проседью норковую шубку Галины Еремеевны. Разрушили весь создававшийся годами и трудами Галины Еремеевны уют. Не побрезговали даже мелочью — прихватили, злодеи, шесть комплектов индийского постельного белья в нежнейшую полоску, два дивных французских парика и тигровый купальник, которым Гурмаева мечтала убить "все Гагры".
В комнатах царил разгром, или, как впоследствии, вспоминая, выражалась Галина Еремеевна, "азиатский цунами".
Единственным нетронутым в квартире местом оказался туалет: туда-то и скрылась искать утешения рыдающая Галина Еремеевна.
Вид клозета несколько успокоил ее. Было ясно, что злоумышленники почему-то обошли стороной этот интимный уголок интерьера: все было цело, все блестело чистотой, все отдавало вкусом. Стены и пол, в тон унитазу, были выложены бледно-розовой импортной плиткой со сценами из жизни двора Людовика XIV. К дверям шкафчика, скрывающего черные потливые трубы, был прикреплен гобеленчик "Белль жардиньер". Висел тут и цветной японский календарь за прошлый год, подаренный Гурмаеву пациентом, работающим в Аэрофлоте. Календарь в самых соблазнительных ракурсах повествовал о ночной жизни Гонконга.
Глядя на всю эту красоту, прислушиваясь к доносившимся из комнат голосам, Галина Еремеевна неожиданно для себя самой вдруг подумала:
— А ведь найдут, непременно найдут.
Группа Багирова тем временем была занята делом. По полированной поверхности столиков рассыпан был тончайший порошок для обнаружения отпечатков пальцев. Лева Бакст нюхал окурок, найденный в цветочном горшке.
— Среди ваших знакомых нет интеллигентов, курящих "Герцеговину флор"? — обратился он к Гурмаеву.
В профессорской памяти подобных знакомств не обнаружилось.
Но Леву трудно было обескуражить. После долгих поисков в кухне возле раковины он обнаружил плевок. Так грубо и неэтично плюнуть может только преступник. Лева долго рассматривал культуру слюны в переносной микроскоп и пришел к выводу, что преступник незадолго до прихода в квартиру потчевался мясным пирожком. Не доверяя себе, он отослал неисследованные остатки в лабораторию с нарочным на мотоцикле.
Не прошло и часа, как в квартире резко зазвонил телефон. Докладывала лаборантка.
Бакст слушал, довольно кивая головой.
— Ну вот, как я и предполагал, преступник, вероятнее всего, живет в районе Трубной площади. Такие пирожки с мясом печет лишь столовая № 27. Начинка замешана из третьёводнишних котлет с добавлением хлебного фарша из батонов по 1 3 копеек.
— Ошибки не могло быть? — усомнилась Гера Анда-лузова, будущий эксперт-криминалист.
Лева Бакст обиделся:
— В науке сомневаешься?
Андалузова окинула его насмешливым, но не лишенным любви взглядом. Ей все больше нравился этот горячий практикант.
— В науке, Лева, я не сомневаюсь. Но если воры действительно ели пирожки, купленные на Неглинной, то скрыться они не могли. Надо немедленно запросить данные о всех острых желудочно-кишечных отравлениях. Обидно, если преступников не удастся взять живыми.
Сам полковник Багиров вот уже более получаса как уединился с Гурмаевым в одной из комнат просторной профессорской квартиры, и стажеров страшно интересовало, о чем они там говорят. Наконец дверь отворилась.
— И все-таки я не могу поверить. — продолжал возражать чему-то профессор.
— А я постараюсь, Николай Николаевич, вас в этом убедить, — мягко отвечал Багиров, пропуская Гурмаева в гостиную. — В этой истории с приездом Ширинкина на дачу много странного.
В дверь позвонили, и в сопровождении незнакомого человека вошел Наиль Салихов. Вид у него был озабоченный.
— Обнаружились следы зеленого фургона, — выпалил Салихов с порога. — Вот, Сергей Андреевич все объяснит.
