Выступления участников апрельского совещания при ЦК ВКП(б) и апрельский же доклад Н.Н. Воронова подтверждают, что такое положение (когда разведка либо не организуется вообще, либо организуется очень слабо) сохранялось до самого конца войны, т. е. подтверждают справедливость итоговой оценки, данной в приказе № 120. «Нужно повернуть мозги нашим большим и малым командирам к разведке, заставить разведкой заниматься», – возмущался на совещании начальник Главного разведывательного управления Генштаба комдив И.И. Проскуров. «Тысячи писем, – продолжал он, – говорят о том, что разведчики, включая начальников двух [так в тексте публикации; должно быть: «вторых», т. е. разведывательных. – А.С.] отделов [штабов. – А.С.] корпусов и дивизий, занимаются чем угодно, но не разведкой»; разведроты полков не используются, разведбатальоны дивизий используются как обычная пехота. Впрочем, нет и «подготовленных кадров разведчиков…» «Штабные командиры слабо были подготовлены к организации и ведению разведки, опросу пленных и другим видам сбора сведений о противнике», – подытоживал и Н.Н. Воронов; о том же доложил на совещании и член Военного совета 15-й армии корпусной комиссар Н.Н. Вашугин: «У нас разведка была плохо организована, не было хорошо подготовленных разведчиков […]». «[…] Слабо организуем разведку», – подтвердил, имея в виду всю свою 7-ю армию, командир 123-й стрелковой дивизии комбриг Ф.Ф. Алабушев, чье соединение долго не могло прорвать «линию Маннергейма», в том числе и из-за отсутствия должной разведки переднего края противника73.
Что конкретноозначала эта «слабая организация» – об этом можно судить, например, по свидетельствам бывшего бойца 17-го отдельного лыжного батальона 9-й армии П. Шилова. «Что разведывать, куда, на какое расстояние, командиры не объяснили», – вспоминал он о том, как в январе 1940-го вышел в свою первую разведку. На следующее утро «командиры, не имея разведданных», «не зная силы и точного расположения противника», двинули тем не менее батальон в наступление, в ходе которого он столкнулся с такой огневой мощью обороны, что оказался почти уничтожен…74
Что касается тылового обеспечения войск, то в приказе наркома обороны № 120 от 16 мая 1940 г. указывалось, что «командование и штабы всех степеней плохо организовали и неумело руководили работой тыла»75. Известно, в частности (из приказа Ставки Главного Военного совета № 01084 от 12 января 1940 г.), что командующие 8-й и 9-й армиями комдив И.Н. Хабаров и комкор М.П. Духанов «не сумели» «организовать тылы армии» (что тыл 8-й армии в начале войны «фактически […] был совершенно не организован», подтверждает и отчет этой армии)76. Известно также, что, по крайней мере, значительная часть комсостава 9-й армии вообще не придавала серьезного значения организации снабжения войск всем необходимым! «В операциях, – констатировалось в приказе нового командарма-9 В.И. Чуйкова от 23 декабря 1939 г., – мы имели много случаев… идиотской беспечности, неумения и нежелания организовать бой как следует и этот бой обеспечить всеми видами снабжения»77.
Однако заместитель наркома обороны командарм 1-го ранга Г.И. Кулик на апрельском совещании прямо признал, что неумение или даже нежелание организовать разведку у советского комсостава появилось отнюдь не после репрессий 1937–1938 гг.: «22-й год в Красной Армии говорим о разведке»78. «Общий для всех начальников и штабов и чрезвычайно опасный прорыв – слабость разведки» – констатировался еще в докладе начальника 2-го отдела Генштаба РККА А.И. Седякина от 1 декабря 1935 г. «Об итогах боевой подготовки РККА за 1935 учебный год…», а выступавшего 9 декабря того же года на Военном совете командующего войсками Забайкальского военного округа И.К. Грязнова просто прорвало: «Разведка – это буквально какой-то жупел Рабоче-Крестьянской Красной Армии»…79 И действительно, документы, освещающие ситуацию в трех самых крупных военных округах, свидетельствуют, что оценка Седякина была еще слишком мягкой, что разведка в «дорепрессионном» 1935-м – в точности, как и в финскую войну! – была не просто «слабой», но сплошь и рядом не организовывалась вообще. Что их командиры «забывают» вести разведку непрерывно – это признали тогда годовые отчеты (!) и КВО, и Приморской группы ОКДВА, и автобронетанковых войск ОКДВА, и 34-й стрелковой дивизии Приамурской группы ОКДВА (соответственно от 11, 11, 19 и 6 октября 1935 г.); подчиненные А.И. Седякина констатировали то же самое и для БВО; случаи нежелания комсостава организовывать разведку имелись в половине тех частей УВО/КВО и БВО, по которым сохранились материалы проверок их весной – летом 1935-го московскими инспекторами (в 151-м и 153-м стрелковых полках 51-й стрелковой дивизии и в одном из полков 27-й стрелковой. На учениях 51-й в начале июня 1935 г. из-за этого не знали, что «противник» скрытно отошел на второй рубеж обороны, и в течение двух часов проводили артподготовку по пустому месту, выпустив на ветер полтора боекомплекта…).
