Борис Носик - С Невского на Монпарнас. Русские художники за рубежом

Браз не оставил нам рассказа о своей отсидке или хотя бы о прибытии везущего зеков корабля «Глеб Бокий» с материка на Соловки, но бывший в ту пору юным (а потом проживший долгую-долгую жизнь) академик Дмитрий Лихачев в своем очерке о Соловках, где он между прочим упоминает о прибытии в новом конвое знаменитого Браза, такое описание оставил, и я из него процитирую небольшой отрывок, хотя бы несколько строк, чтоб стало ясно, о чем шла речь:

«На ночь погнали нас на Попов остров, запихнули в сараи, чтобы наутро переправить на (Большой) Остров. В сарае мы всю ночь стояли. Нары были заняты «урками», полуголыми «вшивками», «обстреливавшими» нас вшами, в результате чего мы через час уже были покрыты ими с ног до головы. Клопы ползали темной стеной на лежавших… Снова погрузка днем, на этот раз на пароход «Глеб Бокий»… Вор Овчинников развел нас под лестницу, и нам удалось избежать переполненного трюма, куда отстающих уже прямо спихивали на головы остальных. Затем прибытие на остров, снова пересчеты, дезинфекционная баня № 2, где мы сидели в ожидании возвращения нам одежды голыми. Приемка в 13 (Карантинной) роте…, вмещавшей в свои недра более двух тысяч человек… после тяжелых дней сыпного тифа, удивительных встреч и кошмарных снов, от которых психологически спасал меня только «научный интерес» к виденому и стремление все как-то осмыслить в духе моего «школьного мировоззрения»…

Вот так спасался от безумия юный Лихачев. Не знаю, как спасался 52-летний Браз, который был все же на 30 лет старше Лихачева. За академика Браза долго хлопотали художественные организации Петрограда, и в начале 1926 г., то есть, всего через два года после ареста, он был освобожден досрочно без права проживания в центральных городах. Он был отправлен в ссылку в Новгородскую область, где писал пейзажи, так что от страха спасался Браз живописью. В 1926 г. ему разрешили вернуться в Ленинград, а в 1928 г. разрешили выехать к семье в Германию, откуда он сразу перебрался в Париж. Конечно, перед отъездом всю его коллекцию живописи у него отобрали, или, как элегантно выражается биографический словарь, он «сдал коллекцию в Эрмитаж» (не «продал», а «сдал», но все же можно сказать, что и обменял — обменял на какую ни то жизнь и свободу)…

Во Франции Браз занимался живописью и антиквариатом, писал портреты. Через два года после приезда в Париж он провел в галерее Владимира Гиршмана выставку своих работ, посвященных Новгороду. В Берлине и Париже у него прошло еще несколько выставок, так что, можно было бы жить, но беда не отступилась. Жена художника и оба его сына страдали от тяжелой формы туберкулеза, и вылечить их не удалось. Похоронив и жену, и сыновей, художник перебрался в живописный лес, что лежит к северу от Парижа, на пути в Шантийи — в заповедный Ле Лис. Там в лесной чаще, чуть севернее знаменитого аббатства Руайомон вырос в те годы на скрещенье лесных дорог хутор Ле Лис, который оброс мало-помалу «лесной станцией» Лис-Шантийи. Особенно охотно селились там художники, умевшие ценить красоту и покой. Место райское. В этом райском уголке Франции и провел последний горестный год своей жизни русский художник Осип Браз. Там он и умер, совсем еще не старым…

Об этом прочитали в эмигрантской газете его друзья по обществу «Мир искусства» и по выставкам «Мира искусства». Их было тогда уже немало во Франции и о них мы расскажем в новой книге…

См. Б. Носик. Свет в конце аллеи, Коктебель. Изд-во «Текст», Москва, 2006.