причине все это было забыто. Погибло десять миллионов невинных людей – и никто не хотел в довершение к этому убивать еще несколько тысяч виновных в военных преступлениях.
Само по себе не так уж важно, расстреливаем мы фашистов и квислингов, которые случайно попали к нам в руки, или нет. Важно то, что месть и «наказание» не должны играть какой бы то ни было роли в нашей политике или даже в наших фантазиях. Одной из особенностей этой ужасной войны, которая отчасти сгладила ее жестокий характер, стало то, что британцы не демонстрировали всепоглощающей ненависти к противнику. Не было заметно того бессмысленного расизма, который проявлялся во время прошлой войны. Я, например, не помню, чтобы в этот раз на каждом углу повторяли, что у всех немцев лица похожи на свиные рыла. Даже слово «гунны» применительно к немцам использовали не так часто. С немцами (в основном это были беженцы) в Великобритании обращались без всяких сантиментов, но они не подвергались жестоким преследованиям, как это происходило в прошлую войну. Тогда на лондонских улицах было весьма небезопасно говорить по-немецки, британцы разграбили немецкие пекарни и парикмахерские, немецкая музыка впала в немилость, и даже порода такс практически исчезла, потому что никто не хотел заводить «немецкую» собаку. Эти безумства военных лет в немалой степени объяснялись нерешительной позицией Великобритании на начальном этапе ускоренного вооружения Германии.
Во время войны 1914–1918 годов британцев довели до совершенно исступленной ненависти к немцам, их потчевали нелепой ложью о распятых бельгийских младенцах и немецких фабриках, где из трупов делали маргарин.
Политику нельзя строить на ненависти, которая может привести как к чрезмерной жесткости, так и к чрезмерной мягкости по отношению к оппоненту. Во время войны 1914–1918 годов британцев довели до совершенно исступленной ненависти к немцам, их потчевали нелепой ложью о распятых бельгийских младенцах и немецких фабриках, где из трупов делали маргарин. Как только война закончилась, британская общественность испытала естественное отвращение к этим россказням, которое только возросло после возвращения домой с войны наших солдат – они (что свойственно британским солдатам) с восхищением отзывались о своем противнике. Результатом стало стремительное распространение прогерманских настроений, которое началось где-то в 1920 году и продолжалось до тех пор, пока Гитлер не обосновался во власти.
Результатом стало стремительное распространение ‹в Британии› прогерманских настроений, которое началось где-то в 1920 году и продолжалось до тех пор, пока Гитлер не обосновался во власти.
На протяжении всех этих лет так называемые просвещенные мнения (см., например, любой номер Daily Herald до 1929 года) пытались внушить нам, что Германия не несла никакой ответственности за войну. Трейчке [24], Бернгарди [25], пангерманизм, «нордический» миф, открытые угрозы «Судного дня» (Der Tag) [26], с которыми немцы выступали с 1900 года, и так далее – все это кануло в Лету. Версальский мирный договор стал величайшим позором, который когда-либо видел мир. О Брест-Литовске [27] мало кто слышал. Все это оказалось расплатой за четырехлетнюю вакханалию лжи и ненависти.
Любой, кто пытался пробудить общественное мнение в годы фашистской агрессии, начиная с 1933 года, знает, какими были последствия этой пропаганды ненависти. «Зверства» стали рассматриваться в качестве синонима к слову «ложь». Истории о немецких концентрационных лагерях были историями о зверствах, следовательно, они являлись ложью – так рассуждал британский обыватель. Левые, которые пытались заставить общественность увидеть, что фашизм – это зло, были вынуждены бороться против плодов своей собственной пропагандистской деятельности последних пятнадцати лет.
Еще меньше радости я испытываю от того, что левые ассоциируют себя с планами раздела Германии, миллионы немцев сгоняются в бригады для принудительного труда и принимаются решения о репарациях, по сравнению с которыми версальские репарации выглядят платой за проезд в общественном транспорте.
