Мистер Льюис схватился за голову и, стиснув зубы, отвернулся. Но когда кое-кто из зрителей, заткнув уши, начал протискиваться к выходу, он решил спасать доброе имя своего шоу.
Под его руководством на сцену выскочили пятеро служащих и, делая вид, что ничего особенного не происходит, осторожно попытались утащить музыкантов за кулисы. Но не тут-то было! «Каменотесы» вырывались и отпрыгивали.
Озлившись, служащие перестали церемониться и переглянувшись, взялись за дело всерьез.
Последним со сцены уносили Джона. Он отчаянно брыкался и кричал:
– Рок-н-ролл – это музыка будущего! Вы еще не доросли до нее! Болваны!
Ехидно прищурившись, Майкл спросил:
– Куда это ты так вырядился?
Пол, проигнорировав вопрос, выскользнул из дома. Никогда бы он не отправился на этот церковный праздник, тем более в Вултон, если бы не волшебное слово «рок-н-ролл».
– Пойдем, послушаешь, что это такое, – напирал его старый знакомый Айвен Воган, игравший нынче на однострунном басе в какой-то мифической группе с дурацким названием «Каменотесы». – Айда, посмотришь, как толпа на ушах будет стоять. А то бренчишь всякую ерунду слащавую…
Идти не хотелось. Пол прекрасно понимал, что на самом деле Вогану просто нужно, чтобы хоть кто-то из его старых друзей увидел, какой он теперь крутой. Но мальчиком Пол был мягким и никого не любил обижать. А потому, хотя и часа на полтора позже, чем обещал, он уселся на свой новенький трехскоростной велосипед «Ралли» и двинулся в путь.
«Ну что хорошего может играть местная шпана? – рассуждал он, крутя педали, время от времени стряхивая пылинки с новеньких супермодных брюк-дудочек и белого спортивного пиджачка. – Настоящая музыка делается в Америке. Элвис Пресли, Джерри Ли Льюис, Чак Берри, это – да!.. Ладно, в конце концов, хотя бы проветрюсь. На этих праздниках всегда полно девчонок… А я сегодня такой симпатичный…» В этом русле мысли его поскакали галопом, а сам он, с ускорением двигаясь в сторону церкви, перестал замечать все вокруг, погруженный в розовые грезы.
Мало-помалу мысли его приобретали опасный характер, тем паче, что бестелесные видения многих девочек как-то сами собой слились в его сознании в почти осязаемый образ мисс Мэйфилд. Сердчишко Пола постукивало, отдаваясь в висках, и он даже не заметил, что колотится оно уже как бы не само по себе, а в такт каким-то звукам снаружи.
А когда очнулся, грохот барабанов был уже громок и отчетлив.
Матримониальные грезы мигом вылетели из его головы. Он остановился, прислонил велосипед к оградке церковного двора, закрыл на замок противоугонную цепочку и дальше двинулся пешком.
Музыка, которую он слышал, граничила с какофонией. Гитары не были как следует настроены, бас ударял только в сильную долю, отчего, сливаясь с тактовым барабаном, звучал не как отдельный инструмент, а лишь добавлял силы грохоту. И еще был голос…
Казалось, певец совершенно не озабочен тем, понимают слушатели, о чем он поет или нет. Произношение было такое, словно он во время пения жует резинку. (Позднее оказалось, что так оно и есть.)
Но во всем этом была некая завораживающая энергетика. Пол понимал, что это – плохая музыка. Но с удивлением чувствовал, что она нравится ему. Она влекла его, как дудочка крысолова.
Теперь он уже почти бежал к церкви. И вот, достигнув ее, он своими глазами увидел виновников вышеописанного шума.
Музыкантов было шестеро. Все они были такими же школьниками, как и он сам. И первым Пол, конечно же, увидел Айвена. Выходит, это и есть его «Каменотесы». Что ж, Айвен не врал: кучка ребят под сценой действительно «стояла на ушах», дергаясь и прыгая в такт.
Но с Айвена и зрителей внимание Пола быстро переключилось на солиста.
Это был худощавый потный подросток в клетчатой рубашке, с маленькими круглыми очками на носу. Он не только кричал в микрофон, не только кривлялся, но в проигрышах, когда петь не надо было, к тому же еще и раздавал тумаки аккомпаниаторам. Он, конечно же, отдалялся при этом от микрофона, но все равно внизу были отчетливо слышны его выкрики и брань: «Играй четче, сволочь!» или «Ритм, ритм держи, бездарь ушастая!..»
«Между тем, сам он гитарой владеет не слишком-то, – отметил Пол. – Во всяком случае, когда он, распоряжаясь, не играет, общее звучание становится немножко почище…» А когда, вместо гитары очкарик сделал небольшой проигрыш на губной гармошке (и сделал его действительно неплохо) музыка стала почти приятной.
