— Шутите, гражданин начальник? — Ильин взволнованно вскочил.
— Разве этим шутят, — капитан тоже встал, прошелся по комнате. — Тут дело в другом. Что я ей скажу о вас? Хвалить пока не за что, а ругать вроде неудобно.
— Не говорите ей о моем прошлом, — голос заключенного дрогнул. — Я на нем крест ставлю.
Николай Михайлович легонько подтолкнул Ильина к выходу:
— Идите! Сестра ждет вас в комнате свиданий.
— Спасибо! — уже из-за двери крикнул Ильин.
Шло время. Разговор с сестрой, ее письма помогли Ильину разобраться в своих ошибках. Он начал интересоваться жизнью коллектива, записался в библиотеку. Теперь после работы его всегда можно было встретить с книгой в руках. Новый, светлый мир открывался его глазам. Впервые он почувствовал, что вокруг много интересного.
Ильин успешно освоил столярное дело и вскоре стал передовиком производства. Особенно ему запомнился день, когда он впервые перевыполнил норму. После работы увидел «Молнию»: «Сегодня столяр Ильин дал 120 процентов!»
Однажды Тишкин встретил Ильина возле клуба. Поинтересовался, как дела.
— Письмо от сестры получил вчера, — сказал заключенный. — Пишет, договорилась на фабрике… Как выйду на свободу, примут меня на работу.
— Ну, и что вы решили?
— Буду жить у сестры, честно жить и работать, — твердо ответил Ильин.
Каждый думал о своем. Ильин — сейчас уверенно о своем будущем. Капитан пока еще с тревогой и некоторыми опасениями: парень меняет характер, и еще немало трудностей на его пути.
П. Витвицкий, подполковник внутренней службы, В. Шиляев.
Ставка на доверие
— Вам бы только измываться! — кричал мальчишка, вырываясь из крепких рук воспитателя.
— Вот, Ислам Гаффарович, — выпалил запыхавшийся лейтенант, — опять этот герой в карты играл.
— Ну и играл! Ну и наказывайте! — и мальчишка вдруг заревел дико и истерично.
Высокий молодой лейтенант, немного отдышавшись, подошел к столу и налил в стакан воды. Но в один миг от капризной мальчишеской руки стакан разлетелся вдребезги. Подполковник Ислам Гаффарович Саттаров взял со стола графин:
— На-ка, друг, и этот сосуд хлопни. Ну что, не желаешь? Тогда садись…
Подполковник открыл шкаф, достал оттуда шахматы.
— Давай-ка сразимся! Ты же, как мне известно, чемпион класса.
Мальчишка растерянно кивнул головой. Шмыгая носом и подозрительно поглядывая на начальника, сделал первый ход. Сражение длилось несколько минут. Подполковник решительно встал из-за стола.
— Играешь-то, брат, пока не очень. Спешишь. А тут думать надо…
Вплотную подошел к подростку, положил на его хрупкое плечо руку.
— По дому, поди, соскучился? А?
— Нет у меня дома! И никого нету! — взъерошился парнишка.
— Ну что ж, тогда иди.
— В штрафной, что ли? — покосился мальчуган.
— Зачем же? В общежитие. Иди, отдыхай.
Парнишка стремглав выбежал из кабинета.
«Как найти дорогу вот к такому? Как счистить с его души уже успевшую накопиться плесень? А может быть, ты не за свое дело взялся, Ислам? Учился, хотел стать журналистом. Ну и продолжал бы работать в газете…»
Новый день заглядывал в окна, а начальник колонии все думал, искал пути-дорожки к сердцу трудного подростка. Оно было словно наглухо закрытая дверь.
В колонии Генку Кулакова звали Жмотом или Кулаком. Клички пристали к нему. Генка не обижался: он действительно был скуп и ленив. До колонии жил в детдоме. Часто убегал из него, снова попадал в сомнительные компании, участвовал в кражах. Последний раз, убежав из детдома, работал в колхозе на сборе яблок. И это ему надоело. Украл велосипед, и вот результат: оказался в колонии…
После столь бурной встречи с начальником колонии Генка недоумевал: «Почему не наказали?» Думал о Генке и Саттаров. Беседовал с воспитателями, производственниками, вновь и вновь просматривал их дневники. Он, Точно врач, старался установить диагноз и назначить эффективное средство лечения.
«Генка стремится к полной свободе действий, — размышлял Саттаров. Конечно, можно заставить его подчиниться. Но какова от этого польза? Мальчишка будет выполнять поручения из-за боязни быть наказанным».
Вскоре на имя Саттарова пришло письмо. В нем говорилось, что Геннадий Кулаков в детский дом был отдан в 1961 году, а фамилия его приемных родителей Федоровы. «Очень хорошо!» — подумал Саттаров. Генкина история начинала проясняться.
