В Берлине главные руководители заговора были убиты в ночь с 20 на 21 июля. Непосредственный начальник Штауффенберга генерал Фромм, будучи очень тесно связан с участниками заговора, решил, что сможет спасти свою жизнь ценой подлости. Когда ему стало ясно, что путч безнадежно провалился, он собрал группу младших офицеров, которые, как и он сам, отреклись от заговорщиков. Около 23 часов они арестовали Штауффенберга, Бека, генерала Ольбрихта, полковника Мерца, Хефтена и Гопнера – всех руководителей заговора, находившихся в своих кабинетах в военном министерстве на Бендлерштрассе.
Чтобы избавиться от опасных свидетелей, Фромм объявил им, что некий «военный трибунал» уже осудил на смерть четверых: Штауффенберга, Ольбрихта, Мерца и Хефтена. Беку же дали револьвер, приказав покончить с собой, что он попытался сделать, однако лишь ранил себя. Пока Штауффенберга и троих его товарищей расстреливали во дворе в свете фар военного автомобиля, Бек совершил еще одну неудачную попытку самоубийства. Тогда по приказу Фромма один из сержантов вытащил его в коридор и прикончил выстрелом в затылок.
Несколькими минутами позже Скорцени ввел в помещение министерства взвод эсэсовцев. В час ночи, когда Гитлер смог, наконец, выступить по радио, все уцелевшие заговорщики уже находились в камерах гестаповской тюрьмы на Принц-Альбрехт-штрассе.
За считаные часы армию раздавили Гиммлер и его эсэсовцы. Впервые военные осмелились пойти на прямое противоборство со своими «черными» соперниками, но трусость и подлость товарищей обрекла их на неудачу. Гиммлер торжествовал, гестапо приобретало абсолютный, столь вожделенный контроль и приступало к расследованию обстоятельств путча. Это обещало возможность сведения всех старых счетов.
В Париже Кнохен поручил это дело Штиндту, занявшему место Бемельбурга во главе гестапо. Подполковник Гофакер, обеспечивавший связь между Штюльпнагелем и берлинской группой, был арестован. Та же судьба постигла полковника фон Линстона, подполковника Финка и Фалькенхаузена.
Сам Штюльпнагель на следующий день после путча был срочно вызван в Берлин. Доклад фон Клюге возымел свое действие, и Штюльпнагель сразу понял, что погиб. 21 июля поздним утром он выехал на машине из Парижа в Берлин. В Mo его машина встала из-за какой-то поломки, и лишь в три часа пополудни прибыла вторая машина, чтобы он смог ехать дальше. Перед Верденом Штюльпнагель приказал шоферу изменить маршрут и поехал к Седану через места, где в 1916 году он, молодой капитан, был участником боев Первой мировой войны. У Вашерошвиля он свернул на берег Мааса и вышел из машины, отдав приказание шоферу дожидаться его в ближайшей деревушке, куда он обещал дойти пешком, «чтобы немного размять ноги». Едва машина скрылась из вида, он выстрелил себе в висок и упал в реку.
Шофер вытащил его из воды и отвез в верденский военный госпиталь, где врачи спасли ему жизнь. Но пуля, пробившая черепную коробку, лишила его зрения.
К 29 августа он уже достаточно поправился, чтобы предстать вместе с другими обвиняемыми перед зловещим Фрейслером и его кровавым «народным судом». Все они были осуждены на смерть и повешены во дворе берлинской тюрьмы Плётцензее. С изощренной жестокостью осужденных душили постепенно, подвесив на острые крючья. Гитлер заявил: «Я хочу, чтобы их повесили, как мясные туши в скотобойне». Слепого Штюльпнагеля пришлось вести за руку к месту казни. Репрессии длились несколько месяцев, распространившись на друзей и семьи заговорщиков. Под прикрытием псевдоюридических формулировок эта акция была еще более жестокой, чем известная чистка сторонников Рема в 1934 году.
Гиммлер и Кальтенбруннер предались настоящему разгулу жестокости. Из 7 тысяч арестованных на смерть были отправлены почти 5 тысяч. Канариса арестовали тоже, хотя он не имел ничего общего с организацией заговора. После многомесячного тюремного заключения его повесили 9 апреля 1945 года. Подлый Фромм, убийца Бека, Штауффенберга и их сподвижников, был расстрелян в марте 1945 года. Фалькенхаузена спасло от расстрела наступление американских войск в мае 1945 года. Впоследствии он был осужден как военный преступник. Многие сопричастные офицеры предпочли самоубийство аресту и суду. 14 октября Роммель оказался вынужден покончить жизнь самоубийством.
