На ткацких, швейных предприятиях Ивановской и многих других областей России, Украины и других республик руководители фабрик и комбинатов чемодан с деньгами принимают, взамен дают документы, в которых утверждается, что вагоны получили, и не пустые, а полные. И теперь вал приписок и списаний прокатывается уже здесь.
В результате планы партии, они же социалистические обязательства, выполнены досрочно. Райком рапортует в обком, последний – в ЦК, на всех площадях Ташкента и областных центров вывешиваются огромные транспаранты об очередной трудовой победе – сборе пяти-шести миллионов тонн хлопка. Рашидов рапортует Брежневу об очередной победе и направляет в Москву представление о присвоении званий Героев Социалистического Труда, представления к орденам. Те, кто уже наворовал миллионы на приписках хлопка, получают уже не мнимые, а настоящие награды и почести.
После серии арестов, произведенных в начале 1984 года, «хлопковое» дело поручили вести следователю по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Владимиру Калиниченко. Перед следствием была поставлена задача: выявить механизмы приписок хлопка, установить реальные суммы взяток, которые исчислялись уже сотнями тысяч рублей (разовая достигала 200–300 тысяч и более), выяснить, как эти деньги расхищались, вычленить систему приписок, хищений и взяточничества и завершить расследование в сжатые сроки.
«Когда перед нами поставили задачу выявить главных организаторов приписок, – вспоминает Калиниченко, – мы вышли на министра хлопкоперерабатывающей промышленности Узбекистана Усманова и практически всех его заместителей. Это было отдельное уголовное дело, которое ушло в суд, а всего их закончено несколько десятков».
Было установлено, что ежегодные приписки хлопка составляли не менее миллиона тонн, то есть реально в лучшие, урожайные годы, при хороших погодных условиях в республике могли собрать не более пяти миллионов тонн, а в отчетности было шесть миллионов. И государство платило за шесть. А сколько при этом оседало в карманах? «Я провел планово-экономическую экспертизу за пять лет, – продолжает Калиниченко. – Только за этот период минимальные – подчеркиваю, минимальные! – приписки хлопка составили пять миллионов тонн. За мифическое сырье из госбюджета – то есть из наших общих, всех граждан Советского Союза денег – были выплачены три миллиарда рублей. Из них 1,6 миллиарда потрачены на инфраструктуру, которая создавалась в Узбекистане: на дороги, школы, больницы, а 1,4 миллиарда – заработная плата, которую никто не получал, потому что продукции произведено не было. Иными словами, только на приписках за пять лет похищены, как минимум, 1,4 миллиарда рублей. Эти деньги раздавались в виде взяток снизу доверху».
Часть средств уходило в Москву. По данным следствия, взятки получали ответственные работники из центрального аппарата, из союзного министерства. Но их масштабы не впечатляют. Один получил тысячу, другой – полторы, а третий – золотое кольцо. «Независимо от размера взятки я никого не оправдываю, и тем не менее факты – упрямая вещь, – говорит Калиниченко. – Беря эти мизерные суммы, они подписывали документы, которые позволяли воровать сотни тысяч, миллионы рублей, приобретать золотые изделия килограммами… Я их всегда спрашивал: “Вас чисто по-человечески не унижало, что дельцы, которые гребли миллионы, вам давали копейки? Они же просто презирали вас как законченных мразей, которым достаточно налить бутылку водки, грубо говоря, накрыть стол в кабаке”… По-разному реагировали. Охали, ахали… Я это к чему веду? Баснословные взятки в Москву не поступали…»
К началу 1989 года судами было рассмотрено 790 дел этой категории, по которым значилось более 20 тысяч человек, вовлеченных в преступную деятельность. Эта цифра, конечно, поражает, но из этих двадцати тысяч к уголовной ответственности было привлечено всего 4500 человек, из которых только 700 были арестованы.
Среди осужденных же по так называемым хлопковым делам: 430 директоров совхозов и председателей колхозов и 1300 их заместителей и главных специалистов; 84 директора хлопковых заводов и 340 главных специалистов этих заводов; 150 работников легкой промышленности Узбекистана, РСФСР, Украины, Казахстана, Грузии и Азербайджана; 69 партийных, советских работников, работников МВД и прокуратуры. Среди привлеченных к уголовной ответственности русских и узбеков было практически поровну.
