нам придется немножко подраться, чтобы проложить себе путь дальше. Император, должно быть, уже приехал в Россию, чтобы объявить ему – тамошнему маленькому императору – войну. О! Мы живо разделаем его под белый соус! Если бы мы были одни, и то было бы достаточно. А! Отец, и как же здорово готовятся к войне. Наши старые солдаты говорят, что никогда не видели ничего подобного. И это правда, ибо ведут сильное и огромное войско, но мы не знаем, для России ли оно. Кто говорит, что пойдем в Ост-Индию, кто в Египет; не знаешь, кому верить. Мне лично все равно. Я хотел бы, чтобы мы пошли на край света».
Так император полководец Наполеон Бонапарт начинал свою самую кровопролитную и неудачную войну. Полковник французской армии Жолли в своих мемуарах писал о состоянии Наполеона, когда он «по доскам» понтонного моста перешел Неман и оказался на российской территории:
«Им овладело беспокойство и удивление: он понял, что безмолвие русских зловещее их присутствия и сопротивления. В этот момент раздались раскаты, и он стал прислушиваться, думая, что раздался грохот пушек, но это был гром. Внезапно наступила темнота; надвинулись тучи… Буря разразилась с неудержимой силой… Армия продолжала переходить Неман. Наполеона все более и более тревожило молчание русских».
Авангард Великой армии вступил в Ковно в шестом часу утра. Всю ночь и последующие трое суток наполеоновская армия переходила на российский берег по четырем мостам. Император Наполеон в первый же день, оказавшись на земле России, послал супруге-императрице первое письмо с войны:
«Мой друг, я перешел Неман… в два часа утра. Вечером я перешел через Вилию. Я овладел городом Ковно. Никакого серьезного дела не завязалось. Мое здоровье хорошо, но жара стоит ужасная».
…Известие о начале Францией войны против России стало в Европе давно ожидаемой сенсационной новостью. Но не больше и не меньше. Об этом говорилось при дворах, в аристократических салонах и офицерских собраниях, в европейских столицах, писалось на страницах газет и в частных письмах. Все это тоже стало достоянием истории двух воюющих держав.
Только несколько примеров о тех суждениях на злобу дня. Принц Евгений Вюртембергский, брат супруги императора Павла I – Марии Федоровны, генерал от кавалерии австрийской и русской армий, перед началом войны послал письмо своей сестре. Оно было написано в приграничном Вилькомире, и интересно тем, что как-то предсказывало результат похода Великой армии, который был готов вот-вот начаться:
«Наполеон, склонный постоянно подражать римлянам, на этот раз последует примеру Красса в войне против парфян…»
Московский главнокомандующий генерал от инфантерии граф Ф.В. Растопчин в тот день, когда наполеоновские войска переходили Неман, направил императору Александру I такое письмо:
«Ваша империя имеет двух могучих защитников – пространство и климат. Император русский будет опасен в Москве, грозен в Казани и непобедим в Тобольске».
Не осталась равнодушной к подготовке наполеоновского вторжения на русскую землю завоеванная французами Италия. Так, в городе Милане перед самым началом войны появились «Письма из России и о России», принадлежавшие перу итальянца графа Фаньяни. По поводу ожидавшейся большой войны на европейском континенте в письмах говорилось следующее:
«Русские полагают, и такое мнение очень распространено, что, пока они ограничатся оборонительною войною, им нечего особенно опасаться за свою страну».
Граф Фаньяни, находившийся в России, был человеком любознательным и интересовался умонастроением россиян самых разных сословий, а не только людей из аристократических кругов. Так, в одном из писем он приводит замечательные слова одного из своих собеседников:
«Вынужденные к отступлению, мы будем опустошать оставляемую нами страну, обращая ее в пустыню, в которой неприятель не будет находить средств для продовольствия своей армии. Между тем быстро пройдет время, благоприятное для ведения войны, тем более, что в России оно весьма кратковременно. Осенние дожди превратят дороги в вязкие болота. Наши привычные к холоду солдаты и кони не потеряют сил и огня в то время, как враг не в состоянии будет перенести, ни сурового климата, ни лишений, и, 8 месяцев спустя, их армия, полная немощи и нужды, будет не в силах что-либо предпринять»
…Так начиналась для России Отечественная война 1812 года, а для наполеоновской Франции – Русский поход 1812 года. Русская армия, естественно, на такой случай имела план военных действий, принятый императором Александром I, реализовывать который предстояло Барклаю де Толли, как военному министру и главнокомандующему самой большой из трех русских Западных армий – 1‑й армии.
Автором этого плана был генерал-лейтенант барон Карл Фуль (Пфуль). Страстный поклонник короля-полководца Фридриха Великого и идей прусского стратега-теоретика Д.Г. Бюлова служил в Главном штабе армии Пруссии. Это был эрудированный догматик, представлявший из себя, по словам одного из современников, помесь «рака с зайцем». В 1806 году перешел из армии Пруссии на службу в русскую армию, несколько лет регулярно читая российскому государю лекции по истории военного искусства. За шесть лет он так и не выучил ни одного русского слова.
Пруссаку Фулю принадлежал план действий русской армии в случае вторжения Наполеона в России. Проектов такого плана было несколько, но выбор императора пал именно на фулевский план. В основе его лежала идея создания укрепленного Дрисского лагеря, лежащего между основными дорогами, которые вели от границы на Санкт-Петербург и Москву. Лагерь должна была занять 1‑я Западная армия. Обороняя его, она должна была принять на себя главный удар Наполеона и прикрыть оба стратегических направления. В это время 2‑й Западной армии надлежало действовать во фланг и тыл неприятелю.
То есть речь шла об оборонительной войне со стороны России. Смысл плана Фуля заключался в уклонении от генерального сражения (на котором строил план Русского похода император Наполеон), в ведении так называемой фланговой войны против французов, нарушения их коммуникационных линий, постепенного уничтожения живой силы неприятеля. Одновременно предполагался численный рост русской армии, что давало ей по истечении некоторого времени возможность перейти в наступление.
Фуль считал императора Наполеона «прирожденным полководцем». Поэтому он предлагал не вступать с ним большое полевое сражение. И указывал в своем плане, что быстроте маневра наполеоновских войск следует противопоставить «настойчивость и осторожность».
Дрисский укрепленный лагерь на 120 тысяч войск, который начал создаваться весной 1812 года, находился на удалении от границы на 300 верст. Дрисса располагалась между дорогами на Санкт-Петербург и Москву в излучине реки Западная Двина, будучи частью прикрыта болотами.
Основная идея разворачивания с началом войны главной борьбы вокруг Дриссы исходила из предположения прусского генерала, что Наполеон по условиям театра военных действий будет не в состоянии ввести в Россию значительных сил. И что численное
