Юрий Образ: Виктор Олегович! Как выглядит расписание Вашего обычного «производственного» дня? Эрнест Хэмингуэй, например, работал стоя босиком за бюро с 06 утра и до 11.00. ежедневно. То есть, до той временной точки, с наступлением которой в бывшей Империи (СССР) начиналась торговля «огненной водой», о чём он, скорее всего, ничего не знал. Это т. н. самодисциплина, которая случайно совпала с питьевым режимом, установленным ЦК КПСС для гегемона. Но он — Нобелевский лауреат. А О’Генри напротив, следовал другому рецепту — бутылка виски и апельсин на письменном столе и, когда всё это кончилось, — рассказ готов. Вы — судя по Вашим тёмным очкам, не монах. Какова Ваша производственная технология??? До, после или в промежутках? Или Вы — аскет? Хотелось бы искренности. Она Вам не повредит. Не сможет повредить!!!
Виктор Пелевин: Юрий, вы же умный человек и должны понимать, что после такого вступления мне станет не по себе. Тем не менее, постараюсь ответить вам честно. Как только в моей жизни появляется что-то похожее на расписание, я переезжаю на новое место. Поэтому можно считать моим распорядком привычку к постоянным переездам. В каждом таком переезде присутствует элемент страдания, связанный с очередным поворотом колеса становления, о котором так пронзительно и точно спел Макаревич. Но одновременно присутствует и радость. Что касается моментов «до» и «после», о которых вы говорите, то они являются умозрительной абстракцией и не могут служить фундаментом ни для одного реального действия. С другой стороны, любое жизненное состояние является по своей природе промежуточным. Так что не ждите искренности. Искренность есть правдивость, сопровождаемая высечением эмоциональных искр. Правду я еще могу вам сказать. Но искры любой нормальный аскет тратит на стихи и девочек.
Збышек Стоцкий: 1.Сколько раз Вы любили? 2.Сколько у Вас было женщин?
Виктор Пелевин: Я стараюсь любить все живое, поэтому подсчитать количество здесь довольно сложно — любовь это качество. Что касается женщин, которым я служил, то я помню только примерное число девственниц. Но называть его полагаю нескромным и неприличным.
Алексей Евсеев: …и 3. Сколько было тех, что Вам отказали?
Виктор Пелевин: Ах, милый Алексей. Вам мало вывешивать мои тексты в интернете, лишая меня скудного литературного заработка. Вы еще хотите убедиться в том, что у меня проблемы с личной жизнью. Вы, наверное, пишете прозу. Я угадал? У вас, несомненно, есть все необходимые для настоящего писателя данные.
Екатерина Зекавица: Во всех Ваших произведениях, без исключения, безупречный, не оставляющий вопросов конец. А ведь часто даже у очень сильных писателей окончание произведения оказывается слабым местом. Как Вы этого достигаете? Можно ли этому научиться?
Виктор Пелевин: Екатерина, меня как раз часто не удовлетворяют финалы моих романов. Мне кажется, что вы в своей доброте склонны переносить скромные достоинства самого автора на его несовершенные книги. А научиться можно чему угодно.
Лера Грант: Как часто вы заходите в комьюнити http://community.livejournal.com/ru_pelevin/?
Виктор Пелевин: Не часто, но бывает.
Алиса Релина: Что из написанного вами вам самому нравится больше всего? Чьим мнением дорожите? Кто ваше ближайшее окружение? За что вы себя ругаете?
Виктор Пелевин: Я редко думаю об уже написанных текстах, и практически никогда их не перечитываю. Иногда меня веселит какой-нибудь абзац, который я вижу в интернете — бывает так, что я его не помню. Он может быть из любой книги. Дорожу я, разумеется, мнением читателя, особенно того, центр которого везде, а граница нигде. А ругать себя я избегаю, потому что с каждым годом мне все труднее раздваиваться на жаре.
Источник — http://www.snob.ru/selected/entry/20521.
Из песни Алексея Хрынова («Полковник и Однополчане») «Душегуб». Пелевин цитирует эти строки с ошибкой («говно» вместо «дерьмо»).
Из стихотворения Вл. Набокова «Мы с тобою так верили» (Париж, 1938).