Тогда брат понтифика, кардинал Антонио Барберини, направился к испанскому послу с намерением выставить его из зала. Однако едва он поднял руку, чтобы схватить Борджа, как кардинал Колонна, представитель империи, преградил ему путь, а остальные происпански настроенные кардиналы окружили выступавшего плотным кольцом, чтобы тот смог договорить. Началась потасовка (battibecco), одному кардиналу разбили очки, другому порвали шапку. Урбану VIII пришлось вызвать охрану для наведения порядка. Но Борджа удалось-таки не только закончить первую часть своего выступления, но и раздать копии своего доклада присутствовавшим, пока папа заверял их в том, что «забота о католической вере, кою мы охраняли и охраняем, принадлежит нам» (то есть Святому престолу, а не светским правителям)850.
Следует отметить, что до описанного инцидента многие из названных выше кардиналов – сторонников испанского короля выступали на аудиенциях, даваемых Урбаном, с требованием, чтобы тот увеличил помощь императору деньгами и оружием («provisione destinata all’Imperatore»). Речь шла о сумме, равной полугодовому доходу, получаемому католической церковью в Испании851. Деньги немалые. О «nuova sovvenzione straordinaria» (новой срочной субсидии) просил Урбана на аудиенции 6 февраля императорский посол в Риме герцог Савелли. Император испрашивал также разрешение понтифика не делить деньги, выделенные Святым престолом осенью 1631 года, с другими участниками Католической лиги, но оставить их в его, Фердинанда II, распоряжении. Кроме того, испанские кардиналы уже давно поднимали перед папой вопрос об отлучении от церкви французского короля Людовика XIII, который оказывал поддержку Густаву Адольфу. И тем не менее Урбан VIII, опасавшийся усиления позиций Испании и империи, твердо придерживался профранцузской ориентации852.
Как сообщалось в «Avviso di Roma» от 27 марта 1632 года, «папа в гневе на выступление (la protesta) Борджа и говорит, что такого в Сан-Пьетро еще не было. Он утверждает, что в былые времена все протесты, прежде чем их оглашали, просматривались верховным понтификом, и он же ставил вопрос (затронутый в протесте. – И.Д.), руководя его обсуждением, а не выступая в роли рядового участника дикуссии. В данном же случае все произошло внезапно (all’improviso). Папа не был заранее поставлен в известность, и протест был обращен непосредственно к нему одному. Его обвиняли в нерадивости в деле защиты и укрепления веры, которому посвятил себя [испанский] король»853. Выступление Борджа было отражено в нескольких выпусках «Avvisi di Roma», которые активно приобретались дипломатами, и тем самым происходившее в Ватикане становилось известным всей Европе.
Первым желанием папы было отправить Борджа в Мадрид, но затем, взвесив возможные последствия (испанские войска находились в Неаполе854), Урбан VIII решил воздержаться от жестких мер855 и пакостил испанскому кардиналу по мелочам, но часто856. Официально же Урбан представил дело так, что во всем виноваты итальянские кардиналы, прежде всего Роберто Убальдини, Лудовико Лудовизи и Ипполито Альдобрандини, а Борджа только примкнул к ним. Именно на первых трех понтифик и вылил свое негодование.
Труднее всего было справиться с кардиналом Лудовизи, который был племянником папы Григория XV, префектом Конгрегации пропаганды веры, кардиналом вице-канцлером (то есть главой папской канцелярии), протектором (Protettore) Католической лиги при Святом престоле и проч. и проч. Урбан VIII решил отправить его в Болонью, где Лудовизи был архиепископом. Формально решение папы было совершенно законным – болонский архиепископ должен пребывать в Болонье. Лудовизи, понимавший, почему его отправляют подальше от Ватикана, стал возражать. Тогда Святейший пригрозил отправить кардинала в Болонью под стражей («con li sbirri»). Угрозы понтифика слышал Борджа и предложил Лудовизи свою защиту, что могло повлечь новый скандал в курии. Поэтому Лудовизи отклонил предложение испанца и 27 марта отправился в Болонью, где и скончался 18 ноября 1632 года857. Чудом, благодаря заступничеству Франческо Барберини, избежал ареста кардинал Убальдини. Даже тосканский посол Франческо Никколини попал под подозрение, хотя его визиты к Борджа носили сугубо официальный характер.
28 марта 1632 года в Рим прибыл специальный посланник императора кардинал Петр Пазмани, человек суровый и решительный. Он не стал вдаваться в теологические тонкости и политические интриги, а сразу перешел к главному – Империи нужны деньги. Не прибегая ни к уговорам, ни к угрозам, Пазмани просто напомнил понтифику о его обязанности поддерживать императора, поскольку его святейшество официально одобрил l’Editto di Restituzione (Реституционный эдикт)858, хотя никогда не скрывал своего весьма прохладного отношения к этому документу.