Ответное письмо на имя Федоровых Саттаров сел писать вечером, когда в колонии установилась тишина. На бумагу легли ровные строчки: «Уважаемые родители! Мы благодарны вам…» Саттаров потер виски: «Чем же порадовать Генкиных родителей?»
Раздумья прервал влетевший в кабинет воспитанник Борис Бутенко.
— Ислам Гаффарович! Опять Кулаков в карты затеял…
— Хорошо, разберись.
«Генка, Генка, что же делать с тобой? Опять организовал, опять затеял. А что если?..» Ислам Гаффарович отложил начатое письмо. «А что если, как говорил Макаренко, соединить огромное доверие с огромным требованием».
…В свое назначение командиром отряда Генка поверил не сразу. Подойдя к знакомой двери кабинета начальника колонии, почувствовал, как часто-часто забилось сердце.
— В отряде — будущие столяры, — сказал Ислам Гаффарович, — там нужна командирская воля. Мы вот здесь посоветовались и решили тебя назначить…
За новое дело Генка взялся горячо, ребята его слушались. Сам он работал наравне с другими, старался в грязь лицом не ударить. Однако с учебой у Генки не клеилось.
Как-то колонию посетили заслуженные люди. Были среди них и Герои Советского Союза. Ребята плотным кольцом окружили гостей, посыпались вопросы.
— Да… Это люди! — восхитился Генка, зайдя после этой встречи в кабинет Саттарова. Ислам Гаффарович заметил, как у парнишки заблестели глаза.
— Чтобы стать таким, надо много учиться, — сказал Саттаров, делая строгое лицо. — А ты вот, брат, в хвосте плетешься. Командовать умеешь, а с арифметикой не в ладах.
Генка нахмурился:
— Зря вы, Ислам Гаффарович, не в любимчиках Кулаков, вот и придираются…
— Ну? Вот это новость! Хорошо, Геннадий, я поговорю с учителями. Да, вот что еще, — остановил Генку начальник колонии, помоги, брат, размножить нам песни для хорового кружка.
— Пожалуйста! — решительно ответил Генка.
Когда все собрались у большого стола, Саттаров положил на стол чистую бумагу. Николай Гладышев стал диктовать. Саттаров писал наравне со всеми. Поставив точку, он положил свой листок в общую стопу, затем передал ее Кулакову и попросил его проверить.
Генкины щеки зарделись, когда он увидел, что его запись сделана хуже других. Дождавшись, когда ребята ушли из класса, Генка достал из кармана свой измятый листок и, не глядя на подполковника, спросил:
— Ислам Гаффарович, а на дополнительные уроки можно?..
— Конечно! От них лишь одна польза. Да и меня не забывай, сообщай о своих успехах. Я сам в твоем дневнике расписываться буду.
Поначалу шефство начальника колонии тяготило Генку. Но потом он привык, стал заходить к нему чаще. Иногда они, как равный с равным, спорили, играли в шахматы. Это льстило Генке: как-никак, начальник — шахматист первого разряда!
Генка в последнее время здорово изменился. Взгляд у него стал открытым, доверчивым.
«Оказывается, ты даже очень симпатичный, рыжий чертенок», — с улыбкой подумал однажды о нем Саттаров, когда Генка сидел перед ним, раздумывая над очередной шахматной партией.
Но вот опять случилось ЧП: Генка подрался, нанес побои мальчишке. Виновник предстал перед собранием. Кулаков стоял, опустив голову, щеки его румянились.
— Гнать его с командирства! — неслись из зала голоса.
«Значит, ставка на доверие проиграна», — думал Саттаров, сидя в президиуме.
— Не виноват Генка. Зря вы его!.. Это выкрикнул худенький мальчишка, Леха Воробейчик. Он даже растерялся, почувствовав, что стал центром внимания.
— Я был рядом, — краснея и запинаясь, продолжал Воробейчик, — Генка подошел к доске, ну к той, где списки, когда посылки приходят. А Витька так ехидно и скажи ему: «Побираться пришел?» Ну, значит, Генка и двинул ему оплеуху.
Зал приутих. За Лехой высказались и другие свидетели конфликта. Картина прояснилась. И все же собрание предложило: отстранить Геннадия Кулакова от руководства отрядом сроком на один месяц.
Шло время. Отзвенела ручьями весна, наступило жаркое лето. Срывов у Генки больше не было, его восстановили на прежней должности, обязанности свои он выполнял добросовестно.
Однажды утром, попрощавшись с Генкой, Саттаров уехал на вокзал, сказав, что служба заставляет его покинуть колонию на несколько дней.
На второй день он вышел из поезда на небольшой станции. Здесь жили приемные Генкины родители.
