Следом за Ефимовым демонстрировал публике свой «Фарман» И. М. Заикин – в прошлом популярный борец. Правда, в первый день очевидцами его пилотажа были только «даровые» зрители, а вот трибуны оказались пусты. По какому-то недосмотру чиновников, на Театральной и Страстной площадях, а также возле Красных Ворот были вывешены синие флаги, предупреждавшие публику об отмене полетов.
Авиаторы сделались всеобщими кумирами. Газеты с восторгом описывали их достижения, обыватели с завистью обсуждали огромные призовые деньги и гонорары за выступления, получаемые летчиками. Фельетонисты шутили, что некоторые шустрые мамаши уже решили отдать своих чад в авиаторы – несколько минут полета, и у человека в кармане десятки тысяч рублей. Пример Заики на открыл публике глаза на истинное положение дел.
Вездесущие газетчики раскопали, что из рекламных соображений устроители полетов завышают суммы призов – в реальности летчикам платили в десять раз меньше. Что же касается Ивана Заикина, то он за выступления не получал ничего, поскольку все его заработки уходили на погашение долгов.
Страстно желая летать, он принял предложение «меценатов» – одесских купцов братьев Пташниковых. На их деньги Заикин учился во Франции (вызвав, кстати, у французов восхищение смелостью своего пилотирования) и приобрел аэроплан. «Для присмотра» Пташниковы приставили к авиатору своего приказчика, который фактически обирал Заикина до последней копейки. Даже выбор модели аэроплана ухудшал экономическое положение Заикина – больших средств требовала транспортировка аэроплана. Чтобы перевезти «Блерио» в разобранном виде, хватало одного железнодорожного вагона, а «Фарман», больше подходивший для его массивной фигуры, вместе с разборным ангаром требовал четырех вагонов. И это при постоянных разъездах для выступлений в различных городах.
Конечно, такие обстоятельства не имели значения для людей богатых, вроде В. В. Прохорова. Для них в 1911 году итальянский авиатор граф М. де Кампо Сципио открыл на Ходынском аэродроме авиашколу. А спустя два года газеты сообщали, что «золотая молодежь» Москвы помешалась – вся она ринулась на аэродром, чтобы научиться летать.
Летом 1913 года экзамен на звание пилота-летчика успешно сдала Е. П. Самсонова. Она стала первой женщиной, получившей летный диплом на Московском аэродроме (пятая – в России).
Возможно, этот факт можно расценивать как доказательство, что интерес москвичей к авиации не угас. Однако известно и другое: в 1914 году И. И. Сикорский не нашел в Москве желающих дать денег на организацию испытательного перелета его нового самолета «Русский витязь» (прообраз легендарного «Ильи Муромца»). Конечным пунктом рекордного полета, когда на практике была доказана возможность летать «вслепую» (по показаниям приборов), стал Киев.
Не исключено, что главной причиной отказа послужило то обстоятельство, что Сикорский был «питерским». А может московским толстосумам было просто недосуг – они спешили продолжить веселье.
Рождество, праздник детский, белый,
Когда счастливы самые несчастные...
Господи! Наша ли душа хотела,
Чтобы запылали зори красные.
3. Н. Гиппиус
Главным праздником, которым фактически завершался год, было Рождество.
В преддверии его на центральных улицах Москвы происходило настоящее столпотворение. Потоки людей были вынуждены двигаться по тротуарам медленным шагом, с трудом продираясь через заторы, возникавшие возле празднично украшенных витрин больших магазинов.
«Любопытную витрину устроили у „Мюра и Мерилиза“: большой плац перед казармами, – описывал репортер предрождественскую суету. – Несколько десятков кукол, наряженных в германские военные мундиры, маршируют, стоят во фрунт, занимаются гимнастикой. Генерал гарцует на лошади. Пред витриной – толпа.
Детишек прямо не оторвешь...
Другую любопытную выставку устроила у себя фирма, торгующая швейными машинами. На ее окне – внутренности крестьянской избы.
Кондитерские и парфюмерные магазины, по обыкновению, расставили на своих полочках стройные ряды изящных бонбоньерок, фарфоровых статуэток-вазочек, флаконов.
Здесь хорошенькие продавщицы в белых передничках, с гигантскими прическами, совсем придавливающими их к земле, стуча каблучками, перебегают от одного покупателя к другому...
Приготовились к празднику цветочники. За своими стеклами они выставили целые благоухающие рощи ландышей, белой сирени, цикламенов. Через несколько дней в красивых корзинах эти цветы украсят рождественские столы с традиционными гусями и тупомордыми поросятами...
* * *
Людно в пассажах.
Но еще многолюднее и шумнее у «Мюра и Мерилиза». В узких дверях – непрерывный поток.