Вот почему (хотя я не стал бы спасать таких отвратительных существ, как Пюшё, даже если бы у меня была такая возможность) я не испытываю радости, когда узнаю о судебных процессах над «военными преступниками» (особенно над мелкими персонами) и когда свидетелям разрешается произносить на этих процессах подстрекательские политические речи. Еще меньше радости я испытываю от того, что левые ассоциируют себя с планами раздела Германии, миллионы немцев сгоняются в бригады для принудительного труда и принимаются решения о репарациях, по сравнению с которыми версальские репарации выглядят платой за проезд в общественном транспорте. Все эти мстительные фантазии, подобные тем, что обсасывались в 1914–1918 годах, просто-напросто затруднят проведение реалистичной послевоенной политики. Тот, кто сейчас думает о том, как бы «заставить Германию заплатить», в 1950 году, скорее всего, обнаружит, что он восхваляет Гитлера. Важны результаты, и один из результатов, которых мы хотим от этой войны, – это быть совершенно уверенными в том, что Германия больше не развяжет войну. Я не знаю, чем это лучше всего достичь, безжалостностью или великодушием, но я уверен, что нам будет сложнее добиться поставленной цели как тем, так и другим методом, если только мы поддадимся чувству ненависти.
‹Неизбирательные бомбардировки› [28]
В брошюре Веры Бриттен [29]«Семя хаоса» (Seed of Chaos) содержится резкая критика неизбирательных бомбардировок (или «бомбардировок с задачей полного уничтожения цели»). «В ходе налетов Королевских ВВС, – пишет она, – тысячи беспомощных и невинных людей в Германии, Италии и оккупированных немцами городах гибнут в мучениях и получают ранения, сравнимые с увечьями в результате жестоких пыток Средневековья». Такого же мнения придерживаются известные противники бомбардировок, такие как генерал Франко и генерал-майор Фуллер [30]. Мисс Бриттен, однако, не относится к числу пацифистов. Она желает, чтобы мы выиграли войну. Она просто настаивает на том, чтобы мы придерживались «законных» методов ведения войны и отказались от бомбардировок гражданского населения, которые, как она опасается, способны очернить нашу репутацию в глазах потомков. Ее брошюра выпущена Комитетом по ограничению бомбардировок, который опубликовал и другие пропагандистские материалы с аналогичными названиями.
Сейчас каждый здравомыслящий человек не может относиться к бомбардировкам (как и к любой другой военной операции) иначе как с отвращением. С другой стороны, ни одному добропорядочному человеку нет никакого дела до мнения потомков. Кроме того, есть что-то весьма неприличное в том, чтобы воспринимать войну как инструмент достижения тех или иных целей и в то же время стремиться избежать ответственности за чрезмерно жесткие методы ее ведения. Пацифизм можно считать вполне обоснованной жизненной позицией при условии, что вы в полной мере осознаете все последствия. Однако любые разговоры об «ограничении» или «гуманизации» войны – это чистой воды вздор, который можно нести, понимая, что обычный человек никогда не утруждает себя тем, чтобы вдуматься в смысл пропагандистских лозунгов.
Любые разговоры об «ограничении» или «гуманизации» войны – это чистой воды вздор, который можно нести, понимая, что обычный человек никогда не утруждает себя тем, чтобы вдуматься в смысл пропагандистских лозунгов.
В нашем случае пропагандистскими лозунгами являются выражения «убийство гражданских лиц», «массовое убийство женщин и детей», «уничтожение нашего культурного наследия». По умолчанию предполагается, что все выше перечисленные бедствия гораздо чаще становятся результатом воздушных бомбардировок, чем наземных военных действий.
Если постараться вникнуть в эту проблему, то в голову невольно приходит вопрос: «Почему же умерщвлять мирных жителей нельзя, а солдат можно?» Вне всякого сомнения, нельзя убивать детей, если только можно каким-либо образом соблюсти это правило, однако после ознакомления с пропагандистскими брошюрами [Комитета по ограничению бомбардировок] складывается впечатление, что каждая бомба непременно падает на школу или детский дом. На самом деле в результате бомбардировок гибнут представители разных слоев населения. И эти результаты вряд ли свидетельствуют о репрезентативной выборке бомбардировок, поскольку дети и будущие матери обычно эвакуируются первыми, а многие молодые люди находятся на фронте. Скорее всего, непропорционально большое число жертв от бомбардировок должно приходиться на людей среднего возраста. (На сегодняшний день от немецких бомб в Великобритании погибло от шести до семи тысяч детей. Я полагаю, это меньше, чем число погибших в дорожно-транспортных происшествиях за тот же период.) С другой стороны, в результате «общепринятой» войны (или «войны по правилам») гибнут наиболее здоровые и храбрые молодые парни. Каждый раз, когда немецкая подводная лодка идет ко дну, около пятидесяти