Когда в Узбекистане арестовали всех, кого можно, следователи группы Гдляна – Иванова потянули за ниточку дальше, и она привела в Москву. Арестовав попутно зятя Брежнева, бывшего первого заместителя министра внутренних дел Юрия Чурбанова, следователи занялись представителями самых высших эшелонов власти. Они говорили, что «узбекское» дело – на самом деле только часть дела «московского» и главные коррупционеры сидят в Кремле.
19 октября 1988 года был арестован по подозрению во взяточничестве бывший первый секретарь ЦК КП Узбекистана И. Усманходжаев. На допросах он охотно рассказывал, как давал деньги союзным министрам, руководителям правоохранительных органов, секретарям ЦК КПСС, членам Политбюро. Властям это не понравилось. В результате Гдлян и Иванов были отстранены от дальнейшего ведения дела Генеральным прокурором СССР Сухаревым.
Как по команде хвалебные статьи и репортажи сменились разоблачениями: оказывается, следователи грубо попирали закон, не соблюдали никаких процессуальных норм. А как же золото и купюры в тайниках? Газеты разъясняли: тайники с сокровищами в Узбекистане обнаружили не Гдлян с Ивановым, а аппарат КГБ, который провел за них всю основную работу. Иванов и Гдлян присвоили себе плоды чужого расследования, чтобы спекулировать на чувствах советского народа.
Гдлян Тельман Хоренович
Борьба была долгой. Власти выкидывали строптивцев из прокуратуры, пытались арестовать, народ вставал на защиту своих любимцев, а сам Гдлян грозился выбросить на суд публики чемоданы с «кремлевским» компроматом. В ответ фигуранты «узбекского дела» подали иск на следственную группу, обвиняя ее в «выбивании» показаний.
На трех cъездах народных депутатов СССР это дело находилось в центре внимания, было предметом острых дискуссий и обсуждений. Неоднократно возвращались к нему и на сессиях Верховного Совета.
Все окончилось спокойно: Гдляна с Ивановым не посадили, чемоданы с компроматом, наверное, до сих пор пылятся где-то на чердаке. Несмотря на все громкие заявления, никто из высшего партийного руководства бывшего Советского Союза к уголовной ответственности как взяткополучатель привлечен не был. «Хлопковое» дело развалилось само собой, вместе с распадом Советского Союза и уходом в небытие прокуратуры СССР.
Король «мусорных» облигаций Майкл Милкен
В начале 1970-х годов малому и среднему бизнесу Америки приходилось довольствоваться краткосрочными кредитами коммерческих банков по высоким процентам. Инвесторы старались вложить деньги в облигации крупных компаний, которые, по мнению рейтинговых агентств, являлись достаточно надежными. Но процентные выплаты по этим облигациям были немногим выше выплат по безрисковым облигациям казначейства. Иными словами, на рынке корпоративных долговых обязательств отсутствовали бумаги с высокой доходностью.
Именно против такого положения дел выступил Майкл Милкен из инвестиционно-банковской фирмы «Дрексель Барнем Ламберт». Он решил создать такие условия, при которых малый и средний американский бизнес мог полноценно развиваться. «Сложившееся положение, – говорил Милкен, – представлялось мне очевидной дискриминацией – дискриминацией по отношению к руководству и сотрудникам компаний, которые предлагали пользующиеся спросом товары и услуги. И все только потому, что они не имели соответствующего рейтинга. Это была вопиющая несправедливость».
Милкен задумал организовать параллельный рынок облигаций в обход рейтинговых агентств. И ему удалось, казалось, невероятное: заставить портфельных менеджеров вкладывать деньги в облигации неинвестиционного класса, так называемые «мусорные облигации» или «бросовые». «Мусорные облигации» – это ценные бумаги, которые в силу временных финансовых затруднений либо в результате изменения конъюнктуры рынка теряли высокий рейтинг, поэтому их иногда называли «падшими ангелами».
Один из клиентов «Дрексель» Мешулам Риклис утверждает, что название «мусорные» применительно к низкорейтинговым облигациям родилось во время телефонного разговора с Милкеном в 1970 году. «Он сказал о моих бумагах: “Рик, а ведь это мусор!”. А я ответил: “Не спорю! Но по ним платят проценты, и продаются они дешево”. Майк и стал называть их “мусорными”, пока только в шутку». Правда, в окружении Милкена ценные бумаги никогда не называли «мусорными» – только «высокодоходными облигациями».
