Темнота для Федорова наступила мгновенно: он почувствовал тупой удар в затылок…
Метр за метром с боем оставляли обагренную кровью полоску прибрежной земли оставшиеся в живых моонзундцы. Разрозненными группками они отступали к маяку Тахкуна. Кончались патроны, гранаты. Тогда балтийцы шли врукопашную — это было последнее, что могли еще сделать они.
Противник торопился захватить остатки гарнизона. Он бросил в бой все свои резервы, но ему потребовался еще целый день, чтобы разбить обескровленных балтийцев. К удивлению немецкого командования, ни одна из прижатых к морю групп не сложила оружия, предпочитая плену смерть в бою.
К вечеру 22 октября все северное побережье полуострова Тахкуна уже было в руках противника. И только возле самого маяка, расположенного на мысе, у воды отчаянно отбивалась группа краснофлотцев. Гитлеровцы получили приказ: взять живыми хотя бы этих последних моонзундцев. Цепи немецких солдат двинулись на мыс, в стрелковых окопах которого расположились моряки.
Со смотровой площадки маяка Тахкуна краснофлотцам поста ВНОС хорошо было видно, как из окопов застрочил по надвигавшимся вражеским цепям станковый пулемет. Немцы не выдержали, залегли.
— Вахту закрываем, — приказал начальник поста ВНОС старшина 2-й статьи Романенко. — Всем на оборону маяка. А ты, Коля, — обратился он к стоящему на вахте краснофлотцу Чижу, — уничтожай документы и приборы наблюдения и быстро за нами…
Николай Чиж разорвал вахтенный журнал и поджег клочки бумаги. Поднял стереотрубу и бросил ее на землю. Огляделся: не забыл ли в спешке уничтожить еще чего-нибудь? Гитлеровцам ничего не должно оставаться! Схватил телефонный аппарат — и тоже вниз, на камни. Он посмотрел на окопы моонзундцев. Старшина 2-й статьи Романенко с краснофлотцами поста ВНОС подоспел вовремя. Гитлеровцы снова пошли в атаку. С высоты отчетливо просматривались их цепи, волнами накатывавшиеся на горстку моряков.
Моонзундцы сражались с отчаянной храбростью. Отступать им было некуда. И фашистские цепи дрогнули, подались назад и залегли. Видно, гитлеровцы решили больше не рисковать и попытаться заставить замолчать горстку фанатиков минометным огнем.
И тут же заухали за леском минометы. Мины со свистом начали плюхаться на мысу. Они рвались часто, взрыхляя каждый метр земли, занятой моонзундцами. Краснофлотцы пытались укрыться в неглубоких окопах, по мины доставали их и там.
Николай Чиж сунул в карман гранату, схватил винтовку и побежал по винтовому трапу вниз. С ходу открыл дверь. В разгоряченное лицо пахнуло упругим жаром, свет померк от брошенной в глаза тучи измельченной земли, взрывной волной откинуло его назад. «Чуть было сам не напоролся на мину», — догадался Чиж и спрятался за толстые стены маяка. Торопливо протер глаза и заглянул в открытую дверь. Вокруг гудело, грохало, свистело; земля, объятая огнем, пылью и дымом, ходила ходуном. Добежать до окопов при таком обстреле не представлялось возможным, и Чиж решил переждать.
Немецкие минометы били по крошечному мысу долго. Наконец они замолчали, и Чиж побежал к окопам. Распластался он рядом с засыпанным землей начальником поста ВНОС.
— Товарищ старшина, ваше… — Николай хотел доложить о выполнении приказания, но Романенко лежал неподвижно. Чиж повернул его и увидел окровавленное лицо. — Товарищ старшина, товарищ старшина!..
Романенко чуть приоткрыл глаза, узнал Николая.
— Огонь… огонь, Коля… — простонал он.
Чиж приподнялся и увидел надвигавшихся вражеских солдат. Немцы шли не спеша, периодически стреляя на ходу из автоматов.
— Огонь по фашистам! — выкрикнул Николай и со злобой выпустил все пять патронов из винтовки. Но окоп молчал. Лишь станковый пулемет дал короткую очередь и тоже замолк. Только теперь Чиж понял: его боевые товарищи убиты или тяжело ранены. Значит, он остался один. Не раздумывая, бросился к станковому пулемету. Пулеметчик, уткнувшись лицом в землю, лежал рядом. Руки его намертво вцепились в рукоятки, голова с черными кудрявыми волосами была в крови. Чиж оттащил погибшего товарища, лег за пулемет и нажал на гашетку. Пулемет забился в его руках, но тут же умолк — кончились патроны. А немцы уже подходили к окопам. Они больше не стреляли, поняли: у последнего моонзундца не осталось ни одного патрона.
