император оставил действующую армию:
«Примеры государей, предводительствовавших войсками своими, не могут служить образцами для царствующего ныне государя императора, ибо на то будут побудительные причины.
Петр Великий, Фридрих Второй и нынешний наш неприятель Наполеон должны были делать то: первый – потому, что заводил регулярные войска; второй – потому, что все его королевство было, так сказать, обращено в воинские силы; третий – потому, что не рождением, но случаем и счастием взошел на престол.
Все сии причины не существуют для Александра Первого».
На отъезде императора из действующей армии настаивала и его любимая сестра Екатерина Павловна, немало влиявшая в ряде случаев на государственные дела. Она писала ему впоследствии о той ситуации с «великой долей правды»:
«Если я хотела выгнать вас из армии, как вы говорите, то вот почему: конечно, я считаю вас таким же способным, как ваши генералы, но вам нужно играть роль не только полководца, но и правителя.
Если кто-нибудь из них дурно будет делать свое дело, его ждут наказание и порицание, а если вы сделаете ошибку, все обрушится на вас, будет уничтожена вера в того, кто, являясь единственным распорядителем судеб империи, должен быть опорой…»
Александр I из действующей армии уехал не в северную столицу, а в Первопрестольную Москву. Там он встретился с губернским дворянством и городским купечеством; речь шла о сборе добровольного ополчения и денежных пожертвованиях. Московский губернатор и главнокомандующий граф Ф.В. Ростопчин в своих мемуарах «Ох, французы!» так описывал эти события;
«Государь, по прибытии в Слободской дворец, оставался несколько минут в своих апартаментах, куда и я пришел, чтобы доложить ему обо всем, что происходило. Мы говорили об ополчении; но между тем, как он рассчитывал только на 10 000 чел., я был вполне уверен, что наберется больше.
После этого государь вошел в дворцовую церковь, где служили молебствие, а по выходе оттуда отправился в залу дворянства. При входе туда он имел вид озабоченный, так как шаг, который ему приходилось делать, должен быть тяжел для всякого властителя. Он милостиво поклонился присутствующим; а затем, собравшись с духом, с лицом воодушевленным, произнес прекрасную речь, полную благородства, величия и откровенности.
Действие, ею произведенное, было подобно действию электричества и расположило всех к пожертвованию части своего имущества, чтобы спасти все.
Фельдмаршал Гудович, как старейший по своему званию, заговорил первый и тоном старого, верного слуги отвечал, что государь отнюдь не должен отчаиваться в успехе своего дела, священного для всей России; что все они, дворяне, готовы пожертвовать всем имуществом, пролить последнюю каплю крови. И в конце предложил государю одного человека с 25‑ти, снабженного одеждой и месячным продовольствием.
Только что успел фельдмаршал окончить свою речь, как несколько голосов закричало:
«Нет, не с 25‑ти, а с 10‑ти по одному человеку, одетому и снабженному провиантом на три месяца».
Крик этот был подхвачен большей частью собрания, которое государь благодарил в весьма лестных выражениях, восхваляя щедрость дворянства, а затем, обратясь ко мне, приказал прочесть положение об организации ополчения…
Государь… раскланялся с собравшимися дворянами и, пройдя в залу, где находились купцы, сказал им несколько слов, сообщив им о предложении дворянства и, приказав мне прочесть им правила… сел в карету, и уехал в Кремль.
Я не дал времени купечеству остыть. Бумага, чернила, перья были на столе, подписка началась и, менее чем в полчаса времени, дала 2 400 000 руб. Городской голова, имевший всего 100 000 капитала, первый подписался на 50 000 руб., причем перекрестился и сказал:
«Получил я их от Бога, а отдаю родине».
Я возвратился в Кремль с известием о сборе 2 400 000 р(ублей) …»
Единый главнокомандующий русскими армиями в войне продолжал отсутствовать. Барклай де Толли, Багратион и Тормасов «обратились» после отъезда государя с театра военных действий в совершенно самостоятельных главнокомандующих отдельными армиями. Единство действий их в войне теперь основывалось на их доброй воле, взаимном уважении друг к другу и общих указаниях монарха, приходивших, порой с опозданием, с далеких берегов Невы.
Думается, что полководец Наполеон «прочувствовал» такую ситуацию в стане противника, что и придавало ему определенную уверенность в продолжении Русского похода. Особенно тогда, когда решался вопрос: идти или не идти на Москву?
6 июля войска генерала от инфантерии князь П.И. Багратиона собрались в Бобруйской крепости, которую оставили через два дня отдыха. Из Бобруйска главнокомандующий 2‑й Западной армии отправил императору Александру I рапорт о порядке своего дальнейшего следования. В рапорте сквозило желание драться, а не отступать:
«Всемилостивейший государь!
Долговременное бездействие первой армии дало повод неприятелю совокупить несколько свои силы противу оной и усугубило его дерзость…
Не имея счастия получить высочайшего вашего императорского величества повеления, какое направление принять я должен от Бобруйска, но при взгляде на здешние местоположения, неудобные к действиям, при внимании к изъявленному вашим императорским величеством опасению, чтобы неприятель не сделал вторжения к Смоленску, чтобы не подпасть и паки окружению со всех сторон несравненных превосходством неприятельских сил, и чтобы наконец не отступить от единственной моей цели соединиться с первою армиею или открыть действия на неприятеля, противу оной состоящего по соображению с ее движениями, я решился следовать к Могилеву. И оттоль далее по обстоятельствам, о коих в свое время буду доносить вашему императорскому величеству…
Прибытие к Могилеву покажет мне новый путь, на который равно иметь буду в виду поражение неприятеля, впадающего во внутрь России, и соединение с первою армиею…
Марши мои были бы гораздо быстрее, и я бы ускорил соединение и в предстоящем пространстве, но лошади кавалерийские изнуряются, а под артиллериею и обозами того более, что, останавливая меня, не делает удовлетворения тому желанию, с которым желал бы повергнуть себя к стопам вашего императорского величества.
Генерал от инфантерии князь Багратион».
Покидая Бобруйск, имевший статус крепости 1‑го класса, главнокомандующий 2‑й Западной армии присоединил к себе из состава гарнизона, которым командовал генерал-майор Г.А. Игнатьев, 6 пехотных батальонов. В крепости, имевшей на вооружении 344 различных орудий, оставались 13 батальонов пехоты, казачья сотня и 600 оставленных на излечение раненых.
Наполеон так и не сделал попытки овладеть Бобруйской крепостью. Сперва за ней «присматривал» 4‑й резервный кавалерийский корпус Латур-Мобура, а затем его сменила польская пехотная дивизия дивизионного генерала Я.Х. Домбровского, усиленная 12 кавалерийскими эскадронами. Крепость на белорусской земле просуществовала до 1897 года, когда была упразднена.
…8‑го июля продолжавший действовать активно маршал Даву занял город Могилев. В тот же день 1‑я Западная армия выступила из города Полоцка к Витебску.
О том, что дивизии корпуса маршала Даву заняли Могилев, Багратион узнал
