». Тот отреагировал молча, его лицо ничего не выражало. Видимо, не дошёл намёк.
После произошедшего в полиции и выкриков подвыпившего носильщика по городу пошёл слушок, будто в Бухаресте землячок готовил взрыв в кафедральном соборе! И главное, во время присутствия там Его Величества и королевской семьи.
Это были слухи о бывшем лицеисте, удостоенном премии за сконструированный им макет планёра, занявший первое место на Международной выставке в столице Румынии Бухаресте!
В полиции, пока сержант срезал медные пуговицы, доставленный увидел огромную не то афишу, не то плакат скелета человека во весь рост. Он держал косу, с лезвия которой стекали красные капли, а на самом лезвии рваными кровоточащими буквами было выведено слово «коммунизм». Такую же афишу Юрий приметил в «Зелёном доме» в Бухаресте, когда стоял рядом с Марчелом Былынеску, знакомившим будущего авиатора Россетти с достопримечательностями клуба.
Теперь на несостоявшегося лётчика в городе показывали пальцами. Многие делали вид, будто его не замечают. Хоть беги на край света!
Под впечатлением происходящего он признался матери, что задумал, как только станет самостоятельно летать, повернуть штурвал на север и перемахнуть через Днестр. Уточнил, что это долгое время было целью его жизни:
– Стрелка моего компаса всегда указывала только на север. Туда влечёт меня днём и ночью!
Услышав эти слова, мать схватилась за голову и в слезах стала умолять сына никому об этом не говорить. Плача, она заявила:
– И так говорят, что папа нас бросил, а теперь ещё придумали с этим взрывом в церкви Бухареста. Даже соседи меня спрашивают, правда ли, что ты хотел бросить бомбу в соборе, когда там находились Его Величество и его семья?! Понимаешь, какой позор?!
– И ты веришь в эту чушь собачью?!
– Но люди же говорят! – твердила мать. – Я и так чуть свет убегаю на базар купить необходимое для стола квартирантов, чтобы не встретить знакомых с их новыми дурацкими вопросами. У меня уже нет сил, поверь, наконец! Или ты истукан? Ни капли жалости у тебя нет. У меня мозги сохнут, не знаю, как выкручиваться, когда надо платить за квартиру. Кончится тем, что не выдержу и повешусь…
Сын бросился к матери, стал её обнимать, целовать руки, успокаивать:
– Я виноват, прости меня, мамочка. Больше не буду тебя огорчать. Но и ты не верь слухам. Ведь всё это неправда, сама знаешь…
– Но мне от этого не легче! Я и так стараюсь – стираю, глажу по ночам, днём готовлю завтраки, обеды, ужины квартирантам. Слава богу платят исправно, всё хочу всем угодить, а тебя это как будто не касается.
Хотя бы пожалей меня. Я просто не выдержу. Пойми, Юра-а! И вообще, откуда этот носильщик тебя знает?
Сын напомнил:
– Когда я ещё учился в лицее, по ночам, бывало, подрабатывал на автобусной станции. Помнишь? Относил чемоданы прибывавших вояжёров в гостиницу. То же самое делал и этот носильщик. Неплохой он мужик, но выпивоха. Вот и сочинил. Теперь смеётся над собственной глупостью. Признался мне, что был навеселе.
– Но люди-то не знают! Вот и болтают.
– Поймут, думаю. Они-то знают, на что способен подвыпивший носильщик Боря Коломанов.
К счастью, полковника Россетти перевели в уездный Измаил заместителем командующего 12-й дивизии. Иначе пришлось бы и перед ним краснеть…
Чтобы сменить малоприятную тему, Юрий спросил:
– Что-то не видать нашего просика?
– Бывает, исчезает, потом, гляжу, появляется. А чего ты вдруг его вспомнил?
– Да просто так… Почему-то вспомнил. Какой-то он не такой, как другие просики.
– Да, – согласилась мать, – какой-то он необычный. А знаешь, он однажды меня спросил: «Как это ваш мальчик угодил в фашистский сброд?» Наверное, увидел тебя в черчеташской форме. Когда я ответила ему, что с этим увлечением у тебя покончено, обрадовался. Представляешь себе! Даже просик и то понял, что это не для тебя!
– Неужели он так сказал?
– Разве я буду придумывать такое!?
– Ты права, необычный старичок. На удивление!
Тем временем, несмотря на позорный слушок, матери удалось договориться с владельцем небольшой типографии принять сына на работу. Для начала учеником. Это означало – год или полгода без всякого жалования. Решили, что печатник – всё же специальность.
Но за день до выхода Юры на работу поздно вечером пришла к матери жена типографа. Начала с того, что муж не при чём и что будь у него бакалейная или галантерейная лавка, плевал бы он на порядки и на саму власть.
– Вы же понимаете, у мужа типография! Без специального разрешения полиции ничего не идёт в набор! Даже иногда бывает, что разрешили наконец-то печатать, вдруг приходится ссыпать набор шрифта! Придираются к каждой мелочи!
Матери стало ясно, что сыну не суждено быть печатником. Что придумать? Материально стало совсем худо. Отец давно уехал куда-то на заработки и исчез. Мать с трудом содержала квартирантов: двух – трёх гимназистов из малосостоятельных семей, живших в ближайших сёлах. Они снимали койки. Но столовались только двое. К тому же приходилось платить хозяину дома за квартиру. Воду Юрий таскал из колодца: два ведра на коромысле, третье – в руке. С шеи свисала скрученная верёвка… Колодец был глубокий. Зато вода в нём вкусная и холодная. У колодца иногда выстраивались очереди. В доме не было электричества: не по карману такой расход. Да и поллитра керосина частенько покупали в долг у лавочника «на запиши». Мать считала, что брать можно в долг – «на запиши» всё что угодно, только не хлеб. Его всегда за наличные! Это был закон.
– Брать в долг хлеб! – говорила мать. – Лучше не дожить до такой жизни!
Советский Союз получил передышку и вовсю ею пользовался: границы страны отодвигались, укреплялась обороноспособность, наращивался экономический потенциал.
Война Великобритании и Франции с Германией продолжалась. Третий рейх захватывал чужие страны и порабощал народы.
8 поступавшей из-за рубежа информации много внимания уделялось нараставшему разгулу фашистских элементов из числа отбросов общества. Особенно молодёжи. Они ни перед чем не останавливались, ничем не гнушались, никакими средствами не брезговали, никого из неугодных именитых людей не щадили. Громили редакции прогрессивных газет, поджигали магазины и лавочки, клубы и храмы национальных меньшинств, оскверняли памятники. В верхах сочинялись небылицы, плелись интриги, распускались провокационные слухи. С неделю муссировались разговоры о предстоящем нападении СССР на ряд стран. Назывались Румыния и Венгрия, а в последние дни и Германия.
