Ну, что сказать? Шекспироведение к середине XIX века существовало уже пару веков, был накоплен значительный материал – и шекспироведы поглядели на «бэконианство» примерно так, как римская Церковь – на ересь Лютера. Сперва еретические построения игнорировали, потом носителей их попытались переубедить, а когда это не получилось – припечатали к позорному столбу всей силой Знания и Авторитета. «Бэконианцам» было сказано, что они дураки и ничего не понимают, что Бэкон не мог писать так, как писал Великий Бард, что философия тут ни при чем, а важна поэзия и мощь поэтического гения, что Шекспиру и не нужна была никакая книжная ученость, ибо он был как бы «…наивное дитя Природы…», и его лепет приходил к нему на уста самопроизвольно – а так-то он был вполне невежественным человеком, вполне на уровне своего века и социального положения. Добавлялось, что, по свидетельству знавшего его Бена Джонсона, латынью он владел не очень, а греческого и вовсе не знал и что все практические навыки, которые он вроде бы обнаруживает, он подхватил либо в таверне «Русалка», где собирались моряки, либо в кругу своих аристократических знакомых, вроде графа Саутгемптона, которому, по всей видимости, были посвящены знаменитые шекспировские сонеты.
А что до совпадений между строками Бэкона и Шекспира, то, во-первых, это была народная мудрость того времени, во-вторых, неизвестно, кто у кого их копировал. Почему непременно Шекспир брал эти слова у Бэкона, а не Бэкон – у Шекспира?
В общем, с дискуссии между «стратфордианцами» (названными так по названию города, в котором актер Шекспир родился и где он умер) и «бэконианцами», названными так по имени Бэкона, и началось то, что впоследствии приобрело название Великого Спора.
В столкновении вокруг книги Делии Бэкон ряды «бэконианцев» оказались потрясены и разбиты, они отступили в полном беспорядке – и разделились на два основных направления.
Первое сосредоточилось на том обстоятельстве, что Фрэнсис Бэкон в числе прочих своих занятий интересовался и криптографией и просто обожал создавать свои шифры – или, наоборот, раскалывать чужие. Начались поиски шифровок Бэкона, записанных в тексты Шекспира. Найти, честно говоря, ничего не нашли, но в процессе был сформирован аппарат, который впоследствии раскрыл японские военно-морские коды{9}.
Второе направление занялось тем, что стало пристально изучать биографию Шекспира и его окружение.
И в результате их усилий на поверхность стали вылезать кое-какие противоречия.
Собственно, проблема с биографией Шекспира стара, как само шекспироведение. От него самого осталось очень мало точных сведений и документов – и никаких рукописей. Известно, когда он родился, известно, что событие это произошло в городе Стратфорде, стоящем на берегу реки Эйвон, известно, что он там женился каким-то довольно нелепым образом – 18-летним юношей он был обручен чуть ли не под ружьем с девицей на 8 лет его старше, – и после этого он появился в Лондоне, где и оказался в итоге пайщиком театральной труппы. В Стратфорде в принципе была так называемая грамматическая школа, где преподавали начала латыни и где он, возможно, учился. Это словечко – «…возможно…» – следует за ним в его официальной биографии как припев в песенке. Возможно, учился – а возможно, и нет. Списка учеников школы не сохранилось, качество тамошннего преподавания неизвестно, никаких выдающихся выпускников эта школа вроде бы не произвела. Кроме Шекспира, конечно – при условии, что он в ней учился, что, возможно, и правда, но ничем не доказано…
Конечно, на это легко возразить, приведя в пример известного нам уже Томаса Кромвеля. Он начал свою взрослую жизнь 15-летним неграмотным подростком, записавшимся в солдаты-наемники, – и без всякой школы к 30 годам знал полдюжины языков, включая латынь, и вел успешную юридическую практику, не имея диплома.
Что сказать? Гений – он и есть гений…
Считается, что Шекспир приобрел свои обширные познания в кружке графа Саутгемптона. Вот маленький отрывок из книги М. М. Морозова[62] о Шекспире:
«…В кружке графа Саутгемптона появлялся иногда поэт и драматург Чепмэн, прославившийся своими переводами Гомера…«оком души», как называет воображение Гамлет, мы видим скромного уроженца Стрэтфорда [Шекспира]: сидя в своем углу, слушает он эти слова, и в глазах его блестит лукавый огонек…»
Насчет «…лукавого огонька…» – это очень поэтично… К сожалению, тут пропущено слово «возможно», потому что ни малейших указаний на то, что в кружке друзей графа Саутгемптона был хоть какой-то актер – Шекспир, например, – не имеется. Однако считается, что он там все-таки был, – ибо графу Саутгемптону оказались посвящены одна за другой две поэмы, подписанные «Шекспир».