Тот же поток на лестницах. По традиции, здесь приютились столики городских попечительств о бедных: может быть, проходящие что-нибудь и положат на тарелки. Скучают за ними дамы-благотворительницы. Вопреки «благотворительным обычаям», они все в очень скромных костюмах...
Толкотня, конечно, на верхнем этаже, на «Рождественском базаре». Елочные украшения, кучи игрушек: заводные зайцы, плюшевые обезьяны, аэропланы, дирижабли...
У детей разбегаются глазенки».
Поскольку из года в год повторялась одна и та же картина, «Мюр и Мерилиз» специально публиковал в газетах объявление с напоминанием публике о громадном наплыве покупателей в последние дни перед праздниками. Поэтому владельцы магазина просили москвичей «пожаловать к ним заблаговременно, когда у нас более разнообразный ассортимент товаров», чтобы «дать нам возможность лучше и полнее удовлетворить их желания».
Но самая большая толчея творилась на рынках и, прежде всего, в Охотном Ряду, где жители Москвы запасались традиционными деликатесами к праздничному столу: окороками, поросятами, гусями. Рачительные хозяйки, переходя из лавки в лавку, от одного торговца к другому, настойчиво искали провизию высшего качества, стараясь при этом выгадать и в цене.
В начале XX века в предпраздничные дни возле прилавков нередко можно было встретить купца-миллионера, упорно уговаривавшего торговца «сбавить» со стоимости гуся или поросенка. Причину этого интересного явления попытался объяснить Н. А. Варенцов:
«Многим покажется странным, что некоторые купцы, жертвующие на благотворительность тысячи, даже миллионы, в то же время, чтобы не переплатить в провизии какой– нибудь десяток рублей, ездят по базарам, торгуются, волнуются, затрачивая много труда и времени.
Как все это понять? Объяснить можно разве только тем, что при постоянных своих покупках, нужных им для торговли, образуется у них вроде привычки от сосредоточия их ума, силы воли в одном месте сердечных желаний – не передать, а потом все это переходит и на мелочи, для них неважные, как, например, переплата в провизии или на извозчиках. [...]
Н. А. Найденов, как несомненный знаток жизни и обычаев купечества, на одном из собраний выборщиков Биржевого комитета, собранном за несколько дней до Рождества Христова, спешил скорее его закончить с желанием отпустить почтенных купцов к волнующим их домашним делам. Закрывая собрание, он сказал: «Есть еще вопросы, требующие разрешения собрания, но отлагаю до окончания праздников, зная, что у большинства из нас головы заняты в данное время праздничными заботами: гусями, поросятами – самое время запасаться ими, а потому закрываю заседание с пожеланием встретить и провести праздник Рождества Христова и Новый год в полном здоровье и довольстве». Это собрание происходило приблизительно около 1900 года, то есть в то время, когда значительная часть купечества шагнула далеко [вперед в сравнении] с годами моего детства. Многие из них были с высшим образованием, хорошо знакомы с жизнью Европы; мнили себя наподобие английских лордов – и вдруг о них могут подумать, что они поедут покупать гусей и поросят. И пожелание председателя на них подействовало неприятно. Я заметил, как лицо Г. А. Крестовникова, сидевшего напротив меня, передернулось, сделалось насмешливым, и по всему было заметно, что эта шутка председателя ему не понравилась. У других же, старых купцов вызвала полное сочувствие, было слышно через довольный смех: «Что говорить: что правда, то правда!»»[185]
Как видно из воспоминаний крупного московского предпринимателя, в его среде в наступившие «новые времена» поддерживалась традиция, согласно которой мужчины добровольно брали на себя хлопоты по закупкам провизии. Согласно другому московскому обычаю, подготовка дома к празднику целиком оставалась в женских руках:
«Уже за неделю до Рождества Христова радивые хозяйки начинали убирать свои квартиры, в то время превращавшиеся по виду, как будто было нашествие Батыя: вся мебель сдвинута со своих мест, сняты образа, зеркала, картины; окна, двери без драпировок; полы без ковров и половичков. Комнаты наполнялись суетливой прислугой с какими-то еще приглашенными женщинами из богаделен, все они с босыми ногами, заткнутыми подолами, с ведрами, мойками, швабрами, мочалками неистово мыли, вытирали и выметали скопившуюся пыль и грязь, полировали мебель смесью деревянного масла со скипидаром; с высоких стремянок тщательно промывали люстры, канделябры, бра, вставляя свежие свечи. Уборка начиналась обыкновенно с парадных комнат, постепенно переходя на жилые и тем внося большой сумбур [в жизнь] лиц, принужденных в это время быть дома.
