Крупные галактики на пути еще сильнее исказят радиоволны, несущие новость, что в 1953 году у Люсилль Болл и Дизи Арназа[45] родился мальчик. Он все больше будет вынужден конкурировать с фоновым шумом от Большого взрыва, первого крика новорожденной вселенной, который, как соглашаются ученые, произошел по меньшей мере 13,7 миллиарда лет назад. Подобно транслируемым шалостям Люси, это звук распространялся со скоростью света с тех самых пор и, таким образом, наполняет собой все. В какой-то момент радиосигналы становятся даже слабее фона космических излучений.
Хоть фрагментами, но Люси будет там, даже усиленная более мощными передачами ее повторных показов на ультравысоких частотах. А Маркони и Тесла, к этому времени самые прозрачные электронные призраки, опередят ее, а Фрэнк Дрейк придет позже. Радиоволны, подобно свету, продолжают распространяться. До границ нашей вселенной и знания, они бессмертны, а передачи изображений нашего мира, времен и памяти вместе с ними.
Когда «Вояджеры» и «Пионеры» рассыплются в космическую пыль, в конце концов наши радиоволны, несущие звуки и изображения, отражающие чуть более столетия человеческого существования, будут тем, что останется от нас во вселенной. Это всего лишь мгновение, даже по меркам человечества, но удивительно плодотворное – пускай и судорожное. Кто бы ни ждал наших новостей на краю времен, они получат их. Они могут не понять «Люси», но зато услышат наш смех.
Глава 19 Морская колыбель
Раньше акулы никогда не видели людей. И мало кто из присутствующих людей когда-либо видел столько акул.
Если не считать лунного света, акулы никогда не видели экваториальную ночь какой-либо, кроме как темной и глубокой. Как и угри, напоминающие полутораметровые серебряные полосы с плавниками и острыми мордами, несущиеся к стальному корпусу исследовательского судна «Уайт Холли», очарованные лучами света, нацеленными в ночное море прожекторами с капитанского мостика. Слишком поздно они замечают, что здешние воды кипят десятками длиннокрылых, чернокрылых и серых рифовых акул, носящихся кругами в сумасшествии, кричащем о голоде.
Налетает быстрый шквал, несущий стену теплого дождя через лагуну, где стоит корабль, промачивая остатки палубного обеда из цыпленка, разложенные поверх пластикового тента, растянутого на столе начальника группы ныряльщиков. Но ученые все еще стоят у перил «Уайт Холли», зачарованные тысячами килограмм акул – доказывающих, что они возглавляют местную пищевую пирамиду, хватая угрей на пути между волнами. Дважды в день последние четверо суток эти люди плавали среди откормленных хищников, подсчитывая их и других обитателей волн, от разноцветных вихрей коралловых рыбок до радужных коралловых лесов; от гигантских моллюсков, покрытых бархатистыми разноцветными водорослями, до микробов и вирусов.
Это риф Кингмена, одно из самых труднодоступных мест на Земле. Невооруженному взгляду он практически невидим: изменение кобальтовой сини на аквамарин служит основным признаком 14,4-километрового кораллового бумеранга, лежащего в 15 метрах под поверхностью Тихого океана в 1600 километрах к юго-западу от Оаху[46]. В отлив два островка поднимаются всего лишь на метр над водой – обломки, состоящие из раскрошенных гигантских раковин, вынесенных на риф штормами. Во время Второй мировой войны армия США обозначила Кингмен как промежуточную якорную стоянку на пути от Гавай до Самуа, но никогда его не использовала.
Рис. 17. Серая рифовая акула. Cacharhinus amblyrhynchos.
Риф Кингмен. Дж. И. Марагос, Служба рыбных ресурсов и дикой природы США
Две дюжины ученых на борту «Уайт Холли» и их спонсор, Институт океанографии Скриппса, прибыли в эти безлюдные воды, чтобы посмотреть, как выглядел коралловый риф до появления человека на Земле. Без подобной точки отсчета невозможно понять, что такое здоровый риф, не говоря уже о том, чтобы помочь вылечить эти водные эквиваленты дождевых лесов и вернуть их в исходное состояние. Несмотря на то что впереди еще месяцы просеивания данных, эти исследователи уже обнаружили факты, опровергающие традиционные представления и кажущиеся им самим нелогичными. Но вон они, плещутся по правому борту.