Но вот подоспел очередной куплет, и певец вплотную прижал губы к сеточке микрофона:
– Этого нельзя! И этого нельзя!
Но, я прошу, не надо горячиться зря.
Тетенька учитель, жизнь так коротка,
Дай-ка лучше денег мне, и я куплю пивка!
Йе-е!!!
Пол оторопел. Он уже второй день для своей новой мелодии пытался сочинить именно эти слова! Как раз про «тетеньку учителя». Правда, Пол хотел от нее несколько большего, нежели «денег на пивко», но общая идея скоротечности жизни и необходимости взять от нее все – была абсолютно та же. Он даже ревниво подумал, не преподает ли мисс Мэйфилд и в «Куорри Бенк Скул», но тут же эту мысль отбросил… Два дня этот текст кусочками крутился у него в голове, но все никак не складывался во что-то членораздельное, а этот тип преспокойно поет его!
Пол стал пробираться поближе к сцене.
– Куда прешь, олень?! – крикнул кто-то ему в ухо, пихнув в бок, хотя эпитет этот, судя по эмблеме, больше подходил бы как раз ученику «Куорри Бенк скул». Пол даже не оглянулся.
Никогда раньше не приходило ему в голову пойти на танцы. Во-первых, он был слишком хорошо воспитан для этого. Во-вторых, раньше он стеснялся. Потом осознал, что танцевать не умеет и боялся стать посмешищем. А в последнее время он нередко представлял себя на танцах, но не танцующим, а играющим… И даже в этом парень из «Куорримен» перещеголял его. Ведь вот он – стоит на сцене и поет, а люди внизу – танцуют… Пол же мог только мечтать оказаться на месте этого очкарика.
Он подобрался вплотную к сцене и стоял, глядя на музыкантов широко открытыми глазами. Теперь он уже жалел, что не подошел к самому началу праздника.
Песня закончилась, народ внизу захлопал и засвистел. По эстрадной традиции певец должен был сейчас раскланяться и поблагодарить публику за аплодисменты. Вместо этого очкарик, повернувшись ко всем спиной, достал из-за колонки початую бутылку пива и как следует к ней приложился.
Он раздражал Пола. Он оскорблял его чувства подростка из хорошей семьи. Но он и восхищал его в то же время!
Тут на сцену забрался некий благообразный пожилой джентельмен и что-то сказал солисту на ухо. Тот ухмыльнулся, поставил бутылку на место, подошел к микрофону и объявил:
– Устроители этого праздника говорят, что мы слишком шумно играем, что предыдущая песня была последней, и наша программа на этом закончена. Но не тут-то было. Сейчас для вас прозвучит самая идиотская песня в мире под названием «Бесаме мучо». Ура.
Пол знал эту песню. И не только знал, но и очень любил. Прекрасная мелодия, удивительно стройная гармония… Однако, надо отдать должное правдивости очкарика. В исполнении «Каменотесов» песня эта и в правду стала самой что ни на есть идиотской.
«Ну зачем брать в репертуар песню, которая тебе не нравится? – недоумевал Пол. – Неужели только для того, чтобы вдоволь поиздеваться над ней? Как это глупо!..»
Но, оглядевшись, он обнаружил, что окружающие не разделяют его негодования. Те, кто чувствовал иронию и издевку, с которыми выводил очкарик английские, вперемешку с испанскими, слова, буквально покатывались со смеху над его ужимками. Остальные, и их было значительно больше, с полной серьезностью разбились на пары, и мальчики теперь упоенно тискали девочек под звуки томной боса-новы.
«Этот парень явно знает что-то такое, чего не знаю я, – думал Пол. – Зато я – лучше играю на гитаре. Мы могли бы пригодиться друг другу».
Песня прозвучала лишь до середины, как вдруг отключилось электричество. Теперь слышны были только барабаны да потрескивание стиральной доски, на которой с увлечением наяривал рыжий паренек. Вместо того, чтобы остановиться, очкарик встал на колени и под этот варварский аккомпанемент натужно докричал песню до конца. А закончив, сказал:
– Ну все. Расходитесь. Нам перекрыли кислород. Перед вами выступали: звезда эстрады номер один – Джон Леннон и группа «Каменотесы»!
Зрители немножко похлопали и разбрелись, а ребята стали стаскивать инструменты и скудную аппаратуру к краю сцены.
Через пару минут к ним подкатила машина, и Пол, с изумлением увидел, что это катафалк. В него-то музыканты и стали заносить свое имущество. Только очкарик Джон не принимал участия в общем созидательном труде, а вместо этого уселся на край подмостков и, болтая ногами, продолжил поглощение пива.
Остальные не возмущались. Похоже такое разделение труда – все таскают аппаратуру, а Джон пьет пиво – было в «Куорримен» традиционным.