Дальше, согласно традиционной версии, дело было так:
«…В следующем, 1594 году он [Шекспир] написал комедию «Тщетные усилия любви», в начале которой несколько знатных молодых людей отрекаются от жизни во имя чистого знания и чистого искусства, а в конце все поголовно оказываются влюбленными в молодых и прекрасных женщин. Ибо Шекспир знал ту старую истину, которую народ выразил в пословице: «Гони природу в дверь, она влетит в окно». Нет, не по пути было Шекспиру с графом Саутгемптоном и его друзьями!..»
То есть Уильям Шекспир решил, что ему не по пути с графом Саутгемптоном? Да, говорит нам М. М. Морозов и добавляет следующее:
«…Он, по-видимому, стал все реже бывать в этом доме, где много узнал и на многое насмотрелся. Затем совсем прекратил посещения. И граф Саутгемптон позабыл о Шекспире. В дошедших до нас письмах графа имя Шекспира не упоминается ни разу. И неудивительно: встреча со скромным начинающим поэтом и драматургом была для знатного вельможи лишь мимолетным впечатлением…»
Вообще говоря, все вышесказанное поистине поразительно.
Картина получается предельно нелогичной. Шекспир-автор начал с того, что опубликовал поэму «Венера и Адонис», написанную по мотивам Овидия. Она была посвящена юному графу Саутгемптону, имела огромный успех, и, как нам говорит твердый «стратфордианец» M. M. Морозов, Шекспир якобы получил за нее от графа огромную сумму в 1000 фунтов. Это как раз в то время, когда он якобы скромно сидел в уголке в кругу удалых аристократов и записывал себе на коленке накопленные сведения и впечатления.
Морозов оговаривается, что сумма скорее всего была много меньше и что насчет «…сидения в уголке…» – это предположительно. Еще бы не предположительно, как мы видели выше, М. М. Морозов сам пишет, что никаких сведений о Шекспире в письмах графа не отыскалось. Но никакой актер в кругу друзей графа Саутгемптона не был замечен вообще – никем никогда.
А дальше актер-Шекспир решил, что его место с народом, и стал писать пьесы для народного театра? По тем временам оплата такого рода деятельности сильно разнилась в зависимости от того, ставилась ли пьеса при дворе (или у кого-то из знати для частного развлечения), или она ставилась в одном из публичных театров Лондона. За придворную «маску», как называлось представление, автору платили 40 фунтов. За городскую постановку – от 5 до 7 фунтов.
Откуда мы знаем про такие расценки? От M. M. Морозова. Более того, они подтверждаются и из английских источников. Так почему же автор/актер Шекспир ушел с таких богатых хлебов, как круг друзей-придворных, в театр вроде «Глобуса»? Может, его прогнали? Вроде бы нет – в 1609-м в свет вышли сонеты Шекспира, и их адресатом единодушно считается граф Саутгемптон. Значит, ссоры не было? Почему же связь оказалась как бы расторгнутой? M. M. Морозов твердо говорит – Шекспир хотел быть ближе к народу…
Странно, правда?
Глянем еще разок на поэму – первое опубликованное произведение Шекспира.
Она была подписана «Shake-Speare», «Потрясающий Копьем». M. M. Морозов говорит нам, что это все ерунда – Кристофер Марло, современник Шекспира, подписывался на дюжину разных ладов, правописание не устоялось. Он прав. Но вот о том, что псевдонимы того времени, как правило, писались через дефис, он нам не сообщает. Пойдем дальше? Первое полное Фолио сочинений Шекспира вышло в свет в 1623 году, лет через 7 после смерти актера-Шекспира, с потрясающей по силе эпитафией Бена Джонсона.
При этом при жизни Шекспира они не больно-то дружили, смерть поэта прошла не замеченной ровно никем – а вот Джонсону потом, после издания Фолио, заплатили очень даже хорошо, целую 1000 фунтов. Почему? Непонятно, неясно, загадочно и так далее…
Рукописей Шекспира нет. Вообще никаких. Есть пиратские издания, записанные стенографами, есть актерские копии с пометками режиссуры – и ни единого автографа. Почему?
Джонсон говорит что-то неясное о «…Высоких Покровителях…» – но не роняет ни единого словечка по поводу того, откуда он взял тексты, попавшие в Фолио, кто оплатил очень дорогое издание и так далее… Почему?