Николай схватил винтовку и выскочил на бруствер. Локтем он нащупал в кармане гранату. Мелькнула мысль: броситься в гущу врагов и подорвать себя. Но едва ли немцы подпустят к себе, пристрелят. Что же делать тогда? Десятки солдат в шинелях мышиного цвета надвигались на него. Оглянулся назад: за спиной — море и непомерно высокая башня маяка. В ней он может еще обороняться один…
Чиж побежал к маяку. Подумал, не добежит: кто-нибудь из немцев пошлет ему пулю в спину.
Но немцы и не помышляли стрелять. Они хотели во что бы то ни стало взять его живым. Чиж едва успел вбежать в башню маяка и запереть за собой дверь, как немцы начали стучать по двери прикладами.
— Рус, сдафайс! Выходи, рус! — кричали они.
В маяке молчали. Массивная дверь из металла не поддавалась напору гитлеровских солдат. Офицер отдал короткое приказание, и через три минуты к маяку принесли длинное толстое бревно. Взвод солдат поднял его на руки и по команде офицера стал бить торцом в дверь. Один таранный удар, второй, третий… Дверь не выдержала а рухнула. Солдаты бросили бревно.
— Шнелль-шнелль! — скомандовал офицер, и человек десять ворвались в башню маяка. Тут же раздался взрыв гранаты. Лишь двое раненых гитлеровцев с трудом выбрались наружу, остальные грудой остались лежать на цементном полу. Офицер задумался: если послать еще в башню солдат, советский моряк перебьет и их. С гранатами он фактически неприступен в этой чугунной вышке.
К офицеру подбежал фельдфебель и показал пальцем на стеклянный купол маяка, возле которого на круглой площадке, на высоте сорока метров, стоял советский моряк. Офицер, а за ним и солдаты отскочили от маяка, боясь, что краснофлотец сейчас бросит в них гранату. Но в руке у моряка была лишь одна винтовка. Офицер указал фельдфебелю на выломанную дверь, и тот с группой солдат кинулся по винтовой железной лестнице наверх.
Перед глазами Николая Чижа широко простиралось бескрайнее, пустынное Балтийское море. Пенистые волны по-прежнему катились с севера на изрезанный бухточками каменистый берег. Широкая белая полоса прибоя узорчато обрамляла полуостров и уходила вдаль, к 316-й береговой батарее, теряясь в белесой предвечерней дымке. Внизу, у маяка, пенясь в черных валунах, рокотала вода. На противоположной стороне, на мысе, стояли немцы. Кое-кто из них пытался стрелять в него, пули со звоном ударялись в стеклянную линзу. Враги что-то кричали, смеясь, подзадоривали друг друга, как будто они были в тире. Они знали, что он уже не опасен, что его все равно сейчас возьмут.
Николай услышал приближающийся топот кованых сапог гитлеровцев. Еще несколько секунд — и они появятся на узкой маячной площадке. Он жадно набрал полные легкие до боли знакомого свежего морского воздуха, с шумом выдохнул. Снова взглянул на гитлеровцев. Вон их сколько собралось под ним! Ждут, когда его схватят и стащат на землю.
И в одно мгновение Николай Чиж легко вскочил на железные перила…
Немцы, запрокинув головы, замерли, глядя на одинокую фигуру моряка на этой головокружительной высоте. Он распрямился, на секунду удерживая равновесие, и вдруг, раскинув руки, как крылья, бросился вниз — на черные валуны. Возгласы ужаса, изумления и невольного восхищения вырвались у многих гитлеровцев, пораженных этой беспримерной храбростью и величием духа советского моряка.
Грохочущая волна нахлынула на распростертое в валунах безжизненное тело последнего моонзундца…
Командир 61-й пехотной немецкой дивизии генерал Хенеке распорядился три дня не убирать тело последнего советского моряка, бросившегося с маяка Тахкуна. Он приказал показывать его солдатам как пример безукоризненного выполнения своего воинского долга.
о. Сарема — г. Рига — г. Москва
1956—1978 гг.
Тэрэ — здравствуйте (эст.).
Черная смерть (нем.).
