«Микробы не особенно беспокоятся, здесь ли мы – или кто бы то ни было еще – или нет. Мы не самая интересная для них ниша. По сути, был лишь очень краткий период времени, когда на поверхности планеты был хоть кто-нибудь помимо микробов. Потом Солнце начнет расширяться, мы уйдем, и на миллионы и миллиарды лет останутся лишь микробы».
Они останутся, говорит он, пока Солнце не высушит последнюю каплю воды на Земле, потому что она нужна микробам для жизни и размножения. «Но при этом их можно лиофилизировать[47], и они останутся живы. На всем отправленном в космос есть микробы, несмотря на все наши усилия этого не допустить. А у оказавшихся там нет никаких причин не продолжать оставаться в живых миллиарды лет».
Единственное, что не под силу микробам, – это отвоевать Землю способом, которым пошли более сложные клеточные структуры, создавая растения и деревья, привлекающие к жизни на них еще более сложные формы жизни. Единственные структуры, создаваемые микробами, – покрытия из слизи, возврат к первым формам жизни на Земле. К величайшему облегчению ученых, этого пока не произошло на Кингмене. Стаи афалин сопровождают лодки ныряльщиков к «Уайт Холли» и от нее, выпрыгивая из воды, чтобы поймать многочисленную летающую рыбу. Каждый подводный сектор исследований содержит все больше богатств, начиная от бычков, рыбы меньше сантиметра в длину, до скатов манта размером с маленький самолет, и сотни акул, луцианов и крупных каранксов.
Сами рифы, благословенно чистые, богаты столовыми, блюдообразными, дольными, мозговыми и цветочными кораллами. Временами стены из кораллов практически исчезают за цветными облачками небольших питающихся водорослями рыб. Парадокс, подтвержденный этой экспедицией, заключается в том, что их исключительное изобилие вызвано ордами голодных пожирающих их хищников. Под таким напором хищников мелкие травоядные размножаются еще быстрее.
«Это как вы стрижете газон, – объясняет Алан Фридландер. – Чем больше вы его укорачиваете, тем быстрее растет трава. Если вы оставите его в покое, скорость роста уменьшится».
Но при том количестве акул, которое живет у Кингмена, на это нет ни малейших шансов. Рыба-попугай, похожие на клюв резцы которой приспособлены для обгрызания самых прочных душащих кораллы водорослей, даже способна менять пол для поддержания невероятной скорости размножения. Здоровый риф поддерживает свою экосистему в балансе, обеспечивая уголки и расщелины, в которых мелкая рыба может укрываться достаточно долго для размножения до того, как станет пищей акул. В результате постоянного преобразования содержащихся в растениях и водорослях питательных веществ в маложивущую мелкую рыбу долгоживующие хищники, находящиеся на вершине пищевой пирамиды, накапливают основную биомассу.
Данные экспедиции впоследствии показали, что 85 % живой массы у рифа Кингмен приходится на долю акул, луцианов и прочих хищников. А какое количество полихлорвиниловых дифенилов прошло по пищевой цепочке и осело в их тканях, еще только предстоит выяснить.
За два дня до отплытия с Кингмена ученые экспедиции направили лодки для погружения к полукруглым островкам-близнецам, расположенным на северной оконечности рифа, имеющего форму бумеранга. На отмелях они обнаружили обнадеживающую картину: прекрасное сообщество колючих черных, красных и зеленых морских ежей, мощных пожирателей водорослей. В 1998 году температура Эль-Нипьо[48], взлетевшая выше нормы в результате глобального потепления, убила 90 % морских ежей Карибского моря. Непривычно теплая вода заставила коралловых полипов выплюнуть дружественные, живущие с ними в симбиозе и производящие фотосинтез водоросли, поддерживающие правильный баланс сахаров для выделяемых кораллами аммониевых удобрений и обеспечивающие их окраску. За месяц более половины рифов Карибского моря превратились в выбеленные коралловые скелеты, теперь покрытые слизью.
Как и во всем мире, кораллы на краю островков Кингмена пестрят белесыми шрамами, но активное поедание держит агрессивные водоросли под контролем, позволяя образующим корку кораллиновым водорослям постепенно склеить раненый риф. Медленно пробираясь между иглами морских ежей, ученые выходят на берег. Через несколько метров они оказываются на подветренной стороне горы ракушечника, где их ждет потрясение.
