Измученные, голодные вернулись мы на судно, проклиная начальство и представителя фирмы Высоцкого.
На следующий день были разрешены отпуска в город. Команда за командой покидали корабль. Старшие получили строжайшие указания, как мы должны вести себя в городе.
Солдаты были отпущены за покупками до определенного часа, когда обязаны были собраться в условленном месте. Люди вздохнули полной грудью. Только теперь бросились им в глаза прелести цейлонской природы, которые они вчера, во время безрадостной четырехчасовой прогулки, не заметили.
На улицах, под громадными пальмами продавали прохладительные напитки, приготовленные из ананасов, бананов и других фруктов. Солдаты с жадностью набрасывались на все. Они выпивали сразу по нескольку бутылок фруктовых вод, съедали по два-три килограмма бананов, с наслаждением ели таявшие во рту ананасы.
Покупки были сделаны скромные. Люди приобрели бритвы, часы, мыло, но больше всего покупали съестного. В городе было много английских солдат и в особенности матросов. Они приглашали нас в кафе и рестораны, угощали вином, пивом п закусками. Мы не оставались в долгу.
Солдатские головы хмелели. Мимика и жестикуляция вполне удовлетворяли людей, не понимающих языка друг друга. Разговоры становились громче. Русские пели песни, англичане подтягивали, хлопали в ладоши, подплясывали.
Вечером на корабль не вернулось п половины отпущенных солдат. Взводные ходили по городу, собирая своих людей. Те, кого они приводили на место сбора, некоторое время ожидали остальных, но потом расходились. И когда взводные возвращались с очередной группой, на месте сбора они никого не находили, и история повторялась. В конечном счете старшие являлись на судно с третьей пли четвертой частью команд.
Поздно вечером и ночью оставшиеся в городе все же ухитрились добраться до судна, стоявшего далеко от берега. Иногда утром могучий гудок «Сантая» начал подавать сигналы к сбору, все люди оказались налицо.
В двенадцать часов дня корабль поднял тяжелый якорь и, дав три прощальных гудка, двинулся дальше.
За самовольные отлучки в город, за опоздания и за приход на судно в нетрезвом виде ни один солдат наказан не был.
Десять дней пути от Цейлона до порта Джибути прошли спокойно. В Джибути стояли сутки. Порт был маленький, природа скудная, на берегу высились гигантские ветряные мельницы, которые размалывали соль. В сравнении с Сингапуром п Коломбо Джибути казался захудалой деревней.
«Сантай» погрузил уголь, воду, продукты и тут же дал полный ход.
В пути от Сингапура до острова Цейлона и дальше до Джибути несколько раз по ночам гасили огни на судне. Было строго запрещено в это время курить на палубе, зажигать огонь, петь песни й громко разговаривать. Были получены сведения, что по океану шныряют германские подводные лодки, которые имеют задание топить суда с русскими войсками.
На третий день по выходе из Джибути ночью тоже было отдано распоряжение не курить, не петь, громко не разговаривать, потушить все огни. Высоко на главной мачте в подвешенной корзине поместили наблюдателя с подзорной трубой. Охранявшие «Сантай» миноносцы суетились вокруг с особенной быстротой. Они то заходили далеко вперед, то уплывали вбок, то неожиданно появлялись сзади. Всем нам были выданы спасательные пояса и приказано надеть их на себя и не снимать до особого распоряжения.
Ночью разыгралась сильная буря. Гремел гром, беспрерывно мелькали огненные змейки молний. Судно бросало из стороны в сторону. Волны горами шли навстречу судну, разбивались и заливали палубу соленой водой. Солдаты, спавшие на палубе, промокли до костей. Многие предметы смыло в море. Мы убегали от страха в трюм, но тут же возвращались; в трюме тошнило. Всю ночь никто не спал, и наутро, когда буря утихла, мы чувствовали себя крайне изнуренными.
Наконец мы вошли в Суэцкий канал. По обеим сторонам канала были расположены английские войска, – недалеко отсюда находился англо-турецкий фронт. Пройдя Суэцкий канал, «Сантай» приплыл в Порт-Саид. Здесь стояло так много разных кораблей, что их мачты создавали впечатление леса в воде.
Как только наше судно бросило якорь, к нему начали подходить баркасы с вереницами груженых барж. Все подвозимое немедленно погружалось в трюм «Сантая». Казалось, этому не будет конца: «Сантай» глотал все новые и новые партии грузов, а баркасы с баржами все подходили и подходили. Только на следующее утро погрузка была закончена. «Сантай» вздохнул во всю мощь своих громадных машин. Три протяжных гудка огласили окрестность, и вдали откликнулось тройное эхо.
От Порт-Саида наш корабль шел быстрее обыкновенного. Это был последний переход, скоро должен быть Марсель.