По оценкам директивы наркома обороны № 22500сс «Об итогах оперативной подготовки за 1936 год и о задачах на 1937 г.» и приказа наркома № 00105 «Об итогах боевой подготовки за 1936 год и задачах на 1937 г.» (соответственно от 10 и 3 ноября 1936 г.), разведка была «наиболее слабым звеном во всех видах боевой подготовки», «слабым местом подготовки большинства частей и соединений» и в 36-м80. «Слабая» или «неудовлетворительная» организация разведки, а то и полное ее отсутствие отмечены и во многих сохранившихся от этого года материалах проверок частей и подразделений БВО и ОКДВА; то, что организация и ведение разведки является «слабым местом» командиров-танкистов ОКДВА, признал даже годовой отчет этой армии от 30 сентября 1936 г.81. А в КВО – опять-таки согласно его же годовому отчету от 4 октября 1936 г.! – «недочеты в организации и ведении разведки» были тогда таковы, что на учениях часто возникали ситуации вроде той, в какую попал в январе 1940-го 17-й лыжный батальон, когда о противнике ничего не знали до тех пор, пока не попадали под его пулеметный огонь…82
В условиях, приближенных к боевым, разведку в 36-м не организовывали еще чаще. «Разведка по-прежнему не привилась у всех сверху донизу», – констатировал, понаблюдав в конце августа 1936 г. за Полесскими маневрами КВО, начальник УБП РККА А.И. Седякин. Разведку танковых соединений, участвовавших в сентябре в Шепетовских и Белорусских маневрах, он оценил как «немощную» и «недееспособную»83. Из четырех соединений, наступавших на больших тактических учениях под Полоцком 2–4 октября 1936 г., разведка была неплохой лишь в одном и лишь 2 октября, а в двух (1-й тяжелой танковой и 18-й механизированной бригадах) ее вообще не вели. Организацию разведки часто игнорировали и в обеих дивизиях ОКДВА, выведенных на мартовские маневры в Приморье – где войска, как и в финскую войну, действовали в плохо просматривавшейся лесистой местности…
Ну, а в реальной боевой обстановке разведку в том году не организовывали еще чаще, чем на маневрах! Так было, по крайней мере, в двух из трех пограничных конфликтов 36-го на Дальнем Востоке – под Хунчуном 25 марта и у Турьего Рога 27 ноября (где, как мы помним, разведку не стали организовывать даже командир 63-го стрелкового полка полковник И.Р. Добыш и командир отдельного кавэскадрона 40-й стрелковой дивизии – т. е. разведывательной части! – капитан С.А. Бонич…).
Судя по трем крупнейшим округам, не лучше, чем в финскую войну, обстояли тут дела и в первой, «дорепрессионной» половине 1937-го. Вывод отчета штаба ОКДВА от 18 мая 1937 г., согласно которому в этой армии не умеют «достаточно искусно организовывать и вести разведку»84, полностью подтверждается источниками, освещающими ее конкретные части и соединения. То, что «организация непрерывной разведки является слабым местом», значилось и в приказе комвойсками КВО № 0100 от 22 июня 1937 г.; то же читаем и в годовом отчете БВО от 15 октября 1937 г.: «вопросы разведки продолжают по-прежнему оставаться узким местом»…85
Нежелание комсостава организовывать боевое охранение (и, в частности, охрану флангов) тоже было обычным явлением и до чистки РККА (и в том числе и в обстановке, максимально приближенной к боевой, – на учениях и маневрах). В 35-м (как явствует из доклада А.И. Седякина от 1 декабря 1935 г. «Об итогах боевой подготовки РККА за 1935 учебный год…») пренебрежение охраной флангов вообще было типичным для всей Красной Армии, а в 36-м (согласно докладу М.Н. Тухачевского от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА») – для всех ее танковых войск! В сентябре 1936-го на «охранение своих открытых флангов» не обращал внимания даже выброшенный в ходе Шепетовских маневров КВО в тыл «противника» авиадесантный отряд;86 в октябре на Полоцких учениях в БВО про необходимость охранять свои фланги начисто забывал комсостав почти всех наступавших соединений (5-й и 43-й стрелковых дивизий и 18-й механизированной бригады). В частях 23-го стрелкового корпуса БВО высылать боковое охранение забывали и на тактических учениях под Мозырем в феврале 1937-го, а в 92-й стрелковой дивизии ОКДВА – и на учениях в Приморье в марте 1937-го. А охранение на марше той последней «дорепрессионной» весной «сплошь и рядом» не организовывали во всей Особой Дальневосточной…87