Человек, которого Салихов назвал Сергеем Андреевичем, оказался мастером из расположенной неподалеку от дома радиомастерской. Вот что он рассказал.
Несмотря на выходной день, он приехал в мастерскую, чтобы выполнить один срочный заказ, о котором его просили лично. Дело оказалось хлопотным, и мастер проработал до двух часов "не разгибаясь". Поняв, что дел еще много, он решил передохнуть и заодно сходить за сигаретами. Тут-то он и увидел зеленый фургон.
— Я решил было, что кто-то с большим запозданием переезжает на дачу. Но меня удивило то, что один из грузивших тащил скатанный в рулон ковер. Ну я возьми к ним и подойди: кого, мол, братцы, перевозим? А они так, знаете, спокойно отвечают: профессора Гурмаева вещи. Один из них даже подмигнул: живут же люди… Ну я и успокоился. Коли профессор, тогда понятно: профессору и на даче по ковру походить можно.
В продолжении всего рассказа Гурмаев ни разу не шевельнулся. Но едва мастер умолк, он поднял голову и спросил:
— Скажите, а не было среди грузивших человека лет за шестьдесят?
— Нет, — покачал головой мастер, — такого не было.
Профессор, очевидно, был вполне удовлетворен ответом и с довольным видом откинулся в кресле.
— Интересовались, не было ли среди грузчиков Ширинкина, не так ли? — спросил лукаво Багиров.
Роль Сидора Ширинкина была ему не вполне ясна. Многое в его поведении казалось необъяснимым, если, конечно, не предположить, что…
— Ну что Ширинкин? — спросил полковник у беспрерывно звонившего по телефону Гоги Остракидзе.
— Никаких следов, товарищ полковник… Дома нет, в бане нет; отвечают, что на работу не вышел.
— Прекрасно, прекрасно… — чуть слышно проговорил Багиров. — Дело, кажется, становится интересным.
Из кабинета профессора донесся взволнованный голос Геры Андалузовой.
— Эврика! Эврика! — кричала она.
Когда она появилась в гостиной, грудь ее взволнованно вздымалась, на похудевших во время практики скулах пылал румянец. В предчувствии непредвиденного все смолкли.
— Внутри тумбы стола Николая Николаевича обнаружены отпечатки пальцев. Взгляните!
После дерзкого ограбления квартиры профессора Гурмаева напряженная работа коллективною ума достигла, казалось, апогея. Однако злоумышленников взять не удавалось. Молчали комиссионные магазины. Скучали засады, оставленные у скупщиков краденого. Розыски тигрового купальника Галины Еремеевны на курортах Кавказа, Крыма и Прибалтики результатов не дали. Ширинкин, таинственно исчезнувший в день грабежа, нигде присутствия своего не обнаруживал.
По делу уже работали две группы — каждая по своей версии. Первая перемалывала идею с "Герцеговиной флор". Составлен был список всех курильщиков этого редкого сорта папирос, но среди них в большинстве были лица вне подозрений. Вторая группа работала по версии, получившей условное название "Ботулизм". Были обследованы десятки клиник, проанализированы сотни больничных листов. По истечении трех дней и трех ночей на стол Багирова лёг листок с адресом одной из московских клиник. Несколько дней назад туда были доставлены три человека с диагнозом "острое отравление".
На утренней летучке Багиров, раскрошив две сигареты (после очередного мини-инфаркта он не курил, а только нюхал сигареты "Дымок"), подвел первые итоги. Версия с "Герцеговиной флор ему представлялась сомнительной.
— Умный преступник не станет курить "Герцеговину флор", — сказал он задумчиво. — Слишком заметно. Да и дорого!
— Простите, а как же экспертиза? — возразила Андапузова. — Спектральный анализ табака подтвердил…
— С наукой не спорю, — снисходительно улыбнулся Багиров, — но наука смотрит в микроскоп и не видит перспективы. Надо смотреть шире и изучать