Охрана «Сантая» была усилена, его сопровождали пять военных кораблей. Были приняты меры предосторожности и непосредственно на судне.
Много говорили о какой-то знаменитой германской подводной лодке, свирепствовавшей в Средиземном море. Французские матросы рассказывали, что она потопила не один десяток торговых и военных судов. Для уничтожения этой лодки союзный флот принимал меры, но неуловимый пират продолжал наводить страх на суда союзников, в особенности торговые,
*
Во время пути от Порт-Саида к Марселю занятия в полку усилились. Каждый день с рассветом роты выстраивались на палубе, п начиналась муштра до самого обеда, после обеда да вечера людям забивали мозги словесностью.
Солдаты выглядели плохо. Недостаток пресной воды, скверное питание, качка, морская болезнь, ненужные изнурительные военные занятия – все это сильно отразилось на здоровье. Люди до того были забиты, что на вопросы начальства нередко отвечали невпопад. Начальство награждало нас за это звонкими пощечинами.
Среди солдат нарастал ропот. Все были озлоблены, ждали только удобного момента отомстить озверевшему начальству.
Однажды наши спросили боцмана: а сколько вина выдается матросам? Тот ответил: литр в день. Потом он сообщил, что и русским солдатам французское правительство отпустило виноградного вина из расчета по литру в день ца каждого, что бочки с вином находятся в трюме судна, но выдавать его запретил русский колонель (полковник). Далее из слов боцмана выяснилось, что наши офицеры уже давно преспокойно пьют это вино.
Вскоре обо всем этом узнали многие солдаты. Некоторым удалось тайком пробраться в трюм н лично убедиться, что там действительно было большое количество бочек, наполненных виноградным вином. Нашлись специалисты по вскрытию бочек без шума. Они первыми устроили ночную пирушку в трюме. За ними последовали другие, и на следующую ночь было вскрыто и выпито семь бочек. Все это проделывалось сначала только первой ротой, остальные участия в попойках не принимали. Конечно, многие были сильно пьяны, но более или менее трезвые принимали меры к тому, чтобы дебоширства не было.
За два дня до прихода в Марсель Дьяконов отдал приказ: всем побрить головы, усы и бороды, скатать шинели, выдать всему полку перешитое в Самаре обмундирование, а старое сдать в хозяйственную часть, искупаться на палубе и надеть новое белье, вычистить сапоги и пряжки поясов. Подпрапорщикам предлагалось приготовить роты к смотру, назначенному на следующие сутки.
Полк зашумел. У каждого нашлось дело. Всюду можно было видеть груды обмундирования. Заработали сотни бритв. Водокачки беспрерывно подавали воду для купающихся.
К вечеру все как-то преобразилось. Каждый был чисто выбрит. Сапоги у всех ярко начищены. Гимнастерки и брюки – новые, из хорошего сукна. Новые с блестящими пряжками пояса подтянуты туже обыкновенного.
Вечером, после поверки, люди снова спускались в трюм. Каждая группа, человек десять-двенадцать, «обрабатывала» отдельную бочку. Зная, что на «Сантае» они проведут еще только две ночи, солдаты старались попить вволю. Осторожность стали соблюдать меньше, каждый стремился поведать своим товарищам н землякам в других ротах об открытии винного погреба. Когда наступила ночь, казалось, люди хотели выпить все, что им полагалось за сорок три дня пребывания на корабле. Только с.пьяных глаз начальство не замечало, что творится кругом.
*
На утреннюю поверку большинство солдат вышло с помятыми лицами и воспаленными глазами. Подпрапорщики недоумевали, почему такой скверный вид у людей. Офицеры на поверке в ротах не присутствовали: после ночных попоек они вставали поздно.
В десять часов был смотр всему полку. При появлении полковника Дьяконова оркестр, состоявший из восьми допотопных, со многими заплатами, инструментов, захрипел марш. Ротные подали команду «смирно». Люди замерли.
Полковник спустился по лестнице на палубу и направился к первому батальону. Как и всегда, вначале он подошел к первой роте, принял рапорт от ее командира Юрьева-Пековца и поздоровался с нами. Мы ответили нестройно и хриплыми голосами. На это Дьяконов, по видимому, обратил внимание. Он не подошел ко второй роте, остановился перед фронтом нашей, помолчал немного, потом произнес речь. Он сказал, что полк завтра будет высаживаться в Марселе. Он говорил, как нужно вести себя во Франции, чтобы не запятнать честь и славу русской армии. Первая рота всегда должна быть примерной – как в мирной обстановке, так и в бою. Он назвал нас «боевыми орлами» и поблагодарил за службу, обещая всегда и всюду чутко относиться к нуждам солдат.