От края и до края каждый из островков прокрыт ломаными пластиковыми бутылками, обломками пенопластовых плотов, нейлоновыми сетями, одноразовыми зажигалками, шлепанцами в различной степени ультрафиолетового разложения, крышками от пластиковых бутылок разного размера, тюбиками из-под японского лосьона для рук и кучей разноцветных пластмассовых обломков, измельченных до неузнаваемости.
Единственные органические остатки – скелет красноногой олуши, обломки старой деревянной весельной шлюпки и шесть кокосов. На следующий день ученые возвращаются после последнего погружения и заполняют десятки мусорных мешков. У них нет иллюзии, будто они вернули риф Кингмена в девственное состояние, в котором он был до открытия его людьми. Азиатские течения принесут новый пластик; повышающиеся температуры выбелят новые кораллы – возможно, все, если только кораллы и фотосинтезирующие водоросли-партнеры не смогут быстро выработать новых условий симбиоза.
Даже акулы, как они теперь понимают, несут на себе следы человеческого вмешательства. Только одна из тех, что они видели за неделю на Кингмене, представляет собой двухметровое чудовище; все остальные явно подростки. Это означает, что за последние двадцать лет здесь побывали охотники за акульими плавниками. В Гонконге за тарелку супа из акульего плавника можно выручить до 100 долларов. Отрезав грудные и спинные плавники, охотники сбрасывают изуродованных, еще живых акул обратно в море. Без рулей они опускаются на дно и задыхаются. Несмотря на кампании по запрету этого деликатеса, в менее удаленных водах около 100 миллионов акул погибают подобным образом. Присутствие такого количества энергичного молодняка по меньшей мере внушает надежду, что достаточно акул для возобновления численности популяции избегло ножа. И вне зависимости от полихлорвинилдифенилов они явно процветают.
«Каждый год, – замечает Энрик Сала, наблюдая за ними в свете прожектора с борта «Уайт Холли», – люди убивают 100 миллионов акул, в то время как акулы атакуют не более 15 людей. Это непохоже на честный бой».
Энрик Сала стоит на берегу атолла Пальмира, ожидая приземления небольшого турбовинтового самолета на взлетно-посадочную полосу, построенную во времена, когда мир официально находился в состоянии войны, чтобы забрать участников экспедиции обратно в Гонолулу – это трехчасовой перелет. Оттуда они разъедутся по миру и увезут с собой данные. Их следующая встреча будет электронной, а затем на страницах совместных работ, проверенных друг за другом.
Светло-зеленая лагуна Пальмиры чиста и прозрачна, ее тропическое великолепие терпеливо стирает осыпавшиеся бетонные блоки, в которых теперь гнездятся темные крачки. Самая высокая местная постройка, бывшая антенна радара, наполовину проржавела; через несколько лет она полностью исчезнет среди кокосовых пальм и миндальных деревьев. А если вместе с ее падением закончится и вся человеческая деятельность, Сала полагает, что быстрее, чем мы ожидаем, рифы северных островов Лайн станут столь же сложными, какими были последние несколько тысяч лет, пока их не открыли люди с сетями и рыболовными крючками. (И крысами: возможно, живущим на борту, самовосполняющимся запасом пищи полинезийских моряков, осмелившихся пересечь этот бесконечный океан, имея лишь каноэ и храбрость.)
«Даже с учетом глобального потепления я думаю, что рифы восстановятся за двести лет. Кое-где. В некоторых местах множество крупных хищников. Другие будут покрыты водорослями. Но со временем морские ежи вернутся. И рыба. А затем и кораллы».
Даже акулы несут на себе следы человеческого вмешательства.
Его густые брови поднимаются все выше, чтобы представить все это. «Если через 500 лет вернется человек, он придет в ужас от одной мысли о прыжке в океан – так много пастей будут его дожидаться».
Джереми Джексону за шестьдесят, он был самым старшим экологическим политиком данной экспедиции. Однако большинству других участников, в том числе Энрику Сала, чуть за тридцать, а некоторые вообще еще только аспиранты. Они из того поколения биологов и зоологов, кто все чаще добавляет к своим званиям слова «охрана окружающей среды». Неизбежно их исследования включают созданий, затронутых или просто покалеченных нынешним хищником, возглавляющим общемировую пирамиду, их собственным видом. Если в течение 50 лет ничего не изменится, они знают, что коралловые рифы будут выглядеть совсем иначе. Все ученые и реалисты при одном только взгляде на процветание обитателей рифа Кингмен, живущих в выработанном ими природном балансе, укрепляются в своем решении восстановить это равновесие – с человеком, которому останется лишь восхищаться.