Глядя на этих акул и вездесущий вид 11-килограммового двухточечного красного луциана, обладающего заметными клыками – один из них попробовал на вкус ухо фотографа, – понимаешь, что на счет крупных плотоядных приходится больше биомассы, чем на кого бы то ни было еще здесь. Если так, это означает, что на Кингмене традиционное представление пищевой пирамиды стоит на верхушке.
Рис. 18. Двухточечный красный луциан. Атолл Пальмира. Дж. И. Марагос, Служба рыбных ресурсов и дикой природы США
Как писал в основополагающей книге «Почему крупные свирепые животные редки» в 1978 году эколог Пол Колинво, большая часть животных питаются меньшими и куда более распространенными, чем они сами, созданиями. Поскольку всего лишь ю% получаемой энергии идет на поддержание массы тела, миллионы маленьких насекомых должны поглощать крохотных клещей в 10 раз больше собственной массы. Сами жучки съедаются соответственно меньшим количеством небольших птичек, на которых, в свою очередь, охотится куда меньшее число лис, диких кошек и крупных хищников.
Еще в большей степени, чем поголовьем, писал Колинво, форма пищевой пирамиды определяется массой: «Все насекомые на участке леса весят во много раз больше всех птиц; и все вместе певчие птицы, белки и мыши весят значительно больше, чем все лисы, орлы и совы вместе взятые».
Никто из ученых, участвовавших в этой экспедиции в августе 2005-ш, из Америки, Европы, Азии, Африки и Австралии не стал бы оспаривать подобные выводы – на земле. Но в море все может быть иначе. Или эта terra firma представляет собой исключение. В мире с или без людей две трети поверхности занимает переменчивая среда, на которой в ритме вращения планеты слегка покачивается «Уайт Холли». С рифа Кингмена непросто определить наши пространства, потому что в Тихом океане нет границ. Он продолжается, пока не сольется с Индийским и Атлантическим, он протискивается через Берингов пролив в Северный Ледовитый, а тот, в свою очередь, смешивается с Атлантическим. Когда-то великое море Земли было источником всего, что дышит и размножается. Пока так продолжается, для всего возможно будущее.
«Слизь».
Джереми Джексон вынужден нагнуться, чтобы укрыться под тентом верхней палубы «Уайт Холли», где корма этого бывшего грузового судна преобразована в лабораторию по изучению беспозвоночных. Джексону, морскому палеоэкологу из института Скриппса со столь длинными конечностями и «хвостом», что напоминает королевского краба, срезавшего пару витков эволюции и выпрыгнувшего напрямую из моря в человеческую форму, принадлежит исходная идея этой экспедиции. Джексон провел большую часть своей карьеры в Карибском море, наблюдая, как давление рыболовства и перегрева планеты сглаживает архитектуру живых коралловых рифов, напоминающую сыр
Грюйер, в белый морской шлак. Когда кораллы умирают и разрушаются, они и все те мириады форм жизни, называвших его расщелины своим домом, все то, что ими питалось, заменяются чем-то весьма скользким и противным. Джексон склоняется над подносами водорослей, которые на предыдущих остановках по дороге к Кингмену собрала специалист по морской растительности Дженнифер Смит.
«Вот что мы получаем на скользкой дорожке к слизи, – повторяет он ей. – А также медуз и бактерий – морской эквивалент крыс и тараканов».
Четыре года назад Джереми Джексона пригласили на атолл Пальмира, самый северный из островов Лайн: крохотного архипелага в Тихом океане, разделенного экватором и двумя государствами, Кирибати и США. Пальмиру недавно приобрела организация Сохранения природы (The Nature Conservancy) для исследования коралловых рифов. Во время Второй мировой войны ВМС США построил на Пальмире авиационную базу, пробил каналы в одну из лагун, а в другую слил достаточно боеприпасов и дизельного топлива из 208-литровых бочек, чтобы ее впоследствии окрестили Черной лагуной за оставшееся в ней озеро диоксинов. За исключением небольшого количества сотрудников Службы рыбных ресурсов и дикой природы США, Пальмира необитаема, и военные постройки наполовину разрушены прибоем. Один из частично затопленных остовов лодок служит теперь цветочным ящиком, забитым кокосовыми пальмами. Завезенные сюда кокосы практически уничтожили местные леса пизоний, а крысы заменили сухопутных крабов в качестве основных хищников.
Впечатление Джексона коренным образом меняется после погружения. «Я с трудом мог видеть хотя бы 10 % дна, – сказал он коллеге по Институту Сниппса Энрику Сала по возвращении. – Видимость была заблокирована акулами и крупной рыбой. Вы должны там побывать».