В Париже Оберг и Кнохен вернулись к руководству своими службами, но развитие событий на фронтах сдерживало расследование. Генерал Бойнебург, который лишь исполнял приказы Штюльпнагеля, отделался переводом в резерв, и комендантом Большого Парижа стал генерал фон Хольтиц.
Союзники, основательно укрепив свои плацдармы и постоянно получая пополнение в живой силе и технике, в конце июля начали свое освободительное наступление во Франции. 28 июля были взяты города Кутанс и Гранвиль, 30 июля – Авранш, 3 августа – Ренн, а 10 августа – Нант и Анже. Все это время Оберг и Кнохен во главе своих служб невозмутимо продолжали свое дело, занимаясь отправкой в Германию последних составов с заключенными и переправляя узников Компьенского лагеря, Роменвильского форта и других тюрем, где еще оставались несколько тысяч заключенных. Перевозка осуществлялась во время боев, под бомбежкой самолетов, в ужаснейших условиях. Людей погибло гораздо больше, чем в предыдущих эшелонах. В эшелоне, отправленном 2 июля из Компьена, произошли ужасающие сцены, когда обезумевшие заключенные начали драться между собой. Невыносимая жара, жажда, отчаяние, овладевавшее людьми, вынужденными ехать в момент, когда освобождение было так близко, заставили этих последних депортированных претерпевать невероятные мучения.
Уже в нескольких километрах от Компьена в каждом вагоне было немало погибших. До прибытия в Дахау в этом поезде скончались около 900 человек.
15 августа, уже после того как Клюге принял 13 августа решение об отступлении, а канадцы готовились штурмовать Фалез, еще один эшелон с 2453 заключенными был отправлен в Германию.
Начиная со второй половины июля представители движения Сопротивления пытались вступить в переговоры с немцами о прекращении депортаций. Шведский консул Рауль Нордлинг согласился взять на себя деликатную миссию посредничества в этом вопросе. Он вступил в контакт с фон Хольтицем, новым комендантом Большого Парижа, и с германским посольством. Нордлинг передал им памятную записку и предложения, подготовленные господином Пароди, представлявшим в Париже генерала Кенига – руководителя французских сил Сопротивления, и графом Александром де Сент-Фалем. Если фон Хольтиц и некоторые другие склонялись к тому, чтобы согласиться, никто из немецкого командования не осмелился взять на себя ответственность подписать такой документ. 17 августа Оберг завершил свою подготовку к эвакуации. Архивы и картотеки гестапо были отправлены из Парижа уже в начале месяца. В ночь с 16 на 17 августа штаб немецких полицейских служб перебрался в Шалон-сюр-Марн. 17 августа все остальные службы выехали из Парижа в Нанси и Прованс. В столице остались лишь Оберг, Кнохен и их приближенные. Они уже укладывали чемоданы.
Этот неминуемый отъезд придал смелости военным и дипломатам. Утром 17 августа фон Хольтиц внезапно решил действовать, но при условии, что договоренность будет визирована военным командованием в отеле «Мажестик». Но в «Мажестике» все офисы оказались пустыми, поскольку еще утром службы военной администрации Парижа уложили свои последние архивы и укатили на Восток. В конце концов отыскали некоего майора Хума[48], согласившегося дать свою подпись в качестве представителя германской военной администрации во Франции.
Посредники поспешили к Александру де Сент-Фалю, где очень быстро составили нужный документ.
Три параграфа протокола, подписанного Раулем Нордлингом и майором Хумом, предусматривали, что «с момента подписания соглашения» господин Нордлинг «возьмет на себя руководство, ответственность и надзор за всеми политическими заключенными», содержащимися в пяти тюрьмах, трех госпиталях и трех концентрационных лагерях, равно как «во всех прочих местах заключения и эвакуационных поездах без исключения, куда бы эти поезда в настоящее время ни направлялись». Германские власти должны были передать все свои полномочия господину Нордлингу.
«Со своей стороны господин Нордлинг обязуется добиться освобождения пяти немецких военнопленных в обмен на освобождение каждого из вышеупомянутых политзаключенных».
Этот последний пункт не был выполнен. Продвижение союзных войск и отступление оккупантов помешали немецким властям потребовать его выполнения.
Очень важно было добиться немедленного освобождения тех арестованных французов, в отношении которых возникали опасения, что немцы попытаются уничтожить их в камерах, как это случилось в тюрьме города Кана. 17 августа открылись двери парижских тюрем, но в Роменвиле и в Компьенском концлагере сложилось иное положение. Здесь эсэсовское начальство, сотрудники гестапо и СД отказались выполнять указания фон Хольтица, сообщив, что подчиняются лишь указаниям Оберга.