В итоге Урбан VIII оказался в незавидном положении между двумя враждующими силами: с одной стороны – Филипп IV Испанский и император Фердинанд II, с другой – Ришелье, который настаивал на полном разрыве отношений с Испанией. Причем испанцы даже после памятной мартовской консистории все еще надеялись убедить Святейшего порвать с Францией. В 1633 году Филипп IV направил в Ватикан специального посла, который передал папе довольно заманчивые предложения: если верховный понтифик займет активную антифранцузскую позицию, то король обещал: 1) удалить кардинала Борджа из Рима; 2) сделать одного из племянников Урбана VIII испанским грандом с высоким титулом и обширными владениями, а другого – рыцарем одного из самых влиятельных испанских религиозных орденов; 3) сделать кардинала Барберини протектором Германии; 4) выплачивать последнему 150 000 дукатов в качестве годового пенсиона и т.д. и т.п.
Надо отдать Урбану должное – он отклонил эти фантастически соблазнительные предложения, пообещав выделять Католической лиге по 200 000 дукатов в год. Вернемся, однако, к событиям весны 1632 года.
В мае этого года Густав Адольф достиг Граубюндена (Graubünden или Bünden, фр. – canton des Grisons), протестантского кантона на юго-востоке Швейцарии, а это означало, что он мог в ближайшее время вторгнуться в Ломбардию и пойти на Рим.
Урбан вынужден был пойти на уступки своим противникам. В 1632 – 1634 годах он выделил два миллиона франков859 из собственных средств860 на нужды католического войска (для чего потребовалось увеличить налоги в Папской области, а это, естественно, не прибавило ему популярности) и пообещал активно бороться с ересями и ясно выражать свои «сердечные намерения и чувства». Что же касается его прохладного отношения к Реституционному эдикту, то Урбан – и это весьма характерный штрих к его манере вести дела – уверял Пазмани, будто позиция Святого престола, возможно, была искажена его, Урбана, секретарем, то есть Чамполи, который имел привычку добавлять в тексты понтифика кое-что от себя («nisi forte (quod saepe fieri solere dixit) Secretarii aliquid amplius scripserint»861).
Следует подчеркнуть, что Урбан так и не послал войска в помощь императору, не объявил священную войну протестантам, а самое главное – он не вступил в лигу католических государств, поскольку этот союз был направлен не только против протестантов, но и против католической Франции. И не сделал он всего этого потому, что вовсе не считал разраставшийся военный конфликт в Европе чисто религиозным столкновением, ясно видя политические мотивы его участников, да и сам руководствовался ими, поддерживая Людовика XIII и Ришелье862, без излишнего энтузиазма советуя им не помогать Густаву Адольфу.
Инцидент 8 марта 1632 года стал поворотной точкой в более чем двадцатилетнем понтификате Урбана VIII. Выступление Борджа потрясло нервного, мстительного и чувствительного к обидам папу. Бьяджоли полагал даже, что происшедшее в Зале Консистории «усилило его [Урбана VIII] паранойю»863. Возможно, с чисто медицинской точки зрения тяжесть психического состояния Святейшего несколько преувеличена американским историком, но вместе с тем многие современники отмечали заметные изменения в поведении понтифика. «Папа боится яда и удалился в Кастель-Гандольфо, – читаем в дипломатической депеше от 13 мая 1632 года. – Он заперся там и не принимает никого из тех, кому предварительно не была назначена аудиенция. Все дороги, ведущие в Рим, патрулируются»864. Были укреплены границы. Форт Сант-Анджело стал закрываться на час раньше. Был сменен губернатор Рима: вместо Джироламо Гримальди, которого отправили нунцием в Вену, на эту должность с 11 мая был определен один из самых преданных Урбану людей – Чезаре Ракканья. Все чиновники папской администрации, от мелких клерков до «principi della Chiesa», были проверены на лояльность. Тех, чья преданность понтифику вызывала малейшие сомнения, под благовидным предлогом переводили на иные должности подальше от Рима. Однако делалось все это с величайшей осторожностью, чтобы не дать испанцам повод под видом защиты «обиженных» предпринять новую атаку на Урбана. Подозрительность и отчаяние, мания величия и мания преследования, недоверие ко всем и легковерие к наветам поселились в папской резиденции. Святейший распорядился убить всех птиц в садах Ватикана, потому что их пение не давало ему уснуть. «Что-то надломилось в сердце Урбана VIII», – замечает А. Фантоли865. Понтифик везде ищет предательство и тайные заговоры. Кроме того, Урбан, конечно, знал, что в 1527 году Германия и Испания дважды подвергли Рим разграблению, и он опасался повторения подобного. Наконец, следует упомянуть и о том, что противники Урбана повсюду распространяли слухи, будто папа состоит «в лиге» с протестантами866, а возможно, и сам является тайным протестантом. Кроме того, кардинал Лудовизи или кто-то из его окружения настаивал на необходимости сместить Урбана. И то были не пустые угрозы, ситуация для Святейшего сложилась крайне опасная.
