берез, жмущихся к самой земле. Невдалеке от побережья, в нескольких минутах ходьбы от нашего лагеря, есть несколько мелких бочагов, но из них невозможно зачерпнуть ведро воды. На илистых берегах я заметил много следов северных оленей. Когда мы приблизились, в воздух взметнулись несметные стаи крачек и чаек. Вся поверхность бочага усеяна их экскрементами. Строительство лагеря близилось к завершению, и нам нужно было найти источник питьевой воды для 15 человек – нас было всего на два человека меньше, чем тех, кто нашел приют в Благохранимом доме (включая умершего плотника). Ко мне присоединился помощник судового врача, державший в руке ружье и подстреленную маленькую утку, и вдвоем мы отправились обследовать мыс. В полукилометре от лагеря звуки молотков и пил наконец стихли. Среди бугристой тундры пришло чувство удаленности. Вокруг всё сыро и тает. По распадкам к морю бежит множество ручьев. Если наступить на желтоватое пятно, нога проваливается и вязнет в грязи по щиколотку, а то и глубже, пока не упрется в твердую поверхность – камень или вечную мерзлоту. Мы подошли к деревянному сооружению, обозначавшему юго-восточный край мыса. Это был примитивный маяк, около 10 метров высотой, с электрической лампой и давно разрядившимся аккумулятором. Намерзавший зимой морской лед частично разрушил конструкцию, и весь каменистый берег был усыпан осколками стеклянных призм. В 1960-е и 1970-е годы маяк обслуживал персонал покинутой ныне метеостанции на мысе Желания, в 70 километрах отсюда. Гусеничными шрамами от их вездехода исполосована вся округа, а один след проходит всего в нескольких метрах от Благохранимого дома.
Ержи Гавронский связывается с Нидерландами по спутниковому телефону с антенной, направленной в сторону южного горизонта
Обогнув мыс, чтобы вернуться к лагерю берегом, мы увидели, как неподалеку из моря вынырнули два моржа. Было похоже, что, проплывая мимо, они остановились передохнуть. Над водой были хорошо видны их глаза-бусинки и щетинистые морды с длинными усами. Стоя в воде практически вертикально, они разглядывали нас и с шумом выдыхали воздух. Моржи – очень крупные животные, почти вдвое больше коровы. И они поплыли дальше и исчезли в никуда.
По берегу тянулись волнистые гряды холмов, сплющенных тысячелетним воздействием снежного покрова и земного тяготения. Приблизительно на полпути к лагерю нам встретился небольшой кристально чистый водоем в ложбинке между двумя гребнями. Я встал на колени, чтобы попробовать воду: она была пресная. Это могли быть талый снег или вода, просачивающаяся сквозь гальку. Запасов воды в этом озерце вполне хватит, чтобы снабжать нас питьевой водой. Вернувшись к Благохранимому дому, мы обнаружили, что сооружение лагеря было закончено, и теперь как русские, так и нидерландцы перенесли всё внимание на раскоп. На костре из плавника булькал котелок с картошкой. На землю спустились сумерки, которые будут длиться всю ночь. Мне предстоит записывать параметры погоды во время нашего пребывания на острове. Я распаковал свои метеорологические инструменты и установил их метрах в двадцати от нашего лагеря. Мне пришлось изрядно попотеть, чтобы вбить в каменистую почву шест, на котором я закрепил внушительный металлический цилиндр с анемометром. Внутри стального корпуса установлен скрипучий самописец с заводным пружинным механизмом и рулоном регистрационной ленты. В еще одном контейнере располагались гигротермометр и стеклянные трубки максимального и минимального термометров. Потом я распаковал и опробовал теодолит и обнаружил, что он прекрасно перенес путешествие и находится в отличном состоянии.
Туман окутывает место раскопок с крестом, установленным Дмитрием Кравченко. Фото автора
День завершился ужином из картошки и жаренной на костре курицы. Было 9 часов вечера. Все отходы и остатки еды были сожжены, чтобы не привлекать медведей. «Теперь нам надо установить ночную вахту, – сказал Юрий с нотками таинственности в голосе. Он окинул взглядом нашу группу, как бы давая нам проникнуться этой мыслью. – Я буду стоять вахту первым. Кто будет вторым?» Мы расписали дежурства и отправились спать. Палатку со мной делит Херре Винья, и, пока он оставался снаружи, я смотрел на темную синеву Карского моря. Уютное тепло спального мешка быстро окутало меня. Уже засыпая, я чувствовал, как земля раскачивается и уходит из-под меня, – мое тело оставалось настроенным на волну жизни на корабле. Я погрузился в сон под громкое жужжание бензинового генератора, заряжавшего аккумуляторы для наших телевизионщиков Хенри Хогевауда и Антона ван Мюнстера.
28 августа 1995 года, вторник
Проснулся я оттого, что яркое солнце светило прямо на мою палатку. Часы показывали 4 утра. Было слышно, как снаружи Ержи, которому выпало дежурить ночью, ходил по лагерю, с шумом распаковывая ящики. От мысли, что я проснулся на Новой Земле, мною овладели волнение и жгучее любопытство. Я готов был незамедлительно приступить к работе, но усилием воли заставил себя оставаться в спальном мешке еще пару часов. Все встали в 7 утра. Юрий нарезал хлеб и сыр и угостил всех «особым арктическим вареньем». С погодой нам повезло: безоблачное небо и слабый юго-западный бриз. Я снова окинул взглядом суровый серовато-коричневый пейзаж. В свете утреннего солнца были хорошо видны скругленные холмы в глубине Новой Земли, местами покрытые вечными снегами. Отсюда до них от 6 до 10 километров. Дальше за холмами я мог различить гигантскую выпуклую ледяную шапку, выделявшуюся на фоне бледного неба. В бинокль видно, что она изрезана каналами талой воды, подчеркивающими кривизну ее поверхности. От нас до границы льдов около 20 километров. Это приблизительно шесть или семь часов ходьбы по относительно ровной местности.
Вскоре после завтрака пейзаж арктической пустыни украсился треногами и красно-белыми геодезическими рейками – мы начали обследовать, наносить на карту и измерять эту дикую пустошь. Я поставил футуристического вида теодолит в углу измеряемой площадки, на еле заметном каменном выступе. Когда я распаковал свое оборудование, я обнаружил в глине между камнями отпечатки громадных лап – безошибочный признак присутствия поблизости могучего зверя, безраздельно властвующего в этом мире. На некотором отдалении стоящие на коленях археологи делали разметку раскопа. Далеко за ними, посреди морской глади, был виден «Иван Киреев» – наш экспедиционный корабль. Каждый раз, когда я смотрел на него, он оказывался под другим углом к берегу, медленно вращаясь вокруг якорной цепи. Кто-то вышел за пределы лагеря – оказалось, это Юрий, наш сегодняшний дежурный, вылил ведро, в котором он мыл картошку. По правую руку Рене Герритсен возился с двухметровым воздушным змеем в надежде
